Noir (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Не скажу, что привёл себя в порядок, но хоть в какой-то божеский вид, осталось одеться, и пора покидать столь неуютную комнату. Одежда моя валялась рядом с кроватью, по счастью на исподнем, брюках и сорочке с пиджаком не осталось следов крови. Натекшая с постели лужа была в опасной близости от моей одежды, но мне повезло. Кинжал я обмотал куском ткани, отрезанным от простыни, и спрятал в карман. Отмыть воронёный клинок до конца не удалось, но орудие преступления надо забрать с собой. Шляпа и плащ обнаружились в небольшом коридоре. Что самое удивительное, на той же вешалке обнаружилась и наплечная кобура с верным «Мастерсон-Нольтом» и парой запасных магазинов.

Пока одевался, прикинул, где могу находиться. Скорее всего, это недорогие меблированные комнаты. Такие сдают внаём в сотнях громадных жилых зданий нашего урба. Именно эта комната, почти уверен, была из тех, что облюбовали влюблённые парочки или изменщики-мужья, которым негде больше предаться любовным утехам. Ещё, конечно, были не самые дорогие, но и не совсем уж дешёвые проститутки, но об этом я старался не думать. Даже на фронте я не был охотником до продажной любви.

Ключ от комнаты нашёлся в кармане плаща, и я уже хотел вставить его в замочную скважину, как на дверь обрушились удары.

— Откройте, полиция! — раздался голос с той стороны, и я понял, что подставили меня весьма грамотно. Но всё же кое в чём неведомые враги просчитались, не учли некоторых особенностей моего организма, изменённого во время войны алхимиками.

Не став дожидаться, пока ажан (или ажаны, что скорее) высадит дверь, я бросился к балкону. Принимать бой с полицией не входило в мои планы. Балкон оказался небольшим, в исталийском стиле, огороженным кованой оградой мне по пояс. Но что самое неприятное, от одного взгляда вниз у меня дух захватило. До земли было никак не меньше полусотни этажей. Это ничуть меня не удивило — по всей видимости, меня подставляли профессионалы, точно всё рассчитавшие, и уж они бы точно не дали мне возможности легко покинуть квартиру через окно или балкон. А значит, у меня только один путь побега — наверх.

Не без внутреннего трепета под аккомпанемент барабанного стука в дверь, от которого та содрогалась, будто в ужасе, я забрался на кованую ограду, выпрямился, стараясь не думать о том, что случится, если потеряю равновесие, и дотянулся до балкона этажом выше. Благословите, Святые, перенаселённость урбов, желание застройщиков как можно больше впихнуть на небольшую площадь, и невысокие потолки! Я подтянулся и не без труда, но всё же сумел забраться на балкон этажом выше. К счастью, шторы на окнах были плотно задёрнуты, и даже если кто и находился внутри, моё короткое вторжение оказалось незамеченным. Я забрался ещё выше, и на следующем балконе мне несказанно повезло. Прочная труба водостока, гладкая парой этажей ниже, здесь крепилась к стене, и я смог почти без труда вскарабкаться по ней до самой крыши.

А там моей удаче пришёл конец. К сожалению, труба оказалась ниже обреза крыши, что вполне закономерно. Пока карабкался, уповал на разгильдяйство строителей, но не тут-то было — водосток смонтировали правильно. Значит, придётся снова рисковать, пытаясь забраться на крышу. Став правой ногой на крепление, я отпустил руки и как мог быстро закинул левую на широкий раструб водостока. В этот миг удача окончательно повернулась ко мне спиной, я понял, что теряю равновесие и начинаю заваливаться назад. Ухватиться было не за что, и я без толку шарил руками в воздухе, уже понимая, что мёртв.

Есть такое жуткое ощущение. Оно приходит на фронте с опытом. Я видел его в глазах обречённых. Ярче всего оно, конечно, читалось по лицам дезертиров, насильников и прочей сволочи, которую приходилось выводить в расход сразу после короткого заседания трибунала. Столь же часто оно горело в глазах раненых в госпиталях, тех, кого выносили в особые палаты для умирающих, а когда и просто под навесы, растянутые на улице. Морфия и сил магов-медиков не хватало даже для срочных операций, что уж говорить о тех, кто скоро скончается и сам. А вот сейчас это ощущение накрыло меня с головой, захлестнуло, будто океанская волна.

Но умереть в тот день мне было не суждено. Чьи-то крепкие руки схватили меня за предплечья и легко втащили на крышу. Я растянулся на мокром холодном бетоне, глядя в небо и пытаясь понять, на каком свете нахожусь — на этом или уже на том.

В реальность меня вернуло нависшее лицо в сине-чёрном кепи войск противовоздушной обороны.

— Сдавайся, шпиён, — услышал я, а затем ощутил довольно чувствительный пинок ботинком по рёбрам. — Вставай и говори, за какой надобностью полез к нам на пост?

Конечно, здание высокое, и на его крыше стоят зенитные пулемёты на случай атаки в неба. Посты никто не снимает, помня вероломные нападения предыдущей войны, когда ноты и ультиматумы вручались буквально за часы до того, как на города падали первые бомбы.

Подняться на ноги я смог сам, но тут же повело в сторону, и одному из тесно стоявших вокруг солдат пришлось хватать меня за локоть, чтобы я снова не растянулся на крыше.

— Слаб шпиён стал, — заявил тот же боец, а точнее шеф-капрал, что первым склонился надо мной, и, скорее всего, угостивший ботинком по рёбрам. — От одного удара сомлел, как девица.

Остальные заржали, будто кони. Конечно, с развлечениями на крыше высотного здания туговато — рады и такой шутке. Тем более когда шутит командир.

— Ну, выкладывай, вражья морда, с чем к нам пожаловал! — насел на меня шеф-капрал. — Или ещё пару раз угостить — так мои ботинки завсегда готовы!

— Я не шпион, — сумел выдавить я из себя. Как ни странно, голос был хриплым, а слова приходилось едва ли не выплёвывать. — Не шпион, — повторил я. Близость смерти ещё туманила разум, и даже удар ботинком по рёбрам не привёл меня в себя.

— Так-с, — резюмировал капрал, — запираемся, значит. Ну-ка, подержите его, ребятки, сейчас я прочищу ему мозги. Пара хороших оплеух и не таким разум возвращала.

Меня подхватили солдаты, удерживая за плечи и локти. Бойцы похохатывали, уже предвкушая потеху. Капрал же нарочито медленно принялся поддёргивать рукава мундира. Но развлечению помешал командный голос, лязгнувший орудийным затвором:

— Отставить!

Капрал скорчил недовольную мину, однако быстро привёл в порядок форму и вытянулся во фрунт перед сравнительно молодым лейтенантом. Тот был типичным аристократом в идеально отутюженном мундире и брюках, о стрелки на которых можно порезаться. Даже тонкие усики по неистребимой моде молодых офицеров от аспиранта[8] до капитана или команданта. Не хватало только стека или тонкой тросточки в левой руке.

— За твои шпионом уже пришли, — тише и спокойнее, однако всё так же с холодом в голосе заявил офицер, пропуская вперёд человека в недорогом костюме и шляпе-котелке в сопровождении двух ажанов.

Я заметил, что один из патрульных полицейских носит на руках чёрные перчатки из тонкой кожи. Да и лицо его мне показалось знакомым. Помнить бы ещё откуда. Правда, выражение мрачного торжества, написанное на лице ажана, явно не сулило мне ничего хорошего, так что знакомство мы свели, скорее всего, при не самых приятных обстоятельствах.

— Обыскать, — велел детектив, и тот самый ажан в чёрных перчатках грубо прошёлся по моим карманам, освободив их от бумажника, часов-луковицы, пистолета, носового платка и, конечно же, окровавленного кинжала.

— Альбийский, стало быть, шпиён-то, — глубокомысленно изрёк капрал, но тут же умолк под испепеляющим взглядом офицера.

— Орудие убийства с собой таскать, — удивился детектив, бережно заворачивая кинжал в платок, — для этого надо быть круглым идиотом. Мог бы и остаться в комнате, не пришлось бы нам на крышу карабкаться.

Я уже достаточно пришёл в себя и был вполне в состоянии ответить ему, однако знал железное правило задержанного. Молчать, ни при каких обстоятельствах не открывать рта, потому что каждое сказанное слово обязательно будет использовано против тебя.