Вокруг пальца - Йон Колфер

Черты Эвелин вваливаются, будто ее ударили в лицо. Губы сморщиваются и поджимаются в ниточку, утаскивая за собой нос и подбородок. Лоб на миг разглаживается, а потом снова покрывается глубокими морщинами, будто переведя дыхание. Сухая кожа Эвелин лупится на носу, а щеки усеяны веснушками. Она сопит носом, как медвежонок, и вдруг принимается рыдать в голос. Я смущен, но вовсе не потому, что взрослым не пристало плакать. Я видел, как взрослые мужчины плачут на поле боя. Я и сам делал то же самое несколько раз, скукожившись в укрытии в ожидании снаряда с моим именем на нем, но взрослые не воют. Это хуже, чем не удержать кишечник.

– Эй, – окликаю я. – Эй, да брось!

Гений, правда? Мне следует быть профессиональным утешителем. Уж наверняка у меня в обойме отыщется еще парочка банальностей.

– Да ничего, Эвелин. Я же уже здесь.

Эти жалкие überтрюизмы только усугубляют ее причитания. Эвелин уже блеет, как коза, впиваясь пальцами в собственные ноги. Не знаю, что делать. Я в полнейшем тупике. Может, надо съехать на обочину и обнять ее или что-нибудь в том же роде?

И потому я ничего не делаю. Качу дальше, ожидая, пока из моей тети выйдет пар. Мало-помалу она успокаивается, туго натянув свою изношенную юбку, будто скрывая наготу, и говорит тоненьким от причитаний голоском:

– Дэн. Дэниел. Дэнни. Мне больно, племяш. Мы не можем остановиться у винного магазина? Мне нужно только вмазать. Раздавить стопочку.

Вмазать, раздавить, бахнуть… Сплошь термины, связанные с насилием. Почему бы это? Похоже, над этим мне стоит угрюмо поразмыслить как-нибудь в будущем, когда нападет сентиментальность. Может, это и важно, но, чтобы ухватить мысль, мне надо надраться.

Надраться. Ну вот, опять.

– Нет, Эвелин. Нам надо добраться до места. Находиться сейчас рядом со мной небезопасно. Ты выбрала неудачный момент, чтобы пойти на контакт.

– Извини, – бормочет Эвелин, чеша предплечье. – Я собиралась на прошлой неделе, но что-то случилось в Квинсе. Я встретила этого типа, и он мне крутнул динаму. Можешь поверить? Мужик мне крутнул динаму. Когда-то это я крутила динаму другим. Ну, знаешь, прежде чем все покатилось под откос.

– Ты в полном порядке. Выглядишь хорошо. Тебе только нужно провести выходные в одном из этих спа. Может, пара-тройка уколов тиамина… И будешь лучше некуда.

Это правда, выглядит Эвелин хорошо. Она – тощая пьяница без единой седой пряди в темных волосах. Я так и вижу, как она с помощью этого лица раскручивает мужиков. У нас с Зебом есть такой прикол с наблюдением за людьми, когда мы пытаемся определить, вправду ли девушка красивая или просто юная. Полагаю, мы в полном праве играть в эту игру, ведь сами-то мы просто дьявольски безупречны. Но суть в том, что некоторые лица наделены долговечной красотой. Другие же, едва достигнув тридцати, теряют привлекательность одним махом. Красота Эвелин не скоропреходяща. У нее тонкие черты и чистая линия шеи того рода, который люди фотографируют и показывают своему пластическому хирургу. И мне больно думать о том, что младшая сестренка моей матери пользуется своей внешностью, чтобы насшибать немного денег на пиво.

Эвелин причмокивает губами:

– Инъекции витаминов? Избавь меня, Дэн, ладно? Я пускалась по этому пути дюжину раз. Мне нужен только пузырь. Может, еще пара таблеток перкодана от этой проклятой головной боли.

Я обнаруживаю, что теряю терпение быстрее, чем обычно. Боже, я же был вышибалой половину своей взрослой жизни. Я разбираюсь с пьяньчугами что ни день. Но это ведь Эвелин. Милая, храбрая Эвелин, вылитая моя мать. Так что, шлепнув по рулю ладонью, я выпаливаю:

– Возьми себя в руки, тетя Эвелин. Ради бога, ты же младшая сестренка моей мамы. Ты – все, что от нее осталось.

Эвелин смеется. Несомненно, в трущобах она встречает субъектов и похуже моего.

– Ладно, племяш. Ого! Я все, что от нее осталось. Что за глубокомысленное дерьмо! А я-то тут думала, что сама по себе.

– Я вовсе не то имел в виду.

– Расслабься, Дэнни. Тебе не помешало бы выпить. Что скажешь, если мы съедем на обочину и опрокинем парочку? Поговорим о былых деньках. Помнишь эту штуку насчет вертела?

Она погубила это воспоминание в моих глазах. Замарала своей алкогольной неряшливостью. Долбаные алкоголики.

Эгоисты.

Тоже мне, болезнь сраная!

– Пожалуйста, Эвелин, посиди спокойно, лады? – Я уже умоляю; забавно, как быстро все возвращается на круги своя. «Пожалуйста, папа. Посиди спокойно. Давай сделаю тебе чашку чаю».

Эвелин дергает свой ремень.

– Особого выбора у меня нет, а, Дэн? Ты меня похищаешь?

– Эй, это же ты пришла ко мне, забыла?

– Я думала, мы сможем потусоваться. Чуток погулять, как раньше.

Первый глоток алкоголя дала мне Эвелин. Шерри для кулинарных нужд, как сейчас помню. Отвратная бурда, но в похищении ее из буфета было нечто гламурное. Однако теперь позолота поистерлась. Ничего гламурного в женщине среднего возраста с пятнами на нижнем белье нет.

– Ты нагулялась уже достаточно. Как ты меня нашла?

– Хранила твои открытки, Дэн. Последняя была из Клойстерса.

Что за глупый вопрос! Держу пари, мои эпистолы ободрения по-настоящему помогали Эв во время похмелья.

– Значит, так? Ты просто шла по списку?

Эвелин пятерней расчесывает свои спутанные волосы перед зеркальцем козырька.

– Шкет, ты и есть весь список.

– Значит, помощь тебе не нужна?

– Ага, помощь нужна, полюбуйся на меня. И я ее получу – может, через пару лет. Сперва мне надо еще погулять.

Эвелин чешет сухую кожу под глазом и тут вдруг замечает, что мы куда-то едем.

– Дэн, куда ты меня везешь?

– Домой, – отвечаю я, сворачивая направо, на Сентрал-Парк-Саут.

Я ожидаю, что Эвелин взбеленится, начнет вопить и метаться на сиденье, клясть память отца и твердить, что лучше умрет, чем переступит порог этих треклятых апартаментов, где ее жизнь была ледяным адом на земле. Но Эвелин лишь содрогается, будто проглотила свою первую в жизни устрицу, и говорит:

– Ага, пожалуй.

– Ты не против того, чтобы вернуться?

– Не, пора уж. Эдит – ничего. А спиртное у них там хорошее. Я слыхала всякое, Дэн. Истории о богатых алкашах, делающих полное переливание крови раз в год. Они могут функционировать, Дэнни. Управляют банками и все такое.

Наверное, некоторые из этих функционирующих банкиров в последние пару лет пили денатурат, думаю я.

– Так чего ж ты сбежала?

Эвелин закашливается на полминуты, прежде чем ответить.

– Сбежала? Наверное, по глупости. Бедная богатая девочка, правда? Я думала, я знаю жизнь… ну, не знаю.

Я киваю на это. Я с дюжину раз видел, как разыгрывается эта прискорбная история: богатый ребенок воображает себя крутым, так что живет пару лет на кредитную карту, потом кончает с побитыми конечностями и провалами в памяти. И если переживет дешевый самогон, бежит обратно в пентхауз быстрее, чем успеешь сказать delirium tremens – самое смешное, известная также как ирландская джига.

Когда заболевания, связанные с алкоголем, начинают называть в честь страны, понимаешь, что дела ее и вправду плохи.

– Честно говоря, Дэн, – Эвелин утирает нос рукавом, – я не помню, чего ушла. Ничего конкретного. Разозлилась на папу за что-то. Что-то важное.

Мы застряли позади конного экипажа, набитого туристами и направляющегося в парк. Меня всегда удивляет, как это люди могут жить нормальной жизнью, когда не более чем в десятке футов от них решаются вопросы жизни и смерти. Помню, видел в Ливане ребятишек, играющих в минометный обстрел шрапнелью от настоящих артиллерийских мин на минном поле, в качестве крови понарошку использующих кровь настоящих трупов.

Лады. Может, в конце я и перегнул чуток.

– Эдит за тобой приглядит, – обещаю я Эвелин. – Пора тебе остепениться.

– Завтра, – отзывается та с искрящимися глазами. – Сперва мне нужно сделать пару глотков чего-нибудь хорошего. Может, покемарить несколько часов. А завтра отправлюсь в клинику.

Меня это вполне устраивает.

– Ладно. Завтра.

Эвелин хмыкает, и от десятилетий виски и курева звучит это так, будто она восьмидесятилетняя старушка с эмфиземой.

– Ты знаешь, что Эдит моложе меня на пять лет с хвостиком? Моя собственная мачеха. Хотелось бы мне, чтоб она была сучкой. Правда хотелось бы; тогда, знаешь ли, мне хоть было бы кого винить, кроме себя. Но Эдит клевая. Мы никогда не устраивали семейных обнимашек, но она в порядке. Пару раз вносила за меня залог…

Крайне благодетельный поступок в глазах алкаша: залог за освобождение из обезьянника-вытрезвителя.

Вдруг мои глаза оказываются на мокром месте, и сантименты сбивают мою лазерную фокусировку. В последнее время такое случается со мной все чаще и чаще; на поверхность всплывает детское воспоминание, и я раскисаю. Помню, еще в Дублине мы с Эвелин прятались на крыше гаража. Она учила меня сворачивать сигарету, ведь подобное умение должно иметься в арсенале каждого подростка, а я думал, как она похожа на маму, а я всегда хотел жениться на маме, но, может быть, вместо того смогу жениться на Эвелин. Поэтому я ей так и сказал, что мы должны пожениться, и она ответила: «Разумеется, Дэнни. Мы можем пожениться, но ты должен обращаться с моими сиськами полегче, ладно?»