Мертвый час - Валерий Введенский

Указы Екатерины оставались в силе аж до середины сороковых годов XIX века[101]: де-юре за «непотребство» грозило уголовное наказание, но де-факто состоявшие под врачебным надзором проститутки от него освобождались. В отсутствие легальных публичных домов процветали тайные. Заглянувшего туда клиента могли и убить, и ограбить. И в 1843 году после долгих споров было решено по примеру европейских стран разрешить maison de tolerance[102], или, как их еще называли, бордели.

Николай Первый обожал все регламентировать. Бордели исключением не стали. Открыть его могла лишь женщина в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти пяти лет, причем в своем заведении она была обязана проживать. Ближайшие церкви и гимназии должны были отстоять от борделей на сто пятьдесят саженей[103]. Заниматься проституцией разрешалось с шестнадцати лет. Все девицы, работавшие в публичном доме, должны были иметь так называемый «желтый билет» – особую книжку, которая выдавалась полицией в обмен на паспорт. Кроме медицинских и паспортных сведений там размещались правила поведения для публичных женщин. Блудница в любой момент имела право прекратить свой постыдный промысел и обменять обратно билет на паспорт. Контроль за публичными домами был возложен на врачебно-полицейские комитеты. Всех девиц два раза в неделю осматривал доктор. Эти же комитеты при содействии исполнительной полиции разыскивали тайные притоны, выявляли женщин, занимавшихся проституцией незаконно, и осуществляли контроль за так называемыми «бланковыми»[104].

Выйдя от Соломона, Сашенька пошла обратно в Нагорную часть. Именно там, на Михайловской улице, находился единственный в Рамбове публичный дом для солидной публики.

Как ей представиться? Как объяснить, чего добивается? Способны ли понять ее благородные порывы женщины, лишенные нравственности?

Никакого сочувствия и жалости к ним Сашенька не испытывала. Одно глубокое презрение. Любая здоровая баба всегда способна заработать трудом честным: устроиться прачкой, кухаркой, горничной, etc… Или выйти замуж, составить счастье и себе, и достойному человеку. Так нет же – эти предпочли торговать собой, разносить дурные болезни, губить душу и тело.

Сашеньку передернуло. Несмотря на жару, она почувствовала озноб и легкую головную боль. Около поворота на Еленинскую притормозила, осторожно выглянула за поворот – не дожидается ли ее Волобуев? Нет! Однако свернуть не решилась, хотя нужная ей Новая улица, с год назад переименованная в Михайловскую, начиналась именно от Еленинской. Пошла дальше вверх до следующего перекрестка и только там завернула на параллельную улочку. По ней и дошла до Михайловской.

И вот он – двухэтажный неприметный домик. Подойдя к двери, княгиня позвонила в колокольчик.

Со второго этажа раздался в ответ недовольный женский голос:

– Кого в такую рань?

– Не боись, Анютка, не к тебе, – ответили ей из соседнего окна. – К тебе лишь по ночам, когда хари не видать.

– Заткни хавальник, Монька, не то зубья перещитаю.

Тут дверь и открылась.

– Вам кого, барыня? – удивилась пожилая тетка в сарафане и фартуке, в руке державшая половую тряпку.

– Дозволите войти?

– Звиняйте, только для господ, – тетка попыталась захлопнуть дверь, чего Сашенька не допустила, перешагнув через порог.

– Я знаю.

Баба оторопела:

– И чаво?

– С хозяйкой надо поговорить.

– А-а-а, – протянула баба, придирчиво осмотрев Сашеньку с головы до ног. – Не старовата ли будешь?

Сашеньке захотелось вырвать тряпку и отхлестать бабу по физии. Она с трудом сдержалась:

– Не твое дело. Доложи, княгиня Тарусова к ней.

Баба засмеялась, обнажив беззубый рот:

– Ишь ты, княгиня.

И исчезла в глубине коридора, дав Сашеньке войти внутрь. Маленькая шинельная с вешалкой в углу, справа лестница на второй этаж, слева гостиная с мягкой мебелью и фортепиано, в углу которой буфет с рюмками и стаканами. Подойдя к нему, Сашенька открыла створки буфета. Ну и ну! Бутылки с ликерами, виноградными и столовыми винами.

Увы, запрет на продажу в борделях спиртного повсеместно нарушался.

– Хотите выпить? – раздался голос сзади.

Сашенька повернулась. Если бы эту даму в строгом черном платье, с тщательно уложенными черными с проседью волосами, с лорнетом на шейной цепочке она встретила на улице, приняла бы за классную даму или супругу небольшого чина в отставке. Но никак не за хозяйку борделя.

– Нет, спасибо, – пробормотала Тарусова.

– Гостям мы горячительного не подаем. Для себя держу, – и, ловко отодвинув Сашеньку, хозяйка закрыла створку буфета на ключ. – Прошу ко мне в кабинет.

Коридор был полон девиц. Всем хотелось поглазеть на новенькую:

– Гляди, Монька, платье…

– Пятьсот рублев…

– Выше бери, тыща.

– А точно княгиня?

– А сама не видишь?

Сашеньку девицы разочаровали. Самые обычные. Ни красоты, ни печати разврата на лице. Чуть постарше Тани с Ниной. Все в ночных рубашках, не чесанные с ночи. Хозяйка на них цыкнула:

– А ну живо белье менять.

Девиц сдуло.

Они зашли в кабинет, вполне обычный для делового человека: шкаф, заставленный папками с тесемочками, письменный стол в бумагах. Хозяйка села в кресло, показав Сашеньке на стул сбоку:

– Ласточкина Домна Петровна, титулярного советника вдова.

– Княгиня Тарусова Александра Ильинична.

– Если вина не желаете, может, чаю?

Сашенька помотала головой.

– Кофе? Лимонад? Оршид? Нет? Тогда к делу. Билет при вас?

– Ваша прислуга меня не поняла…

– Так и подумала. Потаскушка или нет, различаю сразу, по глазам, – объяснила Домна Петровна. – Тогда что желаете? Только покороче. Расчетные книжки надо заполнить.

В публичных домах содержательницы нередко обманывали своих работниц, потому правительство обязало их вести расчетные книжки, подобные фабричным.

– Мой муж – присяжный поверенный. Он будет защищать князя Урушадзе. – Сашенька тоже владела искусством читать по глазам и сразу поняла, что произнесенное имя Домне Петровне знакомо. – Он ведь заходил к вам?

– Паспортов не спрашиваем.

– Молодой, высокий, очень красивый мужчина кавказского типа. Его невозможно забыть. Бывал такой?

– Не помню.

– Но как же…

– А что ваш кавказец натворил?

– В том-то и дело, что ничего. Но его тесть, граф Волобуев, обвинил его в ограблении…

– Что вы говорите? Я сочла это шуткой. Так Волобуеву и надо. Должен мне бурун денег.

– Значит, знакомы? И с ним, и с Урушадзе?

Ласточкина промолчала. Но ведь молчание – тоже согласие. И Сашенька ринулась в атаку:

– Припомните, пожалуйста, заходил ли князь в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое июля. Это важно.

Ласточкина внимательно на нее посмотрела:

– Насколько важно?

– Князю грозит каторга.

– Бедолага, – и Домна Петровна раскрыла какую-то книгу.

Может, Лешич ошибается и учет посетителей все-таки ведется? Нет! К Сашенькиному разочарованию, книга оказалась табель-календарем.

– В ночь с пятницы на субботу?

– Да.

– Кажется, заходил.

– Кажется?

– Должна уточнить.

– Я подожду.

– Давайте сперва договоримся. Насколько я поняла, требуется дать показания в суде?

– Вы очень умны, Домна Петровна.

– Мои показания должна подтвердить девочка, с которой князь провел ночь…

– Ночь? Вы уверены? – вскочила Сашенька, но тут же села обратно.

Голову словно мечом рассекли. Опять мигрень!

– Повторюсь, мне надо уточнить, – испытующе посмотрела на княгиню Домна Петровна Ласточкина.

– Умоляю! Если вы выступите на суде – князь спасен.

– Обязательно выступлю.

– Не знаю, как отблагодарить вас.

– Пустяки, каких-то двести рублей.

У княгини округлились глаза:

– Так дорого?

– Да, ваше сиятельство. Нелегко признать публично, что занимаешься непотребством…

– Но двести рублей…

– Хорошо, сто пятьдесят.

Княгиня чувствовала, что аппетиты Домны Петровны можно уменьшить еще, однако голова болела так, что продолжить разговор не могла.

– Я должна посоветоваться с мужем…

– Понимаю. Буду ждать. Позвольте проводить.

Пришлось брать экипаж с закрытым верхом. До дома еле доехала. Велела подать пилюли из женьшеня. Несмотря на возражения, Матрена ее раздела. Мелькнула мысль, что с Лешичем надо отправить Диди письмо. Пусть приезжает. Пора подписывать соглашение с Урушадзе. Дело-то раскрыто.

Вернее, не раскрыто, но невиновный, считай, оправдан. А оправдание и есть задача адвоката. Сколько раз Диди ей повторял: «Меня не интересует кто преступник? Моя задача – оправдать клиента!»

Как жаль, что Сашенька не может сама представлять интересы князя. Российский закон отказал дамам в праве быть судьями, защитниками и даже присяжными. Опять придется прятаться за спину мужа. Да и пусть. Сашенька не честолюбива.