Паруса смерти - Михаил Попов

Падре Аттарезе почувствовал, как у него заколотилось сердце.

— Куда — ты, конечно, не знаешь.

— Благодарение Господу, знаю в точности. Моя подруга, прачка Жюстина, не поленилась и по моей просьбе проследила тайно за ней.

— Да-а?!

— Я знал, что вам будет интересно это узнать.

— Этот интерес во благо нашему богоугодному делу.

— Воистину так, падре.

— Так куда она пошла?

— Пошла она и пребывает сейчас в доме господина Олоннэ, отлично вам известного.

Боясь потерять сознание от восторженного волнения, падре сделал несколько вздохов и потер себе виски.

— Спасибо тебе, сын мой, спасибо. Велика ценность твоей услуги, очень велика.

— Как вы думаете, святой отец, тридцать реалов не слишком много за сообщенные сведения?

Падре Аттарезе хотел было развернуть длинную речь в обоснование того, что бывший кок не должен ни в коем случае требовать денег в этой ситуации, ибо действовал по свободному движению души, то есть движению, продиктованному высшей силой. Оплачивать же движения высшей силы было бы с его, падре Аттарезе, стороны величайшей дерзостью. Но такая речь, чтобы сделаться убедительной, должна была быть очень длинной, а у падре было мало времени.

— Возьми свои тридцать реалов.

— Благодарю вас, падре.

— Не спеши с благодарностью, ибо тебе предстоит потрудиться сегодня, отрабатывая эти деньги.

— Весь внимание.

— Ты отправишься сейчас во дворец, но не на кухню, а прямо в кабинет господина де Левассера, если он в кабинете.

— В кабинет? — В голосе Гужо послышалась неуверенность.

— Одним словом, ты разыщешь его высокопревосходительство и расскажешь ему все то, что ты только что рассказал мне. Что ты молчишь?

Тяжелый вздох раздался за решеткой.

— А нельзя, чтобы кто-нибудь другой поговорил с губернатором?

— Ты получил тридцать реалов?

— Да, но боюсь, что после этого разговора у меня не будет возможности воспользоваться этими деньгами. Его высокопревосходительство слишком скор на расправу. Он сочтет оскорбительным для себя, что человек с кухни посвящен в секреты его семьи. И потом, слежка за мадемуазель Женевьевой никак не входит в мои обязанности. Рано или поздно он поинтересуется, почему я себе это позволил.

Падре Аттарезе было нисколько не жаль алчного кока, но, по зрелом размышлении, он согласился с тем, что ему лучше не соваться в эту историю. Взявшись как следует за Гужо, губернатор обязательно вытянет на поверхность всю сеть заговора.

— Ладно, мы поступим по-другому. Я напишу письмо, из которого наш дорогой де Левассер узнает кое-что о поведении своей дочери. А ты придумаешь, как сделать так, чтобы он его немедленно прочитал. Не завтра, не после вечернего чая — немедленно. Подкупи кого-нибудь, обмани, ту же Жюстину свою.

— Ладно, обману.

После этого падре вызвал к себе самых своих активных помощников из числа особо религиозных личностей. Им было велено отправляться в те кварталы бедноты, где их влияние было особенно сильным.

— Надобно организовать толпу человек хотя бы в сто. Не жалейте обещаний и даже денег.

Не позднее чем через час всем этим католическим фанатикам надлежало стоять вокруг дома известного всем корсарского капитана и возмущенно требовать, чтобы юная особа, прославившаяся своим целомудрием, немедленно этот дом покинула. Церковь стоит на охране нравственных устоев гражданского общества и никому не позволит их колебать, даже дочери губернатора.

Очень хорошо, если сам господин де Левассер будет присутствовать при этой сцене. Две цели будут одновременно поражены в этом случае: окажется в опасности жизнь негодяя Олоннэ, и страшный удар будет нанесен репутации самого главного гугенота на острове.

Выслушав наставления, сделанные в самом энергичном стиле, люди падре Аттарезе бросились их выполнять.

— Причиной всему слухи. Слухи, которыми переполнен город. Все только и твердят о том, как безумно капитан Олоннэ влюблен в дочку губернатора.

Говоря эти слова, Женевьева отхлебывала мелкими глотками темную пахучую жидкость из своего стакана. Говорить ей было трудно, и этими глотками она как бы себе помогала.

Олоннэ, напротив, свой стакан отставил.

— Что вы молчите, я сказала почти все, что хотела.

— Мне известно, что по городу бродят такие слухи.

— И это все?!

— Я не понимаю, чему обязан этой вспышкой возмущения, мадемуазель?

— Я искренне удивлена тем, что вам больше нечего добавить к моему сообщению.

— Добавить? — спросил капитан, протягивая к девушке руку с графином.

На смуглых щеках Женевьевы выступил румянец, полумрак комнаты смягчил яркость этого зрелища.

— Вы издеваетесь надо мной? — тихо спросила девушка. Тихо, но угрожающе.

— Нет, — покачал головой Олоннэ, — зачем мне над вами издеваться? И если вы хотите, чтобы я что-то добавил, скажу вам, что слухи эти явились не сами по себе. Их кто-то умело распускает. Умело и очень старательно. Я пока не знаю кто, а когда узнаю… когда узнаю, тогда и решу, что с ним делать.

— Я поняла вас, — упавшим голосом сказала Женевьева, — вы очень хорошо мне объяснили.

— Рад, если так.

Капитан сделал большой глоток прямо из графина.

— Кто-то хочет поссорить вашего отца со мной, кому-то мешают наши хорошие отношения. Всем известно, как поступает господин губернатор с теми, кто задумал похитить его дочь.

Женевьева подняла на собеседника глаза, они блестели. Скорей всего, от слез. Еще мгновение — и они побегут по щекам. Но этого не случил ось, губернаторская дочка была сильным человеком. Вместо того чтобы неопределенно рыдать, она спросила напрямик:

— А если она сама хочет, чтобы ее похитили?

— Кто?

— Та, о которой вы говорили, та самая губернаторская дочка.

Капитан погладил только что выбритый подбородок. Он испытывал сложные чувства. С одной стороны, Олоннэ рассчитывал, что до объяснения не дойдет, но, с другой стороны, ему было приятно, что это произошло.

Чувствуя, что у собеседника еще нет никакого ясного ответа, Женевьева продолжила решительное наступление:

— В известной степени мой побег с вами уже начался. Но вы, кажется, не рады.

— Я не хочу сказать, что я… — Олоннэ не знал, как закончить эту фразу, не знал, что он вообще хочет сказать в этой ситуации. Спасти его могло только вмешательство со стороны.

И оно последовало.

— Капита-ан! — раздался протяжный голос Роже. По этому голосу было ясно, что брадобрей принес чрезвычайное известие. Мысленно осыпая его благодарностями за своевременное появление, капитан поклонился даме и быстро вышел.

Роже стоял на ступеньках веранды с пустой корзиной.