Синдром отката - Нил Стивенсон

– Ищут новые возможности за пределами Папуа?

– Ну да. По большей части на Тайване или в Озе. Я в июне закончила юридический, теперь у меня свободный год. Займусь… я бы сказала, займусь активизмом.

– Господи, неужели я такой старый?! – рассмеявшись, воскликнул Виллем. – Мои поздравления! А где вы учились?

– В Ю-Ти[24]. – Беатрикс, кажется, смутилась оттого, что нечаянно напомнила Виллему о его возрасте.

– В Остине?

– Да.

Снова неловкая пауза. Можно было бы завести долгий разговор, но Хендрик ждет. И компьютер Беатрикс тихонько попискивает и позвякивает уведомлениями.

– Хочу дать вам визитку человека из Нидерландов, с которым я работаю, – сказала наконец Беатрикс. Виллему показалось, что она не сразу на это решилась и что это решение важно для нее. – Просто на случай, если захотите… ну, не знаю… выпить с ней кофе или что-нибудь такое. Она в Гааге.

Перебрав бумаги на столе, Беатрикс отыскала там папку с документами, к которой была пришпилена визитка, сняла ее и отдала Виллему.

– А, я о ней слышал! Разумеется. И об ее организации, – заметил Виллем.

Идиль Варсаме, нидерландка сомалийского происхождения, дочь беженцев, неустанно боролась за соблюдение прав человека в бывших колониях. Она возглавляла некоммерческую организацию, существующую на щедрые пожертвования крупных компаний.

Виллем взглянул на Беатрикс. Из-за маски трудно было понять выражение ее лица; но смотрела она пристально, даже с тревогой. Не терпится узнать, как отреагирует дядя Виллем на сообщение, что она – соратница Идиль Варсаме. Ведь политика – дело тонкое. В спорах об иммиграции чернокожая Идиль, разумеется, всегда на стороне иммигрантов. А вот Хендрик – который сейчас в беседке ждет возвращения Виллема – считает, что чем меньше этих приезжих оседает в Нидерландах, тем лучше.

Однако этот вопрос глубже привычного противостояния правых и левых. Идиль не поддерживает бывшие колонии во всем – напротив, бесстрашно борется с нарушениями прав человека со стороны их нынешних властей. После выступления против «женского обрезания» в Восточной Африке полиции пришлось обеспечить ей круглосуточную защиту – разъяренные традиционалисты угрожали ей расправой. Она понимает, о чем идет речь, куда лучше западных левых теоретиков, мечтающих деколонизировать все и вся.

– Хорошее дело, – сказал Виллем. – Семья может вами гордиться.

Беатрикс просияла – это было заметно даже под маской.

– Приезжайте в Нидерланды, – пригласил он. – Поужинаем вместе, поговорим о Папуа.

– С удовольствием, дядя Виллем!

Виллем вернулся в холл и отыскал место, где с потолка свисала длинная цепь, другим концом закрепленная на дверце люка. Взялся за нее и дернул, почти ожидая, что сейчас на голову обрушится куча пыли и мышиного дерьма. Но на чердаке было чисто. Классическая голландская чистота. Опустилась складная алюминиевая лестница. Автоматически зажегся свет, явив взору стропила и фанерную обшивку с внутренней стороны крыши. Виллем поднялся наверх. Кондиционеров на чердаке, разумеется, не было; перепад температуры он ощутил, едва просунув голову в люк. Примерно половину чердака занимали прочно запечатанные от воды и от насекомых полиэтиленовые мешки: сквозь молочно-белый полиэтилен смутно виднелась одежда и старые документы. Но справа от люка чердак был почти пуст. Здесь Виллем увидел пятигаллоновую пластмассовую упаковку питьевой воды, ящик армейских галет, небольшой оружейный сейф, в котором, видимо, хранился револьвер, аптечку первой помощи и топор. Не какой-нибудь дедовский топор, покрытый ржавчиной, с вытертым до блеска деревянным топорищем, – новехонький, словно десять минут назад принесенный из хозяйственного магазина, со всех сторон оклеенный предупреждениями и дисклеймерами, с ярко-оранжевой (разумеется, какой же еще?) рукоятью.

– Ты хотел показать мне топор? – спросил Виллем, вернувшись с этой маленькой экскурсии.

Хендрик уже сделал свои дела в уборной и теперь убивал время, просматривая с телефона футбол где-то в Нидерландах.

Недовольно покачав головой на то, что творилось на экране, он отложил телефон и кивнул.

– Я никогда об этом не рассказывал. Знал, что это расстроит Бел. Но Watersnoodramp[25] (под этим он подразумевал страшное наводнение 1953 года) пришло ночью, и, когда мы поняли, что происходит, вода была уже на первом этаже. Так что мы, разумеется, остались на втором.

– Разумеется.

– В такой ситуации ждешь, что либо вода схлынет, либо появится кто-то и тебя спасет… или просто ни о чем не думаешь. Но вода все прибывала. Скоро нам пришлось забраться на кровати. Потом на шкафы. Наконец, по грудь в воде, мы добрели до лестницы на чердак и залезли туда, думая, что там-то будем в безопасности. Но скоро поняли, как страшно ошиблись. На чердаке было опаснее, чем где-либо еще, – ведь с него не было выхода. Ни окон, ни люка на крышу. Когда начало заливать чердак, мы поняли, что сами себя загнали в ловушку. А вода все прибывала…

– Ты прав, маме этого рассказывать не стоило, – поежившись, заметил Виллем.

– Я прыгнул, – рассказывал Хендрик. – Стащил с себя пижаму, нырнул в эту ледяную воду, наощупь доплыл до окна, разбил его, выбрался из дома и вынырнул уже снаружи. Только тогда наконец-то смог набрать воздуху в грудь.

Он закатал рукав и показал шрам на руке. Разумеется, шрам этот был всегда, Виллем помнил его с раннего детства – но на вопросы о нем отец всегда отвечал уклончивыми отговорками о бурной юности.

– Дальше мне удалось взобраться на крышу, отодрать в одном месте черепицу и проделать дыру. Оказалось, это было уже ни к чему – на этом вода остановилась; но… – он пожал плечами, – Александре и Мине важно было знать, что я здесь. А мне было важно что-то делать.

– Поэтому ты держишь на чердаке топор?

– Да. Кстати, не такая уж оригинальная мысль. Многие в этих краях так делают. Особенно после «Катрины».

Виллем привык, что самые важные уроки отец предпочитает преподавать обиняками – и часто без помощи слов. С родительскими поучениями легко спорить, особенно когда сын лучше отца говорит по-английски и вообще умен не по годам. Но как поспоришь с топором на чердаке?

– Ясно, – покладисто сказал Виллем. – Значит, к угрозе наводнения ты относишься серьезно.

– А как можно относиться несерьезно?! – негодующе пропыхтел Хендрик. Опасаясь, что отец снова углубится в воспоминания о Watersnoodramp, Виллем энергично закивал и протянул руки ладонями вверх, как бы говоря: «Сдаюсь, сдаюсь!» – Вопрос в том, что нам с этим делать.

– С глобальным потеплением? Нам – это человечеству? Цивилизации?

– Ну да, ну да! Понимаю. Это слишком расплывчато. Размывает ответственность. Сразу начинается политика, черт бы ее драл…

– Поставим вопрос так, – прервал его негодование Виллем. – Что могут сделать нидерландцы с подъемом уровня моря? Так все становится конкретнее и понятнее,