Синдром отката - Нил Стивенсон

– Ты же понимаешь, папа, у нас конституционная монархия, так что она сильно ограничена…

– Только меня этой чушью не корми!

Виллем с трудом подавил желание по-подростковому закатить глаза.

– И тем не менее, папа, это так и есть. У нее нет никаких тайных суперсил помимо и сверх тех, что перечислены в Грондвете[23].

– Если так, зачем она нужна?

Разговор зашел в тупик. Уже не в первый раз. Виллем понимал, к чему все клонится. Если начать упираться, Хендрик сокрушит его сопротивление историей о деде и самурайском мече. Йоханнес оставался до конца верен королеве – не избранным представителям Генеральных Штатов и не статьям Грондвета.

И ведь не скажешь, что Хендрик – какой-то твердолобый консерватор. Точнее… хорошо, он твердолобый консерватор, но ведь в Нидерландах таких полно. Так что, может быть, этот разговор здесь и сейчас и к лучшему. Дома будет знать, что говорить значительной части электората.

Он кивнул в сторону деревьев, оплетенных диким плющом, растущих, казалось, прямо из воды.

– Все это скоро будет затоплено. Ты это знаешь.

– Разумеется. Может, у меня и нет ученой степени, но я в курсе, что такое парниковый эффект. А то, как поднимается вода, вижу своими глазами.

– И ты к этому готов? Если серьезно?

– Я готов пойти отлить, – проворчал Хендрик. – А ты пока поднимись-ка на чердак. Потом спустишься и расскажешь мне, что там увидел.

Виллем знал, что помогать отцу встать или подавать трость не нужно – он только разозлится. Поэтому оставил его на собственное усмотрение и вошел в дом первым. Пройдя через гостиную, с удовлетворением отметил, что она к наводнениям готова: на полу плитка, под ней бетон, здесь и там ковры, которые легко свернуть и убрать подальше от прибывающей воды. В холле и вдоль лестницы, ведущей на второй этаж, стену украшали обрамленные осколки памяти: фотографии, газетные вырезки, медали, засушенные цветы и так далее, все в строго роялистском духе. Важную часть работы королевы Фредерики и ее предшественников составляло чествование жертв войн и трагедий. Все голландцы, страдавшие в лагерях, все, у кого там погибли родственники, получали от королевы письма, медали и тому подобное. Останки погибших, если возможно, извлекали из неглубоких импровизированных могил, перевозили в Нидерланды и хоронили на кладбище, где по торжественным дням короли и королевы произносили над ними речи и возлагали венки. Организовывать такие мероприятия, следить за тем, чтобы все проходило гладко и никто не оказался забыт, входило в обязанности Виллема. Он не занимался всеми деталями лично, но руководил организацией. Эта рутинная работа текла день ото дня, как вода в канале, и немедленно забывалась. Поэтому видеть, что все эти рутинные моменты здесь запечатлены навеки и бережно хранятся в рамках под стеклом, было немного странно. Даже если – особенно если – их бережно хранит не кто иной, как твой отец. На некоторых пожелтевших газетных вырезках встречались неизбежные фотографии самого Виллема: в то время он был помоложе, прическа погуще, и позировал на ступенях того или другого дворца с членами королевской семьи или с кем-нибудь из кабинета министров. К этим фотографиям Виллем предпочел не присматриваться.

Он поднялся по лестнице, на первом этаже такой же бетонной, водо- и термитоустойчивой; выше бетон уступал место дереву. Хендрик, должно быть, поднимался сюда раз в год или еще реже. В спальнях теперь обитали младшие члены клана – кто-нибудь из них постоянно здесь гостил. В одной спальне лежало на столе забытое вышивание. В другой стены оклеены постерами со звездами кей-попа. Проходя мимо, Виллем чувствовал себя так, словно вторгается в жизнь и дела каких-то дальних малознакомых родственников.

PanScan напомнил, что пора надеть стандартную маску N-95. Так Виллем и сделал. Приложение показывало, что эпидемиологический риск исходит от человека во второй спальне слева. Виллема разобрало любопытство. Кто здесь такой же путешественник, как он сам? Он пересек холл и заглянул в открытую дверь.

Его появление не стало сюрпризом для девушки, сидящей за столом – точнее, за дверью, положенной плашмя на верстак. Она тоже видела его прибытие и заранее надела маску. Теперь встала и изобразила что-то вроде легкого поклона.

– Дядя Виллем! – воскликнула она по-голландски. – Как я рада вас видеть! Извините за… – и жестом указала на маску.

Виллем смутился, сообразив, что должен был ее узнать. Кто эта юная леди? Голландский для нее явно не родной, но чувствуется, что она его старательно учила. Акцент – что-то среднее между английским и китайским. Комната украшена картами Юго-Восточной Азии и факсом – первым работающим факсом, встретившимся Виллему, наверное, за последние двадцать лет.

– Как вы изменились! – проговорил он по-английски, надеясь выиграть время. Кто же она все-таки такая? – Боюсь, из-за этой маски…

– Беатрикс, – представилась она. – Беатрикс Куок. Внучатая племянница вашей матери Бел. Значит, вам я прихожусь…

Она протянула ему руки, улыбаясь глазами. В наши дни молодежь отлично научилась выражать эмоции, не снимая масок.

– Видимо, вы моя троюродная внучка, – предположил Виллем. – Или что-то в этом роде.

– Очень рада! – повторила Беатрикс. – Мы с вами познакомились на встрече семьи после того, как умерла ваша матушка. Но, должно быть, я вам тогда показалась просто одной из сотни шумных детей.

В комнате сразу бросалась в глаза огромная карта на стене, изображающая западную половину Новой Гвинеи. У этой территории спорно все, даже имя. «Новая Гвинея» – можно ли представить более колониальное название? Европейцы называют восточно-азиатскую колонию в честь еще одной колонии, африканской! Индонезия предпочитает название Ирьян Джайя. Для людей, которые там живут, их страна – Папуа. И Беатрикс точно из тех, кто говорит «Папуа»! Она даже название страны вверху карты заклеила бумажной полоской, чтобы не привлекать к нему ненужного внимания во время звонков по зуму. Карта подробная и очень красивая; топография и высота над уровнем моря показаны оттенками цветов и густотой теней. Более всего заметен на ней горный хребет острова, тянущийся с востока на запад. К югу стекают реки, бегут по изумрудным долинам к неглубокому морю, отделяющему этот остров от северного побережья Австралии. Кое-где к карте приклеены желтые листки с нарисованными на них разноцветными стрелками. Указывают в основном на одну речную долину – и больше всего их примерно посредине между морем и вершиной горы.

– Что слышно из Туабы? – спросил Виллем, кивнув в сторону карты.

– Дядюшка Эд сейчас там. Политика – полный кошмар, но бизнес идет неплохо. Знаете, там главное – не высовываться. Ну а люди