Крестьяне - Оноре Бальзак

По брачному контракту Монкорне сделал Виржини де Труавиль своей наследницей. Всецело подчинившись жене, как это явствует из письма Блонде, он пока только мечтал о будущем потомстве. Но зато он был принят Людовиком XVIII, который пожаловал ему орден Святого Людовика, разрешил присоединить к своему смехотворному гербу герб Труавилей и пообещал титул маркиза, когда Монкорне заслужит своей преданностью звание пэра.

Через несколько дней после этой аудиенции был убит герцог Беррийский; Марсан одержал верх, Виллель стал министром; все нити, протянутые Труавилями, порвались, их пришлось подвязывать к новым министерским колышкам.

— Подождем, — сказали Труавили генералу Монкорне, которого, кстати сказать, Сен-Жерменское предместье осыпало любезностями.

Все это объясняет, почему генерал возвратился в Эги только в 1820 году.

Счастье, и не снившееся сыну торговца из Сент-Антуанского предместья, — молодая, изящная, умная и ласковая жена, словом, настоящая Труавиль, раскрывшая перед ним двери всех салонов Сен-Жерменского предместья, парижские удовольствия, которые он спешил ей доставить, — все эти разнообразные радости стерли воспоминание о сцене с эгским управляющим, и генерал забыл не только самого Гобертена, но даже его фамилию. В 1820 году он повез графиню в Эги, чтобы показать ей свое поместье. Он утвердил, не особенно в них вникая, все счета и договоры, представленные Сибиле: счастье ведь не придирчиво. Графиня, которую очень обрадовало, что у их управляющего такая очаровательная жена, осыпала Аделину подарками. Она поручила прибывшему из Парижа архитектору произвести кое-какие перемены в замке, так как решила, к великому восторгу мужа, проводить полгода в этом великолепном поместье. Все сбережения генерала ушли на заказанные архитектору переделки и на прелестную обстановку, выписанную из Парижа. Тогда-то Эги и приобрели тот последний штрих, благодаря которому они стали единственным в своем роде памятником изящества за пять истекших столетий.

В 1821 году Сибиле, можно сказать, вытребовал генерала в Эги ранее мая месяца. Надо было разрешить неотложное дело: 15 мая истекал срок девятилетнего договора на тридцать тысяч франков, заключенного Гобертеном в 1812 году с фирмой лесопромышленников.

Прежде всего Сибиле, ревниво оберегая свое честное имя, не хотел вмешиваться в возобновление договора. «Вам известно, ваше сиятельство, — писал он графу, — что я такими делами не занимаюсь». Вдобавок, лесопромышленник претендовал на возмещение убытков от порубок; мадмуазель Лагер, ненавидевшая судебные процессы, шла на это, а деньги делились поровну между арендатором и Гобертеном. Претензия лесопромышленников основывалась на том, что местные крестьяне вели себя так, будто пользуются в Эгских лесах узаконенным правом рубки. Братья Гравло, которые держали в Париже лесной двор, отказывались производить последний взнос, предлагая доказать экспертизой, что ценность леса убавилась на одну пятую, и ссылались на обычай, заведенный еще при мадмуазель Лагер.

«Я уже предъявил этим господам, — писал генералу Сибиле, — иск в виль-о-фэйском суде, ибо в связи с настоящим договором они избрали своим местожительством дом моего бывшего патрона, нотариуса Корбине. Я опасаюсь решения в их пользу».

— Дело идет о наших доходах, ангел мой, — сказал генерал, показывая письмо жене. — Не согласитесь ли вы отправиться в Эги раньше, чем в прошлом году?

— Поезжайте, я приеду, как только наступят первые теплые дни, — сказала графиня, радуясь перспективе остаться одной в Париже.

Итак, зная, что смертельная язва пожирает самую крупную статью его дохода, генерал уехал один, с твердым намерением принять самые решительные меры. Но он, как мы увидим, упустил из виду Гобертена.

VIII

БОЛЬШИЕ ПЕРЕВОРОТЫ В МАЛЕНЬКОЙ ДОЛИНЕ

— Итак, мэтр Сибиле, — говорил генерал на следующий день после приезда своему управляющему, доказывая таким дружеским обращением, как высоко он ценит юридические познания бывшего писца, — стало быть, положение наше, выражаясь министерским слогом, весьма затруднительно?

— Так точно, ваше сиятельство, — ответил Сибиле, следуя за генералом.

Счастливый владелец Эгов прогуливался перед конторой по небольшому цветнику, разбитому Сибиле, за которым простирался луг, орошаемый великолепным каналом, описанным Блонде. Отсюда виднелся Эгский замок, а из его окон был виден боковой фасад флигеля, отведенного управляющему.

— Но в чем же трудности? — снова заговорил генерал. — Я буду судиться с братьями Гравло. Денежные раны не смертельны. Я широко оповещу о торгах и благодаря конкуренции получу за свой лес настоящую цену.

— Дела так не делаются, ваше сиятельство, — возразил Сибиле. — Ну, а если не окажется желающих, что тогда?

— Сам буду сводить лес и торговать им.

— Как? Вы сами сделаетесь лесоторговцем? — спросил Сибиле, заметив, что генерал пожимает плечами. — Хорошо, пусть так. Оставим в стороне ваши здешние дела. Ну, а в Париже? Вам придется нанять там лесной склад, оплатить патент, налоги, сплавной сбор, ввозную пошлину, оплатить выгрузку бревен, укладку в штабели, наконец, держать приказчика...

— Нет, это неосуществимо, — поспешно возразил запуганный генерал. — Но почему же не окажется желающих?

— У вас, ваше сиятельство, есть здесь враги.

— Кто же?

— Прежде всего господин Гобертен...

— Это кто? Тот мошенник, место которого вы заступили?

— Не так громко, ваше сиятельство, — воскликнул Сибиле, — не так громко! Моя кухарка может услышать...

— Как! — возмутился генерал. — У себя дома я не могу говорить о негодяе, который меня обкрадывал?

— Ради вашего спокойствия, ваше сиятельство, отойдемте подальше!.. Господин Гобертен — мэр в Виль-о-Фэ.

— Ах, так! С чем я и поздравляю Виль-о-Фэ! Вот, черт побери, недурной градоправитель!

— Соблаговолите выслушать меня, ваше сиятельство, поверьте, это очень серьезно: дело идет о вашем будущем пребывании здесь.

— Ну, слушаю. Сядем на скамейку.

— Ваше сиятельство, когда вы уволили господина Гобертена, ему пришлось подыскать себе какое-нибудь занятие, потому что он был небогат...

— Небогат? Да ведь он воровал здесь по двадцать тысяч франков в год!

— Ваше сиятельство, я вовсе не собираюсь его оправдывать, — возразил Сибиле. — Я желаю процветания Эгам, хотя бы только для того, чтобы доказать бесчестность Гобертена. Но не будем себя обманывать: это самый опасный мошенник во всей Бургундии, а при его теперешнем положении он может вам сильно навредить.

— Каким образом? — спросил генерал с озабоченным видом.

— Сейчас Гобертен снабжает дровами почти треть Парижа. Он здесь главный агент по лесным операциям, руководит эксплуатацией леса, рубкой, охраной, сплавом, выгрузкой из воды и дальнейшей отправкой лесных материалов. Он постоянно имеет дело с рабочими и устанавливает им плату. Три года потратил он на то, чтобы добиться такого положения, но теперь чувствует себя, как в крепости. Он — доверенное лицо всех лесопромышленников, ни одному из них он не оказывает предпочтения, он наладил все работы к их общей выгоде: теперь лесные операции значительно облегчены и обходятся им много дешевле, чем в те времена, когда каждый лесоторговец держал своего приказчика. Таким путем он ловко сумел устранить конкуренцию и забрал все подряды в свои руки; удельное ведомство и казна — его данники. Их подряды на вырубку леса, идущие с торгов, всегда достаются клиентам Гобертена; никому уже не по силам с ним тягаться. В прошлом году господин Мариот из Оссэра, подстрекаемый главным управляющим уделов, попробовал было конкурировать с Гобертеном. Для начала Гобертен заставил его сполна оплатить участки; затем, когда дело дошло до сводки леса, авонские рабочие заломили такую цену, что господину Мариоту пришлось выписать рабочих из Оссэра, а здешние рабочие их поколотили. Господин Мариот затеял судебный процесс по делу о стачке и драке. Процесс обошелся ему недешево; он оплатил все судебные издержки, так как у осужденных не оказалось и ломаного гроша за душой, да, кроме того, у него на совести то, что из-за него осудили бедняков. Судясь с бедняками, только озлобляешь против себя население. Позвольте попутно высказать вам эту истину, потому что вам придется вести борьбу со всей беднотой здешнего кантона. Но дело этим не ограничилось. В итоге старик Мариот, человек неплохой, понес еще убыток на всей операции. Ему приходилось платить за все наличными, а продавать в рассрочку, так как Гобертен, чтобы разорить конкурента, отпускал лесной материал с неслыханной рассрочкой, и Мариот поневоле продавал лес иной раз на пять процентов ниже себестоимости, в результате чего его кредит сильно пошатнулся. Короче говоря, Гобертен и по сию пору так преследует и донимает Мариота, что тот, по слухам, собирается покинуть не только Оссэр, но даже выехать из департамента, и хорошо сделает. После этого случая помещики надолго попали в лапы к лесоторговцам, которые теперь сами устанавливают цены, как парижские скупщики мебели на аукционах. Но вместе с тем Гобертен избавляет помещиков от стольких хлопот, что они в конце концов выигрывают на этом деле.