Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник - Юрий Вяземский

Напротив говорящего на нескольких плоских камнях, собранных вместе и уложенных в виде маленькой платформы, стоял полупрозрачный сосуд, а в нем горел огонек, питаемый двумя брусками и множеством мелких щепок. Судя по распространявшемуся вокруг запаху, топливо было ароматическим, похожим на сандаловое, к которому еще добавили и ладана, но такого, который почти совсем не давал дыма.

Люди разместились так: Фаддей стоял лицом на восток, две фигуры расположились сбоку от него лицом на юг, а остальные стояли напротив Фаддея лицом на запад. И сразу же чувствовалось, что двое по левую руку от Фаддея — это его постоянные спутники, или «адепты», как назвал их Филипп, а люди напротив него — простые слушатели, может быть, даже случайные богомольцы, которых Фаддей завлек своим разговором в рощу.

С южной стороны людей не было. Но по правую руку от Фаддея, глядя на север, сидела собака. Морда у нее была вытянутой и острой, шерсть всклокочена, как у бездомной. Но при этом собака была чисто вымыта и даже расчесана, а на глазах были белые светящиеся бельма, которые неоспоримо свидетельствовали о том, что животное слепо и ничего не видит. И, однако, слепая собака сразу же заметила, что к месту проповеди тихо подошли и скрылись за пальмой двое новых людей. Сперва у нее поднялись уши, потом пришел в движение короткий хвост, а затем, словно в улыбке, чуть оскалилась острая морда.

Из слушателей никто пришедших не заметил — все были поглощены беседой с Фаддеем, вернее, его «лекцией».

— Откуда мне это известно, вы спрашиваете? — воскликнул Фаддей и сверкнул глазами в сторону стоявших против него богомольцев, хотя видно было, что никто ему этого вопроса не задавал и слушатели его пребывают в немой растерянности.

— Они спрашивают, откуда мне это известно, — радостно сообщил Фаддей, оборачиваясь к двум своим спутникам.

И один из них — высокий и плечистый детина — сурово глянул на богомольцев и строго сказал:

— Учителю многое известно.

— Но они, Хамон, спрашивают, откуда известно? — выкрикнул Фаддей и поднял вверх указательный палец с необычайно длинным ногтем.

Детина, которого звали Хамоном, нахмурился и вопросительно покосился на своего соседа — человека среднего роста, который, однако, на голову был выше Фаддея. Тот несколько раз кивнул головой, а потом глубокомысленно произнес:

— Есть множество книг на свете… — Вместо того чтобы закончить фразу, он еще раз кивнул головой.

— И первейшая из книг, Биннуй, — книга Закона Моисея, — изрек Фаддей, и черные его глаза еще ярче вспыхнули в лунном свете.

Наступило молчание. И кто-то из слушателей, видимо отягощенный этим, решил подать голос:

— Того, о чем ты нам рассказывал, нет в Законе.

— А ты внимательно слушал Закон?! — радостно встрепенулся Фаддей, и борода его запрыгала, наскакивая на рот и на глаза.

— Как все. Когда раввин в синагоге…

— И самое начало помнишь, про Сотворение?

— Кто ж не помнит…

— А если внимательно слушал и помнишь, зачем утверждаешь ложь?! — еще радостнее воскликнул Фаддей.

Тут уже полное молчание наступило на поляне между пальмами. А Фаддей изрек:

— Истинно говорю вам: никогда не выступал я против Закона. И то, что я начал рассказывать, я сейчас повторю, на Закон опираясь. А Биннуй, мой друг и товарищ, — тут Фаддей длинным ногтем своим указал на второго спутника, — который знает Закон, как шему, будет слушать меня и спрашивать, если что-то не поймет, или что-то ему покажется неправильным.

Фаддей замолчал и сперва посмотрел на огонь, затем на своего друга Биннуя. А тот достал из кармана на поясе несколько стружек и аккуратно поместил их в сосуд с огоньком, почти не потревожив пламени.

— «В начале сотворил Бог небо и землю». Первая строчка Закона, — начал Филипп и спросил: — О чем она вам говорит?

Все молчали.

— Что вы в ней слышите? Что в ней видите? И снова Фаддею ответило молчание.

— А я так вижу и понимаю. Небо Первого дня — это не то небо, которое мы видим у себя над головой, которое было сотворено во Второй день и испорчено в начале Смешения. Небо Первого дня — это мир идеальный, мир благой, мир Мысли Божьей. И в небе этом поместился и пребывал Господь Мудрости — и шесть его ликов, которыми Он к нам обращен, шесть атрибутов, как скажут нам эллины, а именно: Благая Мысль, Лучшая Истина, Избранная Власть, Святое Благочестие, а также Целостность и Бессмертие. Их сотворил Бог Мудрости в Первый день. И в Книге Моисея они называются небом, а пророк Исайя называет их серафимами. И что мы можем о них сказать? — спросил Фаддей и посмотрел на Биннуя.

— О них немногое известно, учитель, — ответил тот. — Но можно о ниx сказать, что по природе своей они огненные, что у них шесть крыльев…

— Нет-нет, не забегай вперед, — радостно перебил его Фаддей. — В Первый день, когда Господь Мудрости создал их, не было у них крыльев, и огненность свою они не сразу получили. Сперва они были совершенно идеальны, как мысли Божий об Истине, которую, как говорит апостол Филипп, можно назвать также Благом, и Любовью, и Порядком. «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною…» — продолжал Фаддей. — Видите? Уже во втором стихе Моисей указывает нам на Злого Духа. Бездна — это он. И тьма — это он. И пустота — это он. И можно называть его сатаной, как делают иудеи, или дьяволом, как греки, или вслед за парфянами нарекать Ариманом. Имя не важно. Важно для нас то, что он не был сотворен и пребывал изначально, как и Господь Мудрости. И был он в Первый день темен и пуст. Таясь в бездне, растекаясь во тьме, он заключал в себе ложь, ненависть, богохульство, анархию и смерть, которые еще не выплеснулись из бездны и таились в ней, подобные злым мыслям. «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет». Таков третий стих. О нем что мы можем сказать? — спросил Фаддей. А Биннуй ответил:

— Я так полагаю, что Господь создал тогда Священный Огонь, который осветил Вселенную.

— Вселенной тогда еще не было, — поправил Фаддей. — Но свет этот действительно был прообразом Благого Огня. И прежде всего осветил он Небо Господне. И именно тогда великие серафимы, которых первыми создал Господь, воспылали огнем и пламенем просветились… «И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы…» То есть уже тогда, в Первый день творения, небо ангельское было отделено от бездны, в которой таился Злой Дух. И Свет разделил их в мыслях, так как всё тогда было мысленным, или идеальным. Благой Мыслью Господь Мудрости наш мир задумал и мыслью создал небо ангельское. Благим Словом сотворил Свет. Благим Делом стал творить тот мир, который мы называем материальным. Но это было уже на Второй день, с которого началась эра Творения и к которому мы сейчас перейдем… Скажи мне, Биннуй, я пока ничего не нарушил в изложении Закона Моисея?

— Никак нет, учитель. Ты просто разъяснил нам то, что никогда не разъясняют раввины.

— Правильно понимаешь, — одобрил Фаддей и продолжил проповедь: — «И создал Бог твердь. И назвал твердь небом. И был вечер, и было утро: день второй».

— Ты сократил стихи. В Законе пространнее сказано, — тут же заметил Биннуй. А Фаддей ему возразил:

— Я немного сократил, чтобы выделить основное, что произошло во Второй день, с которого началась эра материального творения. И прежде всего нам надо уяснить, что материальный мир, вопреки тому, что говорят некоторые, не хуже, а лучше мира идеального. Точнее сказать, совершеннее его, ибо Мысль выразилась в Слове, а Слово, изрекая замышленное и претворяя изреченное, стало творить и действовать. И создано было Небо Второго дня, о котором сказано, что оно было Твердь. И как надо понимать это слово?

— Надо понимать, что это было прекрасное небо, а не то, которое мы видим сегодня, — ответил Биннуй.

— Правильно, — согласился Фаддей. — Но к этому надо добавить, что это воплощенное материальное небо было твердо в своей благости, в своем порядке, в истине и справедливости. И те, которых вы называете серафимами, получили теперь шесть крыльев. Что про эти крылья говорит нам Исайя?

— Насколько я помню, учитель, — отвечал Биннуй, — с помощью двух крыльев они летают, двумя другими закрывают свои лица, считая себя недостойными взирать на Господа, а третьей парой прикрывают ноги, недостойные того, чтобы Господь взирал на них.

— Они достойны, поверьте мне! — воскликнул Фаддей, и зрачки его перестали сверкать, а белки глаз исполнились грустью. — Они это делают из скромности и благочиния, ибо они высшие духовные существа и творения Первого дня и ближе всего к Господу Мудрости… А кого сотворил Бог во Второй день?

— Про это не сказано у Моисея. Зато у него говорится про воду, которую Бог отделил… — начал Биннуй, но Фаддей его перебил:

— А я истинно говорю вам, что во Второй день Господь сотворил тех, кого вы называете херувимами, а некоторые парфяне называют их заступниками. Они сотворены были для того, чтобы окружать Бога, осенять Его, Ему предстоять, отражать Его славу и защищать ее. У них два лика: один лик — человеческий, а другой — животный. И если серафимы только огненны, то херувимы и огненны, и воздушны. И если серафимов можно уподобить мыслям Божьим, то херувимы — слова Господа, изречения Его, которые побуждают творить и действовать. — Третий день можно считать критическим, — продолжал Фаддей. — И прежде всего Господь создал ангелов, которых язычники до сих пор почитают за богов. Ангелы еще более материальны, чем серафимы и херувимы, и по внешнему виду совсем уже похожи на людей. Хотя тела их не костные, как у нас, а эфирные и огненности и воздушности в них достаточно, хотя не так много, если их сравнивать с серафимами и херувимами.