Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник - Юрий Вяземский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Два этих архитектурных чуда (или чудища — люди по-разному их называли) соединяла крытая колоннада, расчлененная на три портика. В глубокой нише среднего портика стояла белая мраморная статуя женщины со склоненной головой. Статуя была не только поразительно скорбной, но и абсолютно нагой. Одни говорили, что это мать Ирода Великого, другие — его любимая жена Мариаммна, потому что мать свою он вряд ли изобразил бы обнаженной.
В лунном свете колонны выглядели желтыми, при свете дня — розовыми, в сумерках — разноцветными. Таковы были свойства мрамора, который Ирод привез откуда-то издалека специально для колоннады. Капители же всех колонн были коринфскими.
Потолки в портиках поражали своей высотой. Ночью их невозможно было рассмотреть, но чувствовалось, что они выкрашены золотой краской.
Полы в колоннаде были выложены превосходной мозаикой, причем в каждом портике преобладал какой-то один камень. В рисунке левого, который был ближе других к официальному преторию, господствовал агат. В правом, который примыкал к покоям префекта, доминировала ляпис-лазурь. А в центральном портике, где стояла статуя, царило такое многообразие кладки, что даже рисунок невозможно было определить. В лунном свете казалось, что на полу начертаны таинственные письмена, которые постоянно меняются. Казалось, что именно лунный свет то наносит их, то стирает на гигантской доске, натертой каменным воском.
И в каждом портике был свой фонтан. И в каждом — разный. И каждый выводил свою особенную мелодию.
Один выпускал тонкую струйку, которая ломалась в воздухе и падала вниз многими мелкими капельками, ударяя о чашу, как мягкие молоточки бьют по струнам цимбала, извлекая из него похожие, но разные звуки. Другой фонтан образовывал над трубкой круглую и широкую водяную тарелку, которая, казалось, совсем не роняла капель, но звенела, как две скрипичные струны, если их одновременно захватить смычком. Третий фонтан…
До третьего фонтана Пилат с Максимом не дошли, остановившись в центральном портике с фонтаном-тарелкой и скорбной белой статуей в глубокой нише.
Пилат задрал голову и стал разглядывать потолочные своды.
Максим задумчиво смотрел на тарелку фонтана и вдруг сказал:
— Под потолком появилось новое гнездо.
— Чье? — быстро спросил Пилат.
— Какое-то странное.
— Ласточкино, наверное. У них уже тут два гнезда. И я категорически запретил их трогать.
— Нет, это гнездо не ласточки. По виду похоже на голубиное. Но кладки в нем нет. И голубей возле него не видели.
— И это гнездо не трогать. Раз кто-то соорудил его, значит, скоро объявится хозяин, — сказал Пилат и вдруг озабоченно посмотрел на Максима.
— Ясно, — сказал Максим, глядя на фонтан.
— Я, знаешь, о чем хотел тебя попросить, — начал Пилат. — Скоро приедет Клавдия…
— Мы ждем госпожу двенадцатого нисана. Сроки не изменились? — быстро спросил Максим.
— Сегодня десятое? Ну да, стало быть, двенадцатое послезавтра… Ее приездом занимаются, во-первых, ее собственные люди. Во-вторых, я подключил к делу Перикла и Лонгина. И всё же, Максим, мне бы хотелось… Ты ведь знаешь, она ни разу не была в Иерусалиме. Но давно сюда просилась. Ей хотелось побывать на одном из больших праздников. Я ей почти два года отказывал, но в этом году обещал… Короче, она приезжает. — Пилат растерянно замолчал.
А Максим отвернулся от фонтана и укоризненно посмотрел прямо в глаза префекту:
— Приезд уважаемой Клавдии у меня давно на контроле. Служба будет самым внимательным образом следить за передвижением твоей жены, за ее безопасностью, за тем, чтобы в Городе ей было удобно и спокойно. Неужели ты думаешь…
— Я ничего не думаю! — нервно перебил его Пилат. — Я просто хотел тебя попросить… Понимаешь, она очень интересуется Иудеей. Она серьезно изучает ее обычаи, религию. Ты знаешь, она из тех добродетельных женщин, которых сейчас мало осталось в Риме. Она набожна и ко всем богам относится с уважением… Тут нет ничего предосудительного! Она соблюдает приоритеты, и разумеется, гении цезарей и главные отечественные боги стоят у нее на первом месте. Она свято блюдет их культы, празднует всё, что положено праздновать… Тут у меня к ней нет никаких претензий. И если ее вдруг заинтересовал иудейский бог…
Пилат опять замолчал, а взгляд Максима сместился с глаз префекта на его левое ухо, которое он принялся изучать и оценивать.
Пилат отвернулся к нагой статуе в нише и почти сердито спросил:
— Что ты так на меня смотришь?
— Я не могу понять, зачем ты мне рассказываешь о своей жене. Как будто я не знаю эту во всех отношениях замечательную женщину, — после некоторого молчания ответил начальник службы безопасности. — Я также не могу пока понять и твоей просьбы.
— Я прошу, чтобы ты, опираясь на свои опыт и знание людей, подыскал моей Клавдии какую-нибудь достойную компанию, которая, с одной стороны, удовлетворила бы ее интерес, показала ей Город, сводила в Храм… Но, разумеется, не тогда, когда начнется главное кровопролитие! Клавдия ни в коем случае не должна этого видеть, потому что даже я, римлянин и солдат, с трудом переношу эту варварскую бойню, красный от крови Кедрон! — гневно воскликнул Пилат и снова повернулся к Максиму.
А тот, потеряв интерес к уху Пилата, теперь разглядывал его кавалерийские сапоги. И так как Пилат к сказанному ничего не прибавил, Максим позволил себе заметить:
— Я всё продумал, и теперь осталось получить твое утверждение. Мы ожидаем уважаемую Клавдию двенадцатого к полудню. Она отдохнет с дороги, а вечером ей можно будет показать Храм: там будут прекрасные песнопения и сравнительно немного народу. Тринадцатого, когда в Храме начнут резать ягнят, можно будет провести уважаемую Клавдию по Городу, но не подводить слишком близко к Храму. Четырнадцатого же, когда будут совершаться основные жертвоприношения, когда по всему Городу будет стоять рев, а Кедрон, как ты говоришь, покраснеет, я предлагаю вывезти нашу дорогую гостью за Город, лучше всего на Масличную гору. Вид оттуда великолепный, можно устроить полуденную трапезу в тени деревьев — уверен, супруге твоей понравится. В любом случае, в этот день милой Клавдии нечего делать в Иерусалиме.
— Хороший план. А…
— Теперь о сопровождении, — не дал задать вопрос Максим. — По протоколу женой префекта должна заниматься жена первосвященника. Каиафа уже засылал ко мне Натана, и тот дал понять, что Ревекка, жена первосвященника, готова взять на себя эту обязанность, несмотря на предпраздничные приготовления…
— Ой, не хотелось бы, — поморщился Пилат. — Постой! А откуда им известно о приезде Клавдии? Я велел держать это в секрете.
— В Иудее слухи распространяются быстрее звука. Тем более если засекречивать то или иное событие… А разве у твоей жены в Кесарии нет ни одной подружки из местных?
Пилат еще сильнее скривил лицо и решительно сказал:
— Ревекка мне не походит.
— Я так и подумал. И видимо, так же подумал Марцелл, потому что он очень рассчитывает на то, что в главные сопровождающие уважаемая Клавдия изберет его жену, Юнию.
— Жена легата? А разве она знает Иерусалим?
— Насколько может знать Город римлянка.
— Да ну ее. Она болтушка. И слишком молода, чтобы руководить моей женой. И Клавдия меня просила, чтобы ее сопровождала непременно иудейка.
— Тогда две кандидатуры осмелюсь тебе предложить, — сказал Максим. — Либо жену нашего Иосифа, который из Аримафеи, либо жену Никодима.
— Но Никодим — фарисей.
— Во-первых, он фарисей очень умеренный. Во-вторых, он человек правильный во всех смыслах. В-третьих, насколько я знаю дорогую Клавдию, жена Никодима должна ей понравиться: она достаточно молода, обаятельна, не назойлива, прекрасно владеет предметом, который интересует нашу высокую гостю.
— И говорит по-латыни?
— Ни слова не говорит. И им непременно понадобится переводчица. Я ее уже подобрал. Она из службы. Так мне будет спокойнее.
— Если я тебя правильно понял, ты склоняешься к жене Никодима? — спросил Пилат.
— Склоняюсь. Однако…
— Что «однако»?
— Ты не боишься, что если мы откажемся от услуг жены первосвященника и возьмем в сопровождающие жену Никодима, то в синедрионе могут возникнуть…
— А мне плевать на синедрион и на то, что там может возникнуть или не возникнуть! — вдруг радостно воскликнул Пилат.
Затем посерьезнел лицом и сказал:
— Хорошо, я подумаю. Время терпит. Потом снова радостно улыбнулся и спросил:
— А всё-таки зачем ты поймал Варавву?
И тотчас начальник службы безопасности ответил на вопрос, как будто он вовсе не был для него неожиданным, и он его давно ждал, и вместе с этим вопросом ожидал, что они наконец перестанут на ночь глядяговорить, о второстепенном и третьестепенном и заговорят о важном и безотлагательном.