Пятьдесят на пятьдесят - Дик Фрэнсис

Но выставить на скачки «рингера» всегда было гораздо труднее, чем люди себе это представляли, особенно если лошадь числилась за большой конюшней с хорошей репутацией. И не только потому, что с введением чипов качество идентификации значительно повысилось. Если лошадь впервые участвовала в скачках, ее обязательно сканировал прикрепленный к ипподрому ветеринар, хотя позже это делали значительно реже; однако это вместе с подробным «лошадиным паспортом» сильно затрудняло подмену одной лошади другой. Вторая трудность заключалась в том, что во всех этих процедурах участвовало слишком много людей.

Есть одна испанская поговорка: «То, что знают двое, известно лишь Богу. То, что знают трое, — знают все».

Выставить на скачки «рингера» требовало знаний и подготовки, и тремя людьми тут никак не обойтись. Мальчик-конюшенный, водитель специального фургона, организатор самой перевозки и жокей — это уже не говоря о владельце и тренере.

Держать мошенничество в тайне от них просто невозможно, потому как каждый сразу поймет и узнает — лошадь не та. Люди, каждый день работающие с лошадьми, видят в них личности, знают все их черты и индивидуальные особенности, относятся к ним не как к животным. Часто говорят, что любой выдающийся тренер лучше знает характер и особенности своих лошадей, нежели членов собственной семьи. Поговаривали, будто Лестер Пиггот, великий тренер, мог узнать любую лошадь, на которой он когда-либо скакал, даже если она убегала от него под проливным дождем, окутавшим все вокруг непроницаемой пеленой.

И все довольно быстро, если не сразу, заметили бы, что выходящая на круг знаменитость вовсе не является той, за кого ее выдают, и завсегдатаи скачек легко могут различить «рингера», если, конечно, его не растили и готовили где-то в далекой от естественного окружения среде. Так что вряд ли можно надеяться на то, что секрет, известный пусть и ограниченному кругу лиц, не выплывет вскоре наружу.

Так что толку от всех этих идентификаций с помощью чипов?

Пытаясь найти разгадку, я наконец уснул.

Не уверен, что меня разбудил именно шум, но внезапно я проснулся и, лежа в темноте, вдруг со всей отчетливостью понял: что-то не так.

Я лежал тихо, на спине, дышал еле слышно.

Как это обычно бывало летом, одно из окон спальни я оставил открытым. Но никакого подозрительного шума за этим окном не было. Ничего, кроме ветерка, шелестевшего в листве березы, что росла у дороги, ну и отдаленного шума автомобилей, изредка проносившихся по Эбби-Хилл.

Я уже начал думать, что мне померещилось, как вдруг снова отчетливо расслышал тот же звук. Приглушенный, поскольку дверь в спальню была закрыта, но я сразу понял, что это такое. Кто-то расхаживал внизу по кухне, открывал шкафчики. Дверцы кухонных шкафчиков захлопывались с помощью маленьких магнитов. Как раз такой характерный звук я только что и услышал.

Я лежал и думал: что же делать, как лучше поступить?

Сержант Мюррей предупреждал, что свидетели убийства часто подвергаются опасности, и я уже пожалел о том, что не воспринял эти его слова всерьез.

Может ли человек, находящийся внизу, причинить мне вред или удовлетворится обшариванием кухонных шкафчиков, думая, что я крепко сплю?

Проблема заключалась в том, что мне как-то не слишком верилось, что пробравшийся в дом незнакомец обшаривает шкафчики с целью приготовить себе чашку чаю или кофе. Нет, он наверняка пришел за отцовским рюкзаком или его содержимым, но ни того ни другого в кухне не было. Я все спрятал в шкаф в спальне, затолкал в самый дальний угол. И это только вопрос времени, рано или поздно он догадается об этом, поднимется сюда и увидит, что я не сплю.

Может, стоит поднять шум, сбежать вниз по лестнице, потребовать ответа на вопрос, кто пробрался в мой дом, и спугнуть незваного гостя? Но затем я вспомнил два удара ножом, нанесенные отцу в живот. Может, ко мне пожаловал тот тип с близко посаженными глазками со стоянки в Аскоте, может, у него с собой нож с лезвием двадцати сантиметров в длину, который он, не задумываясь, пустит в ход, стоит ему меня увидеть?

И вот я тихо и осторожно потянулся к телефону, который стоял на тумбочке, с намерением позвонить в полицию. Решил, что все же лучше остаться в живых, даже если поздней предстоят неприятные объяснения на тему того, как это у меня в шкафу оказались тридцать тысяч фунтов наличными, принадлежащие кому-то другому. «Куда как лучше, — подумал я, — чем проливать из-за них кровь».

Поднял трубку, но гудка не было. Видно, мой гость уже позаботился об этом.

И, как всегда, я оставил мобильник в машине.

Итак, подумал я, каков же план «В»?

Никакого смысла лежать в постели и ждать, когда он поднимется и вонзит в меня нож, не было. Я был уверен: этот человек не уйдет, когда внизу, на кухне, ему ничего не удастся найти. Нет, никаких иллюзий на тему того, что, обыскав там все и не найдя, он не заявится и в спальню, у меня не было. И тогда мне конец.

Нет, сама смерть меня не слишком пугала. Но умирать я вовсе не собирался, по крайней мере до тех пор, пока Софи не станет лучше. И еще когда я знаю, что где-то в далекой Австралии у меня есть сестры. И уж особенно до того, пока я не выясню, что означает вся эта чертовщина. Мне всегда было страшно жаль солдат, погибших на войне, и не только потому, что они мертвы, но еще и потому, что так никогда не узнают, кто победил, не поймут, что не напрасно пожертвовали своими жизнями.

Наверное, мне просто хотелось умереть своей смертью и в свое время, независимо от чьей-то там злой воли.

Слабый желтоватый свет уличного фонаря просачивался сквозь шторы, и я огляделся по сторонам. Увы, но в моей спальне не было никакого оружия или предмета, хотя бы отчасти способного его заменить.

Я осторожно встал с постели, натянул трусы. Может, и не удастся защититься от убийцы, но как-то не хотелось, чтобы он застиг меня голым.

Наверное, стоит бросить деньги и все прочие предметы вниз с лестницы, пусть забирает и сваливает. Что угодно, лишь бы он не поднялся сюда с намерением покончить со мной.

Я тихо подошел к шкафу, но, не успев открыть дверцу, услышал, как скрипнула третья снизу ступенька лестницы. Я вот уже несколько лет собирался ее починить, просто лень было отдирать прибитый к ней ковер. Самому мне так опротивел этот скрип, что я взбегал наверх сразу через две ступеньки, минуя это место. Коврик там совсем износился, коварную ступеньку было хорошо видно.

Но мой незваный гость об этом не знал, не разглядел в темноте. Ступенька всегда скрипела, когда на нее наступали, а потом, стоило поднять ногу, снова издавала жалобный скрип.

Я так и застыл как вкопанный у шкафа, стоял и прислушивался. Затаил дыхание и почувствовал, как кровь стучит в ушах. Скрип был только один, видно, неизвестный остановился на полпути и прислушивался, так же настороженно, как и я.

Надо набрать воздуху.

Я решил дышать через нос. Он был немного заложен, и я всхрапнул, потом со свистом выпустил воздух. Потом еще раз и еще. И услышал, как ступенька скрипнула снова, мой ночной гость сошел с нее. «Наверное, поднимается наверх, а не спускается», — решил я. И еще раз всхрапнул. Пусть думает, что я сплю.

Шкаф стоял прямо за дверью в спальню.

Я всем телом вжался в стену и уставился на дверную ручку — медный рычажок с небольшим завитком на конце. Сердце билось так громко, что, казалось, его слышно на лестнице.

Ручка начала опускаться, вместе с ней и сердце мое ушло в пятки. И вот дверь медленно отворилась.

Нападение — лучший способ обороны.

Когда дверь оказалась наполовину открытой, я навалился на нее что есть силы, и мне удалось закрыть ее. Но не до конца — мешала правая рука ночного гостя. Я отчетливо видел эту руку в перчатке и голое запястье. Обладатель ее издавал стон всякий раз, когда я наваливался на дверь всем своим весом.

— Черт, да ты мне руку сломал! — крикнул он.

«Вот и славно, — подумал я. — Жаль, что совсем не оторвал».

— Что тебе надо? — крикнул я через дверь, продолжая зажимать его руку.

— Отвали, — взвизгнул он. — Иначе убью тебя, ублюдок!

Постараюсь не дать ему сделать это.

И я поставил правую ногу так, чтобы дверь не открылась, откинулся назад, а потом снова резко навалился всем весом.

На этот раз он издал не стон — болезненный и громкий крик.

Я повторил процедуру. Он снова завопил.

— Чего ты хочешь? — прокричал я.

— Свернуть твою вонючую шею, вот чего! — ответил он через дверь, и тон не оставлял сомнений в искренности этого намерения.

Я снова навалился, дверь со скрипом вжалась в раненую руку.

— Чего ты здесь ищешь? — спросил я.

— Микрокодер, — ответил он.

— Чего?

— Микрокодер, — повторил он.

— Как выглядит? — спросил я.

— Плоская черная коробочка с кнопками, — ответил он. — Отдай мне, и я уйду.