По ту сторону зимы - Исабель Альенде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тогда Эвелин четко и ясно произнесла первую фразу за много недель, и она же была последней на долгое время, поскольку в последующие два месяца она не сказала ни слова.
— Я, мамушка, как уехала, так и вернусь.
ЛУСИЯ
Канада
Лусии Марас исполнилось девятнадцать лет, и она поступила в университет на факультет журналистики, когда у нее началась жизнь беженки. О ее брате Энрике они по-прежнему ничего не знали; со временем, после долгих попыток его найти, он стал одним из тех, кто исчез без следа. Девушка провела два месяца в посольстве Венесуэлы в Сантьяго в ожидании разрешения покинуть страну. Сотни гостей, как упорно именовал их посол, пытаясь как-то сгладить их унизительный статус беженцев, спали там, где находили свободное место, а перед дверью в туалеты, которых в здании было не так много, вечно толпилась очередь. По нескольку раз в неделю другие преследуемые умудрялись перелезть через стену, несмотря на то что на улице дежурил вооруженный патруль. На руках у Лусии оказался новорожденный младенец, которого доставили в дипломатической машине, спрятав в корзину с зеленью, и поручили ей заботиться о нем до тех пор, пока его родители не получат политическое убежище.
Теснота и общее состояние тревожного ожидания способствовали возникновению конфликтов, однако вновь прибывшие гости быстро усваивали правила совместного проживания и учились воспитывать в себе терпение. Лусия ждала пропуск дольше обычного, как это было с теми, за кем не числились ни политические выступления, ни стычки с полицией, и только когда этим занялся посол лично, она смогла уехать. Два дипломата, служившие в посольстве, сопровождали ее в аэропорт, до трапа самолета, и дальше в Каракас, а до этого она успела передать ребенка родителям, которые наконец получили статус беженцев. Ей также удалось попрощаться с матерью по телефону, и она пообещала скоро вернуться. «Не возвращайся, пока снова не наступит демократия», — с неколебимой твердостью отвечала Лена.
В Венесуэлу, богатую и гостеприимную, начали прибывать сотни чилийцев, а вскоре тысячи и тысячи, к ним прибавились люди, бежавшие от грязной войны в Аргентине и Уругвае. Растущая колония беженцев с южной части континента заполняла целые кварталы, где готовилась традиционная еда и звучал испанский язык с характерным акцентом. Комитет помощи беженцам нашел Лусии комнату, за которую можно было не платить полгода, и устроил на работу в регистратуру модной клиники пластической хирургии. Но только четыре месяца она жила в этой комнате и ходила на работу, потому что встретила молодого парня, тоже из высланных чилийцев; это был социолог с измученной душой, из левых радикалов, чьи разглагольствования вызывали у нее мучительные воспоминания о брате. Он был красивый и стройный, как тореро, у него были длинные, всегда немытые волосы, тонкие пальцы и чувственные, презрительно изогнутые губы. Он не скрывал ни своего скверного характера, ни своего высокомерия. Годы спустя Лусия вспоминала о нем с недоумением, она не могла понять, как можно было влюбиться в такого неприятного типа. Единственным объяснением было то, что она была очень молода и очень одинока. Его раздражала природная веселость венесуэльцев, она казалась ему явным признаком морального вырождения, и он убедил Лусию эмигрировать в Канаду, где никто не пьет шампанское за завтраком и не использует любой повод, чтобы потанцевать.
В Монреале Лусия и ее неряшливый партизан-теоретик были приняты с распростертыми объятиями другим комитетом добрых людей, которые поселили их в квартире, где была мебель, кухонная утварь, а в платяном шкафу одежда их размера. Была середина января, и Лусии казалось, будто холод проникает до костей и остается там навсегда; она жила, сжавшись в комок, дрожа от холода, завернувшись в шерстяную накидку, подозревая, что ад — это не Дантов костер[20], а зима в Монреале. Первые месяцы она прожила, спасаясь в магазинах, в автобусах с отоплением, в подземных переходах, соединяющих здания, у себя на работе — словом, где угодно, лишь бы не в квартире, которую делила со своим спутником, где температура была, в общем-то, нормальная, зато атмосфера — до крайности напряженная.
Май принес бурную весну, и к тому времени история мытарств партизана обросла невероятными приключениями. Оказывается, он не вылетел из страны, имея пропуск от посольства Гондураса, как полагала Лусия, а угодил на Виллу Гримальди[21], в печально известный центр пыток, откуда вышел истерзанный душой и телом; с юга Чили он опасными горными тропами бежал в Аргентину, где чудом избежал участи еще одной жертвы грязной войны в этой стране. Пройдя через такие мучительные испытания, бедный парень, понятное дело, был так травмирован, что работать был не способен. К счастью, в комитете помощи беженцам он встретил абсолютное понимание, и ему предоставили возможность проходить лечение в клинике, где говорили на его родном языке, а также снабдили некоторыми средствами, чтобы у него было время написать воспоминания о пережитых страданиях. В то же время Лусия сразу же устроилась на две работы: ей казалось, она не заслуживает заботы комитета — было много других беженцев в куда более трудной ситуации. Она работала по двенадцать часов в сутки, а дома готовила еду, убирала, стирала одежду и пыталась поднять моральный дух своего товарища.
Несколько месяцев Лусия стоически терпела подобное положение, до тех пор пока однажды ночью не вернулась домой едва живая от усталости и не обнаружила, что в затхлом сумраке квартиры воняет рвотой. Парень провел целый день в постели, пил можжевеловую водку и был в такой депрессии, что не мог пошевелиться, и все потому, что застрял на первой главе своих воспоминаний. «Ты принесла что-нибудь поесть? У нас ничего нет, я умираю от голода», — пробормотал начинающий писатель, когда она зажгла свет. В тот момент Лусия особенно ясно осознала всю нелепость их совместной жизни. Она заказала по телефону пиццу и принялась за свое ежедневное дело: убирать разгром, который учинил в доме томившийся от безделья партизан. В ту же ночь, пока он, пьяный, спал глубоким сном, она собрала вещи и тихо ушла. Ей удалось скопить немного денег. Она слышала, что в Ванкувере процветает колония чилийских беженцев. На следующий день она села на поезд, который повез ее через весь континент на западное побережье.
Лена Марас приезжала к Лусии в Канаду раз в году и оставалась у нее