Рок И его проблемы-2 - Владимир Орешкин

И, даже, с восклицательным знаком.

— Н-да, — почесал Колян затылок, — час от часу не легче.

Транспарант, и надпись на нем были неотчетливы, словно бы в тумане. Так что, если включить прожектора, которые светят весь рабочий день, пока старатели вкалывают, — ничего заметно не было.

— Уха — татарин, вы знаете? — спросил Химик.

— Татарин? — не понимая, к чему такой вопрос, сказал Колян.

— Татарин, — кивнул Химик. — Так он говорит, что там написано по-татарски, а не по-русски… Эй, Митька, я правильно говорю?

— По-татарски, — услышали они голос Ухи, с водительского трамвайного отсека.

— Бигус, ты тоже не русский, — сказал Колян.

— Молдаванин, — сказал Бигус и плюнул на пол. Его корни никогда ему не нравились, наверное, в свое время он от них натерпелся.

— И что? — строго спросил Колян.

Бигус помолчал, всматриваясь:

— Пока не спросил, по-русски было, теперь по-молдавски.

— Забавно, твою мать! — задумчиво сказал Колян. — Я представляю, сюда какого-нибудь ученого умника, да с самого начала. Он давно бы уже в психушке был… А мы — нет, мы живем и вкалываем. Вкалываем, и строго храним секреты. Все меня поняли?

Нужно было что-то сказать, поскольку они ему смотрели в рот, он и сказал. В общем-то, сказал правду. Что если все это принимать близко к сердцу, запросто слетишь с катушек.

Но забавно, забавно. Твою мать!

— Дайте телефон, — негромко сказал Колян. — Значит, говоришь, нужно обслуге звать меня по имени отчеству?.. Хорошая идея. Давай попробуем. Но для своих я по-прежнему — Колян.

Он поднял трубку и спросил:

— Как картинка? Еще висит?..

Ему ответили, он коротко хохотнул:

— Ну, ладно…

— Говорит, — пояснил Колян, повесив трубку, — что картинка за ночь, как фотография, — проявилась. Буквы стали больше, и светятся, как в неоновой рекламе… Теперь у нас над входом — приветствие. Для старателей…

Ребята за столом так и легли со смеху.

— Я бы никогда не додумался, — смеялся Колян вместе со всеми, — до такого юмора. Это надо же такое отчебучить!..

Короче, в джип братва садилась в самом хорошем расположении духа. Хотя погода была препаршивая, — мело слегка, и мороз градусов за двадцать.

— Самолет сядет? — спросил Колян.

— Куда он денется, — ответил ему братан, главный по транспорту, — Он вслепую может садиться, при любом ветре. Мы живем как-никак в великой державе. У нас все со знаком качества.

Хотел пошутить, но сказал как-то не очень смешно. Так что никто не рассмеялся.

— Ты говорил, кто-то из начальства прилетает? — осторожно спросил Бигус.

— Теперь все начальники, — бросил зло Колян. — Как — в Москве, так обязательно начальник… Начальник на начальнике сидит, и начальником погоняет. Где они все были лет десять назад, когда бригады костьми ложились? Или когда мы площадку под их навоз искали?.. Я их за братанов не считаю.

Джип выкатил за поселок, до аэродрома было километра два, не больше, — так что сразу после горбатого перелеска, появились заброшенные домики бывшей авиационной части.

Огромный пылесос, установленный на «КРАЗе» и включенный в обратную сторону, уже закончил сдувать снег с полосы, и теперь, все ее три километра серели довольно чистым бетоном.

— Приедет вша, бухгалтер, опись делать, — наконец, высказал Колян причину своего легкого недовольства. — И, как всегда, инкассаторы… Дело не в этом… Мы же сами все описывали, по-честному, сами знаете. А тут — их человек, московский. Значит, не доверяют, что ли, так получается?.. Я Толику звонил, спрашивал. Он говорит, все нормально, без обид, — просто принцип разделения властей, и двойная запись. Вы что-нибудь понимаете?

— Может, ему кто-нибудь в морду даст, случайно. Из-за девки какой-нибудь?.. Он домой и запросится.

— Другого пришлют, — бросил Колян. — А с тем еще и человека, разбираться… Я помню, мы двух ребят переодели ментами, давно, еще когда ментовка не наша была, и остановили на дороге фуру с шампанским… У нас в Орске этого шампанского только по большим праздникам можно было попробовать. А тут местному начальству на новогодние праздники целую фуру тащат, из Оренбурга. Тоже — два человека охраны… Мы на них наехали так спокойно: делитесь… Те туда-сюда, видят ребята крепкие, — фуру и открывают. Мы ящиков десять взяли, сколько к нам в машину влезло, и уехали. Так что ты думаешь?.. Наш человек, который нам фуру навел, говорил, что когда на месте принялись считать, пятидесяти ящиков уже не хватило. Все на нас списали, вот гады!.. Но я не об этом. Это в девяностом или девяносто первом году было. Мы тогда с ребятами мечтали шампанским нажраться. Прямо помешались на этом, чтобы испытать хоть разок благородство: пить только шампанское и выпить его столько, чтобы из ушей лезло… Вот тогда-то, в те времена, была вольница. Теперь такого больше не будет. Теперь будет двойная запись. Всегда.

Народ в «джипе» замолчал и молчал минут пятнадцать, пока в небе не показалась черная точка самолета. Точка, заходя на посадку через расщелину двух хребтов, становилась постепенно больше, видно было, как самолет выпускает шасси, и все больше снижается. За «джипом» уже приткнулись две грузовых машины с рабочими, за ними подъехала «старательская» машина, и еще парочка грузовиков виднелась на горизонте. В общем-то, все кому нужно, собирались. И Колян почувствовал гордость за это слаженное движение самолета и встречающих его. Никто никого не кинул, все — по уму. В этом его заслуга, как авторитета, которому подчиняются не из-за страха, а потому что авторитету подчиняются по совести.

Все, что здесь есть — сделано его, Коляна, руками. Он сюда вложил и труд свой, и пот, и кровь. Он — прикипел к этому дерьмовому месту, и сотворил из него конфетку. Поэтому, двойная запись, — бог с ней, с двойной записью он еще смирится. Но никакого разделения властей не будет. Никогда. Это они там, в столице, хватили через край. Это там у них, от собственного величия, что-то случилось с головкой. Здесь же — не Москва… Здесь, как и сто лет назад, и тысячу, закон — тайга, хозяин — медведь.

А они — разделение властей.

Чудаки.

В зимнем белесом утре, выстроенные рядом с самолетом в шеренгу по два, мы походили, скорее всего, на отряд спасателей МЧС, прибывший на какую-нибудь Аляску для оказания срочной помощи местному населению. Я понимал теперь, почему нам выдали не камуфляж, а все оранжевое, похожее на перекрашенный апельсин. Чтобы весь мир видел, для какой благородной миссии мы сюда присланы.

— Господа! — говорил нам наш новый начальник, одетый в обыкновенную ширпотребовскую куртку, и поэтому смотревший на нас с плохо скрываемой завистью. — Объясняю, куда вы попали, зачем, и кто вы теперь будете. Слушайте внимательно, два раза повторять не стану… Первое, — вы все теперь наркоманы. У кого ломки еще нет, наркотики получает бесплатно-принудительно. У кого ломка уже есть, — на наркоту зарабатывает сам. Вопросы есть?..

Вопросов не было. Но был одобрительный ропот… Народ еще ловил кайф от предыдущей дозы, и обещание этого замечательного человека показалось всем верхом человеколюбия.

— Второе, — продолжал начальник, несколько повысив голос, — вы все теперь, с этого момента и до вашей пенсии — старатели. Знаете, наверное, что это такое?.. Будете трудиться в шахте. На месте вам подробнее объяснят, что нужно делать, распорядок работы, премиальные и все такое… Мое имя — Бигус. Я отвечаю за вас всех. Поэтому предупреждаю. Оглянитесь вокруг, видите, — горы. Больше здесь ничего нет, одни горы. Там много волков. Захотите уйти, прежде, чем мы вас отловим, они вас сожрут… Или от ломки сдохните… Никто еще и не уходил. Всем здесь нравится!.. Вопросы есть?

— Как насчет питания? — раздался голос из шеренги.

— Питание — нормальное, никто еще не жаловался. Калорийность обеспечивается специальным рационом… Кроме этого для старателей, — за премиальные, конечно, — есть спецбуфет, спецбаня и еще всякие спецы, потом все сами поймете… Еще вопросы есть?

— А когда домой? — спросил кто-то.

Шум в шеренгах тотчас же смолк. Видно, этот вопрос, несмотря на грядущую малину, еще не перестал волновать коллектив.

— Вы, мужики, не поняли, что я вам сказал… Вы все наркоманы, а если еще нет, то скоро станете совсем. Наркоман, как пролетарий, — дома не имеет. Где ширяется, там его дом… По опыту скажу, никого отсюда никуда не тянет. Всем здесь подходит.

— У нас что, пожизненное? — спросил тот же, кто так некстати вспомнил про родные пенаты.

— Ты, умник, заткнись. Чтобы больше я тебя никогда не слышал, — а то язык оторву… У нас здесь не тюрьма и не каторга. Не нужно меня обижать. Вы — свободные старатели. Сколько заработали, столько и получили… Все. На-пра-во!.. И вон в ту машину, в кузов. Ехать недалеко, если заледенеете, успеем спиртом оттереть.