Венецианский эликсир - Мишель Ловрик

Сперва он должен снова сделать ее своей возлюбленной. Последствия утренней ссоры можно устранить лишь лаской, а она ему определенно не сможет в этом отказать, увидев его грустные глаза и похоронный костюм. Он подходит к театру, чтобы встретить ее там.

Они не виделись после размолвки двенадцать часов, и это невыносимо. Когда он видит Мимосину, то понимает, что ее одолевают те же чувства. Они с радостью обнимаются в зале недалеко от грим-уборных, где встретились впервые.

Одно воспоминание об этом распаляет желание.

Они не вспоминают о женитьбе, которая стала причиной утренней ссоры.

Противоядие

Берем молоко, три унции; воду; сироп левкоя, сироп шафрана, всего по две драхмы; диаскордиум, два скрупула; камень гоа, один скрупул; смешать.

При подозрении на лихорадку эта настойка веселит дух, предотвращает ухудшение состояния.

Закованный в лед Лондон обладает магической притягательностью. Темза замерзает, будто бы желая показать прочность их любви. Традиционная зимняя ярмарка проводится на льду реки под Лондонским мостом. Они отправляются туда вместе — он и актриса в пылающе-красном рединготе и черной шляпе с милой оторочкой. Они пьют горячее вино в палатках, наблюдают за конькобежцами и подходят к печатнику, чей прилавок расположился прямо на льду. Для них отпечатываются одинаковые листки, которые они складывают и прячут возле сердца, где те шуршат каждый раз, когда Валентин и Мимосина обнимаются.

Валентин Грейтрейкс и Мимосина Дольчецца,

Лондон, 15 декабря 1785 года.

Отпечатано на льду.

Большую часть ночей они проводят в ее комнатах. После ее выступлений они редко выходят в свет, не желая покидать уютное гнездышко. Тэбби Рант снабжает их всем необходимым, стараясь вести себя как можно более незаметно. Каждый вечер Валентин ходит на представления с участием Мимосины. Ощущение сексуального напряжения, витающего в зале во время спектакля, распаляет его желание. Он замечает некоторые особые знаки, с помощью которых она общается с ним на людях: слабые вздохи, многозначительные взгляды, тон некоторых фраз. Он в этом уверен. Ему нравится подобная игра.

У них бывают романтические ужины, во время которых Валентин одной рукой ест, а другой ласкает ее тело. Конечно, даже такое времяпрепровождение имеет некоторые отрицательные стороны, в основном кулинарного характера. Он так и не научился, не хмурясь, отказываться от блюд, сочетающих в себе фрукты и мясо. Несколько раз он еле успевал добраться до Бенксайда, чтобы тут же опорожнить желудок в ближайшую канаву. После таких треволнений он обычно отправлялся в «Якорь», где пил крепкий чай.

Валентину нравятся комнаты Мимосины, однако их пышное женственное убранство иногда кажется ему чрезмерным. Когда становится невмоготу, он снимает несколько комнат на Бонд-стрит в одном дорогом, комфортабельном здании. Сперва он посылает туда Диззома, чтобы тот разбросал по апартаментам их личные вещи и создал какое-то подобие уюта.

Мимосине Дольчецце нравится обстановка в этом жилище, и, завернувшись в шелк, она подначивает его, выпытывая, сколько он тратит на эти роскошные комнаты.

— Денег не жалко.

Завернув ее в шелк по самую шею, он говорит:

— Ради тебя я готов на все.

Он подхватывает ее на руки и носит из комнаты в комнату, пока она уже не может терпеть прикосновение шелка к коже и просит ее отпустить. Она входит к нему полностью обнаженная и такая красивая, что ему приходится приглушать пламя свечей, чтобы не умереть на месте от блаженства.

Приходит Рождество, но Валентин все еще уделяет все свое внимание Мимосине. Его подопечная Певенш шалит в школе все сильнее. Несмотря на это, он увеличивает ее содержание, не забывая оплачивать все то, что она ломает.

Валентин мало занимается делами, переложив эту ношу на плечи Диззома. Это не может продолжаться бесконечно, не нанося вреда и не порождая опасных разговоров. В Бенксайде есть выскочки, готовые заполнить любое освободившееся место. Валентин смутно осознает риск, но считает, что долго это не продлится. Он уверен, что очень скоро пресытится ею и сможет отпустить. Этот роман напоминает ему лед, который сковал Темзу. Он не может существовать вечно, и в то же время представляет собой образчик редкой красоты. Его затея скоро раскроется, и это блаженство растает, словно снег в руках. Он примет это как должное, хотя ему будет горько.

Он не может избавиться от мыслей о совсем другой жизни. Если он женится на ней, то это сулит ему новые ощущения домашнего очага. Как приятно будет прийти к ней с порезанным пальцем, который она нежно перевяжет мягкими бинтами! Вот так вот придешь домой, а эта леди расскажет о всяких мелких трудностях, с которыми она сталкивалась целый день. Когда она опускает взгляд, в ее образе появляется что-то от Богоматери. Увы, дамам ее профессии непозволительно заводить детей.

«Еще нет, — говорит он себе и краснеет при этой мысли. — Это еще одна вещь, которая меня беспокоит. Мы творим разные бесчинства, но не принимаем никаких мер предосторожности».

Она никогда ничего не говорит по этому поводу, не предлагает взнуздать его скакуна и не пытается сделать это сама. Она кажется такой нежной, что едва ли кто-нибудь может обрюхатить ее.

Возможно, она не может иметь детей?

Как ему понять, действительно ли ей приятно с ним или она разыгрывает удовольствие? Может ли она любить без сценария? Мимосина несколько раз заставляла его злиться. Вспомнить хотя бы ее отношение к Певенш, не говоря уже о ситуации со Стинтлеем. Она разговаривает на языках, которыми он не владеет, она прожила жизни, о которых он не имеет ни малейшего понятия. Что он может получить? Одну женщину или целый калейдоскоп разных личностей?

И еще одно. В последнее время она кажется немного рассеянной. Он говорит с ней мягко, тихо, потому ей приходится сосредотачиваться на его голосе. Даже тогда ему кажется, что она воспринимает лишь общий ход его мыслей, совершенно не слушая, что он говорит.

Его сознание пронизывает болезненное подозрение, что для такой изысканной и популярной женщины, как Мимосина, его комплименты не являются чем-то новым. Она не догадывается, что Валентину подобные вещи кажутся наивными, ведь он никогда раньше к ним не прибегал. Он представляет, как его слова любви достигают ее ушей, покрытые мохом и плесенью. Его сводит с ума мысль о голосах других мужчин, говорящих ей более изысканные и убедительные слова, возможно, даже на ее родном языке.

Но она все равно будет моей. Я хочу быть с ней.

В конце концов он отмахивается от этой мысли. Дело в том, что ему нравятся музыка и пляски с женщинами, но он не из тех мужчин, которые любят обманывать себя.

Правда состоит в том, что Валентин Грейтрейкс никогда не думал о семейной жизни. Слишком много женщин было у него, чтобы он задумывался о том, как остепениться и остановить свой выбор на одной из них.

Но он никогда не предполагал, что судьба сведет его с Мимосиной Дольчеццой. У него есть деньги, чтобы осыпать ее бриллиантами, надеть перстни на все ее пальцы, кроме безымянного, конечно. Ему не обязательно жениться на ней. Он просто любит ее руки. Было бы очень некрасиво с его стороны не любить эти красивые руки.

Что в этом дурного?

Он проводит ночь один, чтобы проверить, каково это, чтобы измерить степень одиночества и чувства утраты.

Валентин лежит без сна в комнате у себя на складе. Это не спальня, а просто комната с кроватью. Мимосина Дольчецца показала ему, в чем разница. Встав с утра пораньше, он подносит свечу к зеркалу и глядит на себя, на то, что, должно быть, видит она, когда он стоит перед ней обнаженный и возбужденный. Он замечает, что волосы на правой стороне тела совсем исчезли, ведь он всегда лежит на правом боку, когда обнимает ее по ночам.

Гниющие лилии и все такое прочее.

Валентин Грейтрейкс очень мало знает об этом. Он морщится при одной мысли о браке. Он сомневается, что его мать была замужем. Он пытается вспомнить знакомых женатых мужчин, стараясь тем самым ободриться. Ничего не получается. Он вспоминает цветочницу с Севен Дайлс, которая может стать невестой кого угодно, только заплати.

Он думает, что надо будет поинтересоваться, заметьте, только поинтересоваться ценой постоянной аренды комнат на Бонд-стрит.

Должно быть, всего несколько сотен фунтов.

Дело не в том, что он жаждет роскоши, просто впервые в жизни ему нужен дом, через порог которого он мог бы перенести ее.

Если дойдет до этого.

Он мало занимается делами, забросил старые развлечения. Прошло уже несколько недель с тех пор, как он в последний раз был в «Якоре». Его серебряный пропуск в кубрик святого Якова лежит забытый на столике.