Цифровой постимпериализм. Время определяемого будущего - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другими словами, процесс обобществления производительных сил с необходимостью требует преодоления границ реализации его позитивного потенциала, объективно рождаемых доминирующим частным интересом, а, следовательно, перенаправленности функционирования и развития общественного производства на реализацию общенациональных интересов, достижение социальных целей. Речь идет о процессе «социального форматирования госкапиталистической модели капитализма»[130].
Корректировка направленности функций государства в сторону их социализации в тех или иных формах, методах и инструментах является необходимым элементом сохранения устойчивости капиталистической системы. Вместе с тем, правительства, вводя те или иные элементы, исходят все чаще из критериев финансовой рациональности в ущерб экономической и социальной, идя часто на институциональные преобразования в интересах господствующего класса. Так, наднациональный-монополистический капитал, получив в свои руки новый инструмент господства – цифровые технологии, замахнулся даже на институт национального государства, разрабатывая модели глобальных корпораций с, так называемой, «социальной ответственностью»[131]. Поэтому это проблема необходимости процесса «социального форматирования госкапиталистической модели капитализма», с одной стороны. А, с другой, – противоречивости протекания этого процесса, а значит – проблема содержательной возможности его осуществления с точки зрения интересов общества. Здесь принципиально важно, как пишет Е. А. Шутаева, «необходим выход за рамки традиционного узкого подхода, рассматривающего социализацию как процесс решения текущих социальных проблем в экономике… Появляется объективная необходимость комплексного анализа социальной ответственности всех социальных партнеров – государства, бизнеса и профессиональных союзов, разработки концепции коммунитарной социальной ответственности, которая должна стать основой эффективного функционирования экономики на всех уровнях»[132].
Но полит-экономический подход требует учета национально особенного при исследовании устойчивости и развития капиталистического способа производства. В этом отношении генетический код может накладывать специфику на механизм устойчивости национальной экономической системы, факторов, влияющих на направленности ее изменений иначе, чем это происходит в других странах: проблема возможности социализации экономики прямо связана с пониманием национально-особенного в современной российской хозяйственной системе.
Какие же вопросы в данном контексте методологически можно выделить. Во-первых, понимание того, какова социально-экономическая природа находящейся в трансформации хозяйственной системы. Во-вторых, в рамках субъектного подхода речь идет о субъектах, заинтересованных в осуществлении социальных преобразований, места в этом процессе российской финансовой, ресурсной и управленческой элиты. Методологически это означает ответ на вопрос, объективно и субъективно готова ли она включиться в реализацию тех предложений и мер, которые обсуждаются. В-третьих, готово ли гражданское общество с точки зрения системы ценностей, нравственных и культурных основ участвовать в преобразованиях на основе доверия и уважения к власти.
Именно в анализе этих трех аспектов кроется ответ на вопрос о возможности на сегодняшнем этапе в России необходимых социальных преобразований не по форме, а по содержанию.
Что касается первого вопроса, то сошлемся на характеристику современной России, претерпевшей капиталистическую трансформацию либерального толка, данную В. Т. Рязановым: «характерным остается доминирование роли властных институтов в обслуживании классовых интересов крупного капитала. Конечно, власть может в каких-то направлениях действовать в интересах социального большинства, но этим не отменяется сложившаяся ее социально-классовая нацеленность на защиту и продвижение интересов крупного (монополистического) капитала и его субъектов как правящего класса»[133].
В связи с ответами на поставленные вопросы вспоминается последнее выступление, своего рода завещание большого ученого Д. Е. Сорокина на Международной конференции в Финансовом университете в декабре 2020 года[134]. Ученый высказал ряд принципиальных положений: 1) России исторически приходилось догонять страны с развитыми по времени производительными силами; 2) она неоднократно стояла на развилке, и всякий раз инициатором изменений в характере и траектории социально-экономического развития выступало государство (в отличии от западных стран, где инициаторами выступали субъекты прогрессивных хозяйственных отношений и их форм; 3) происходил рывок в развитии, за которым следовало торможение, причину которого Д. Е. Сорокин видел в присущей России активной роли государства[135].
Попытаемся на последнее положение посмотреть иначе. Главным «актором» хозяйственной жизни государство становилось тогда, когда господствующая элита, другие субъекты экономики были не готовы к преобразованиям, навязываемым институциональными и другими нормами, устанавливаемыми сверху, или их ожидания от перемен не оправдывались. Методологически выходим на проблему институционального отчуждения и его меры как отражения той или иной степени изменений в структуре экономических интересов, а, следовательно, и в экономической системе, являющихся индикаторами протестного (как позитивного, так и негативного) характера в хозяйственном поведении субъектов экономики. Закономерно М. Фуко приходит к выводу о том, что, с одной стороны, «законы – это ловушки: нет никаких ограничений власти, а только инструменты власти; законы – не средства установления справедливости, а средства обслуживания интересов»[136]. С другой, – «сама динамика властных отношений формирует и власть, и сопротивляющихся ей субъектов»[137].
Поэтому главный вопрос, пойдет ли на содержательные социальные преобразования высшая управленческая элита?
Первое и третье предложения затрагивают интересы крупного олигархического капитала. Во-первых, крупные корпорации уже сегодня «регулируют» экономику в своих интересах. Во-вторых, ресурсная элита формирует значительную долю бюджета государства, а в условиях сохраняющейся модели ресурсной экономики воспроизводится своеобразный шантаж – «рубите сук, на котором сидите». Кроме того, среди этой элиты есть те, на кого пришлось опираться, выходя из той критической ситуации, в которой оказалась Россия к концу 90-х годов. Поэтому руководство страны, с одной стороны, не может игнорировать интересы элиты, а с другой, – не может не решать кричащие социально-экономические проблемы страны, ударяющие в первую очередь по ее народу. Добавим к этому внешние вызовы, которые приходится учитывать, принимая те или иные решения. «Ситуация осложняется тем, что, поскольку Российская Федерация не обладает полным суверенитетом, многие возникающие проблемы вне положены ей – либо возникают на уровне мирового целого, элементом которого она является и которое не контролирует, либо ставятся перед ней хозяевами умирающего/мутирующего капитализма»[138]. В частности, в этом отношении справедлива констатация академика С. Глазьева: «деградация экономической структуры, примитивизация экономики, ее сырьевая ориентация – прямой результат политики, которую нам навязал МВФ»[139].
Не отсюда ли половинчатые принимаемые меры, частая мнимость управленческих решений и их результатов, отсутствие целостной и системной социально-экономической, промышленной политики? Ключевая проблема – это сохранение механизма распределения ренты между действующими элитами, встроенного в экономическую политику государства. В этих условиях институциональное отчуждение других хозяйствующих субъектов только нарастает, как и нарастает недоверие к власти, несмотря на попытку «предложения нового контракта на основе социальной справедливости, то есть, в данном случае поддержки слоев ниже среднего класса»[140].
Перейдя ко второму вопросу о готовности российской финансовой, ресурсной, управленческой элиты объективно и субъективно включиться в реализацию тех предложений и мер, которые обсуждаются, достаточно обратиться
