Ведьма с зелеными глазами - Анна Данилова

Вероятно, этот золотой обломок зацепился за бахрому половика и остался незамеченным экспертами. Получается, что Нора была права, когда допускала целесообразность повторного осмотра места преступления?

Но почему она ничего не рассказала мне?

Я сфотографировал лепесток при помощи своего телефона, вернул находку Норы на место, разделся, погасил свет и лег спать. В постели под одеялом показалось прохладно, и я забрался под одеяло Норы, где было тепло. Прижался к ней, крепко спящей, и закрыл глаза.

14. Зоя

У стоматологов тоже болят зубы, вот и у Иры моей тоже разболелся зуб, причем зуб мудрости, и она попросила меня его удалить.

Операция оказалась трудной, зуб сидел глубоко, и когда Ира вышла, пошатываясь, из кабинета, вид у нее был больной. Благо наступил вечер, я посадила ее в машину и привезла домой. Когда действие анестезии закончилось, я дала ей таблеток, чтобы снять боль, и уложила в постель, укрыла теплым одеялом.

Чтобы не нарушить ее сна, я ходила по квартире на цыпочках и в носках. Даже ужин не стала себе разогревать, чтобы не греметь посудой. Мне было очень жаль сестру. И вот часов в девять вечера, когда я сидела в гостиной на диване и смотрела телевизор в наушниках, до меня донесся звонок в дверь. Сняв наушники, я услышала, как мне тогда показалось, невероятно громкий звонок!

Я бросилась открывать и была потрясена, страшно разозлилась, увидев в дверной глазок Вадима.

– Открывай! – гремел он на весь подъезд. – Я знаю, что ты прячешь ее у себя!

Я распахнула дверь и бросилась на него, чтобы зажать ему ладонью рот.

– Заткнись ты! – зашипела я. – Ей удалили зуб, она спит! Ты чего орешь?

Он был пьяный, от него разило алкоголем. Никогда в жизни я еще не стояла так близко к этому Вадиму. Его густые спутанные волосы пахли лимоном, черные глаза смотрели так, словно выпивали своим черным светом мои глаза. Верхняя губа, розовая, влажная, припухшая… казалось, что такая форма явилась результатом пластической операции – настолько она была вызывающе привлекательна. Темно-синий свитер, черные джинсы. Все новое, дорогое, вероятно, подарок друзей или любовниц. Я смотрела на него и понимала, что так крепко удерживало рядом с ним мою сестру. Он был невероятно красив, притягателен и сексуален.

Внезапно он схватил меня за плечи и придвинул к себе, запрокинул мне голову и сказал мне прямо в лицо, обдавая меня горячим алкогольно-карамельным дыханием:

– Отдай Иру, она – моя.

– У нее своя жизнь, а у тебя – своя, – прошептала я, глотая слезы. – Вадим, прошу тебя, оставь ее в покое! Вы – совершенно разные! Ты слишком весело проводишь время. Ты – пьяница и наркоман, ты ей не пара!

– Но она любит меня, а я – ее. – Его пальцы словно выпустили когти, настолько болезненной была его хватка. Мои плечи просто онемели от боли! – И никто не имеет права вмешиваться в наши отношения.

– Никаких отношений больше быть не может! И то чувство, которое она к тебе когда-то питала, умерло. Она больше не любит тебя, она сама сказала мне об этом.

– А ты подвинься, впусти меня, и пусть она сама мне все скажет. – Он сделал попытку отодвинуть меня, как если бы я была мебелью, и в эти секунды он коснулся меня своей щекой, волосами, плечом, и я почувствовала, как колени мои слабеют и что я уже воспринимаю его не как Вадима-чудовище, долгое время отравлявшего жизнь моей сестры, а как молодого красивого зверя, готового совокупляться со всем живым.

Это было стыдное, глубоко засевшее во мне чувство, желание принадлежать мужчине, чувство, редко охватывавшее меня и вызывавшее во мне бурную фантазию, главным персонажем которой мог быть таксист, зрелый мужчина с собакой в парке и даже сосед по лестничной клетке – профессор математики…

Сердце мое бешено колотилось в груди…

И тут случилось невероятное, Вадим грубо схватил меня большим и указательным пальцами правой руки за щеки, приподнял мое лицо и впился губами в мои губы. Я даже успела почувствовать твердость его зубов на своих губах! Дыхание мое остановилось, я почувствовала, как меня затрясло. Промелькнула мысль, что вот так же он, вероятно, общается со всеми теми, кто составляет его свиту или, наоборот, чьей свитой является он сам, сладострастник, безумец, человек, не отказывающий себе ни в одном из своих самых дерзких и порочных желаний. На мгновение я увидела замутненную картинку из многих придуманных мною: голый Вадим в гостиничном номере с бутылкой шампанского в руке… Всегда, когда Ира говорила мне, что Вадим отправился в свое очередное путешествие, мне представлялась именно эта картина.

– Я знаю, что это ты убил своего деда, – прошептала я, когда мое дыхание восстановилось. – И Эмму Китаеву тоже ты убил. Там, в Панкратово. Тебя видели в ее кафе, есть свидетели… Ты доигрался, мальчик!

Он отпустил меня и даже оттолкнул. Стоял передо мной в расслабленной позе, раскачиваясь, приоткрыв лениво глаза с тяжелыми веками и густыми темными ресницами, и криво усмехался.

– Могу представить себе, что она делала с моим дедом, раз он отвалил ей все свое состояние… Мерзкий сладострастник, скотина! Она должна была умереть, иначе как?

Взгляд его потух.

– Вы ничего не докажете… Потому что вы – дуры. – Он пьяным жестом махнул рукой и поплелся к лифту. – А дед мой на кладбище, понятно? И Китаева эта – тоже на кладбище! Да только что мне с того? Теперь все достанется ее наследникам! Ну не идиотизм ли? Да я кашу манную ел в той квартире. И кто теперь там будет жить? Ее муж? Отпрыски? Родственнички? Вы все…

Он пролился ядом сквернословия. Никогда в жизни я не слышала столь грязных ругательств.

– Я еще приду, – сказал он, перед тем как за ним захлопнулся лифт.

Я вернулась в квартиру, тихо прикрыв дверь и заперев ее на два замка. Увидела свое отражение в зеркале и испугалась: мое лицо было красным. Словно меня окунули в томатный сок. Зачем он поцеловал меня? Как посмел? И что это за странное такое желание? Или же это его манера общаться? Кто-то при встрече пожимает руки, кто-то обнимается, а он, может, целуется?

Но в этот вечер я кое-что поняла про Иру. Я на себе прочувствовала притягательность Вадима, его магнетизм, все то, что держало в напряжении мою сестру все эти годы. Он имел власть над людьми, и о природе ее можно только догадываться. Захотел и взял – вот его жизненная позиция. И эта его уверенность, сногсшибательное обаяние, детская улыбка в сочетании с мощными, хлещущими через край и требовавшими удовлетворения инстинктами, превращали тех, кто находился рядом с ним, в его рабов, в жертв.

– Я не отдам тебе Иру, – прошептала я, включая чайник. – Не отдам.

Я расположилась за кухонным столом, принесла бумагу и ручку и принялась писать письмо в прокуратуру. Если не я, то кто? Кто расскажет миру о том, что Вадим убил своего деда? Что он убил Китаеву? А то, что это сделал он, я уже не сомневалась. Он же не отрицал своего неприязненного отношения к Китаевой. Он убил ее из-за ненависти и отчаяния. От бессилия что-либо исправить. Быть может, в этом убийстве и не имелось для него смысла, но я очень хорошо поняла его: он захотел лишить ее жизни, и он это сделал. Это было ничем не прикрытое желание отомстить. И получить удовлетворение. Так было всегда. Захотел – получил.

Я в подробностях описала все то, что говорила мне о нем Ира. Я рассказала историю убийства старика Караваева, и когда перешла к Китаевой, в кухню вошла, держась за щеку, розовая ото сна Ира.

– Мы должны его посадить, Ира, иначе он от тебя не отвяжется, – сказала я так, как если бы продолжала прерванный с нею разговор.

– Какая муха тебя укусила? Забудь, – произнесла она, усаживаясь за стол, без всякого интереса глядя на разложенные повсюду исписанные листы бумаги. – Что это?

– Черновики моего письма прокурору. Я подумала, что если мы с тобой не сообщим о Вадиме куда надо, то он, опасаясь, что ты можешь его выдать, сделает что-нибудь и с тобой.

Понятное дело, что я в это не верила, но сказала так, желая наказать Вадима за его нелюбовь к моей сестре, за цинизм и хладнокровие, с которым он отправил на тот свет своего родного деда, за все то, что он позволял себе, оставаясь безнаказанным.

– Зоя, опомнись… Как ты можешь писать о том, что он убил деда, если ты знаешь это с моих слов?! Значит ли это, что ты в этом письме ссылаешься на меня?

– Ну да… Конечно!

– Немедленно все порви!

– Но иначе он не отстанет от тебя!

– Говорю же – забудь. Что было, то было, деда уже все равно не вернешь. Доказать, что это Вадим убил Эмму, будет проблематично. Это всего лишь наши догадки. Что у нас есть? Лишь чек из кафе Эммы, где он был. Ну приехал он туда, чтобы посмотреть на нее, чтобы понять наконец, что она за человек, как выглядит, предположить, какие отношения могли связывать его деда с Китаевой, но кто сказал, что он пошел дальше, что поехал в Панкратово и убил ее? Думаешь, он ее выслеживал? Или нанял кого-нибудь?