В сумерках близкой весны - Ирина Берсенёва

до Ундюгерь, у неё телефон что ли сел. Нашли номер мамы, позвали её в школу, чтобы срочно разобраться. И она убедилась, что с парнем что-то не так. В нём нет ничего человеческого. Ей пришлось забрать его из школы, он сразу куда-то сбежал. А ведь мама пыталась его успокоить, уговаривала успокоиться, что не даст его увести в полицию и посадить в камеру.

Евгений молчал. Ему хотелось спросить, знает ли Ундюгерь о том, что мама приходила в школу. Но он не спрашивал, чувствуя, как ужас сковывает сердце. Что они сделали с его сыном? Зачем Ундюгерь призналась мальчишке, не посоветовавшись с ним, Евгением? Для чего мама пошла в школу и взяла на себя труд успокаивать Антона? Зачем его успокаивать? Кого он собирался убивать? Невыносимая боль внутри, будто внутренности разъедает соляная кислота.

– Ты слышишь? Парень хотел убить человека! Понимаешь?! Это гены! От тебя не мог родиться такой ребёнок! На похороны приходил парень из медицинского, он поставлял ему наркотики, он плакал. Все видели. И ты видел, только не понял! Женька! Понимаешь, как тебе повезло, что освободился от всего этого? Слышишь? Ну, чего ты молчишь? И Зиночка говорит…

– А она здесь при чём? – он будто очнулся, нахмурился, тяжело дыша.

– Ну как же… – растерялась Аня, вдруг как-то смешалась и завозилась на месте, дёргая края дублёнки. – Да я не то хотела…

Но он больше не слушал. Конец нити был близок, почти в его руках. Он медленно повернулся к ней. В глазах сверкал дикий огонь.

– А я ведь почти поверил в этот бред!

– О чём ты? – насторожилась Аня.

– Ты врёшь! Ты всё наврала. Ундюгерь тут ни при чём. Она никогда с тобой не встречалась в парке, ведь так?

– Жень, пойми, что…

– Так?

– Не знаю, о чём ты. Почему не хочешь понять? Ты видишь лишь свою правду, оправдывая Ундюгерь! Ты до сих пор любишь её?

– Это не твоё дело! Отвечай! Кого ты выгораживаешь? Что вы сделали?

– Мы ничего не делали.

– Отдай подарок! – Он решительно протянул руку, чтобы забрать коробку.

– Не отдам! Это Соня купила!

– На мои деньги, чёрт возьми! – Он резко дёрнул, оторвав край.

Аня взвыла и ударила его по руке. Заметалась, заверещала, боясь повредить коробку.

– Не надо! Что ты пристал? Ты бешеный!

– Говори правду! Иначе твой подарок окажется в мусорном баке рядом с крысами!

– Да скажу, скажу! Отпусти только!

Но он не собирался отпускать, ему хотелось разорвать коробку, выплеснуть на неё весь свой гнев. Аня быстро заговорила, пришёптывая и торопясь, думая лишь о том, чтобы спасти подарок, ведь Ян намекнул, что костюмчик стоит очень дорого. И когда она закончила, наступила оглушающая тишина. Признание заняло не более пятнадцати минут.

– Только не выдавай меня, Женька! Я тут ни при чём.

Она ждала его потрясения, непонимания, ужаса, слёз и истерики. Но Евгений оставался непроницаемым, будто холодный кусок камня. Аню это сильно разочаровало. Она не понимала, что он давно потрясён. Так потрясён, что никак не может отойти и разобраться в себе. Ей хотелось ярких, будоражащих эмоций, драматизма, чтобы броситься друг другу в объятия и рыдать, проклиная ненавистную Ундюгерь с её выродком, ведь из-за них все беды.

Адреналин не позволял разобраться, призывал к действиям. Евгению хотелось выехать на большой скорости на трассу и резко свернуть на встречку. Мгновенная смерть. Темнота и конец страданиям. Мысль начала обрастать планом, как сделать, чтобы наверняка. Он пропустил момент, когда сестра наконец ушла, не забыв прихватить подарок. Холодная тишина стала давить на виски.

Евгений включил зажигание и медленно выехал со двора. Он не желал, чтобы к нему вышла мама или Ян. Достаточно на сегодня разговоров. Все они свидетели его позора. Только позор в том, что ситуация вышла из-под контроля. Он уже ничего не мог сделать. Не мог заткнуть всем рты. Не мог помириться с сыном. Не мог обнять Ундюгерь. В голове крутились огромные скорости, но машина ехала медленно. Наконец он свернул к парку. Вышел из машины и зашагал по занесённой аллее. Снег хрустел под ногами. Фонари отбрасывали мутные кольца света. Остановился около замёрзшей скамейки и тяжело опустился на неё. Ему было жарко, тело горело. Зачерпнул горсть снега и запихал в рот. Затем достал сигареты. Прикурил.

Слова, сказанные сестрой, были страшны. После них понимаешь – жизнь разбита. Ничего не вернёшь. Получается, что он виноват! Это его позорное прошлое ворвалось в их мирную жизнь и растоптало всё. Ничего не осталось. Зло подкрадывалось незаметно, накапливая силу годами, а потом нанесло предательский удар. Ундюгерь не виновата. Она даже не подозревает.

Евгений помнил то время, когда они познакомились. Он безумно влюбился в неё, и она его полюбила. Да, она была беременна, а он не мог иметь детей. И Евгений поклялся, что никогда ребёнок не узнает правды, потому что эта правда никому не нужна и ни для кого не важна больше. И тогда он знал, она очень хочет этого ребёнка. Она была счастлива, когда он родился.

Тайна сохранялась. И он даже не подозревал, что всё хрупко и ненадёжно. Прошлое никогда не отпустит, зря он надеялся. Шестнадцать лет – передышка, а теперь нужно платить по счетам.

Всё вылилось в жестокий конец. Антона нет в живых целый месяц, а Евгений постарел на сто лет и сам готов умереть. Его ничто не интересует, ничего не нужно. Он не знает, где его жена и что с ней. Не хочет знать. Он больше не может быть с ней. Она не знает, что благодаря ему потеряла сына. И он никогда не расскажет. Анька станет молчать, и Ян, и мама. А больше никто не знает о нём позорную, дикую правду. Это он виноват!

Бешенство клокотало в нём. Горящими глазами Евгений смотрел вдаль, в темноту, куда не доходил свет от фонарей. И думал о смерти. Он жаждал её, просил у Бога, требовал. Сестра не могла нанести удара больнее, потому что и так было невероятно больно. Но это последнее откровение окончательно уничтожило Евгения. Никто не упускал возможности сказать ему многое, но об этом молчали. Он был полностью опустошён. Мелькнула мысль, что зря он ушёл от жены прошлым летом. Надо было остаться, продолжать заботиться о семье. Тогда было бы всё по-другому. Но он сбежал, струсил. Предсказуемо для человека, который знал его с детства. Евгений не изменился, он всё такой же мальчик, трясущимися руками размазывающий горькие слёзы. Он сломался тогда так же, как и Анька.