Краски любви - Андрей Анисимов

– Ты привез ему коровинскую картинку? – спросил уголовник.

– Вишняков не дал, – ответил Гуревич.

– Вот тварь! Как же быть? Без оригинала дело – труба.

– Придется самого везти к Вишнякову. Тот картину из дома не выпустит, – предположил Самсон.

– А может, этого Вишнякова – того, – прошептал гость.

– Ну и что, – не понял Самсон.

– Как что? Тырим оригиналы, и никаких копий, – пояснил уголовник.

– Дурак! Все его картины на казенном учете. От них избавиться трудно. Намучаешься, а отдашь за копейки. И вообще, мокрушными делами занимаются те, у кого мозгов нет. А насчет Крюкова поразмышлять можно…

Катя не стала дожидаться завершения разговора. Она почти бегом добралась до дверей и влетела в мансарду. Горбун дремал на стуле. Крюков при свете настольной лампы что-то подправлял на холсте.

– Игорь Петрович, я освободился и готов вас сменить. Спасибо, – сказала Катя Тарзану.

Тот выпучил глаза, услышав обращение по имени-отчеству, и чуть не грохнулся со стула. Затем вскочил, хотел что-то сказать, открыл рот, но ни слова не произнес, а только неожиданно улыбнулся радостной детской улыбкой. Катя улыбнулась в ответ, но, оставшись наедине с Крюковым, она стала серьезной.

– Виктор Антонович, – взволнованно обратилась она к художнику, – вы уверены, что, исполнив заказ, получите свободу и деньги?

Крюков поглядел на Катю, помолчал немного и ответил:

– Гнусняк не станет портить со мной отношения. Я ему нужен. А держать человека вечно под охраной и кормить – дорого и неразумно.

– Для взрослого человека вы слишком доверчивы и наивны. По-моему, после того, как вы наделаете Самсону копий, он вас укокошит, – сказала Катя.

– Самсон не злодей, а трусливый жадный делец. Пока его действия не выходят за рамки подлой шутки. Правда, с методами он перестарался… – вслух размышлял художник.

Катя расхохоталась.

– Избиение человека ногами вы считаете шуткой? Любопытное представление о дружеском юморе.

– Зато теперь он меня кормит черной икрой, – обиженно возразил Крюков.

Катя состроила презрительную мину.

– Легко же вас купить, маэстро. За приличный обед вы готовы забыть хамство и накропать обидчику кучу фальшивок!

– Я делаю не фальшивки, а копии, – возразил живописец.

– Как будто вы не понимаете, что Самсон их продаст за настоящие, – усмехнулась Катя. – Взрослый дядя, а изображаете невинность.

– Ничего я не изображаю. Фальшивкой считается копия с подделанной подписью автора оригинала. Я свои копии или подписываю своим именем, или не подписываю вовсе.

– Все равно вы продались за бутерброд с икрой, – продолжала язвить Катя.

– Все не так просто, юноша. Вы слишком примитивно толкуете мои поступки, – сказал Крюков.

– Объясните, если я такой бестолковый, – попросила Катя.

– Вы не бестолковый, а юный. Художнику, как и всякому человеку, надо есть. Это грустно, но факт. А еда стоит денег. Кроме того, существуют холсты, краски и кисти. А они стоят еще дороже. Поэтому, увы, без денег не прожить. – Крюков прошелся по мансарде и остановился возле Кати. – По своей воле я бы сюда не попал. Но раз Гнусняк привез меня силой, я выполню его заказ и на полученные деньги смогу писать то, что хочу.

– А почему вы не продаете то, что пишете по желанию? – поинтересовалась Катя.

– Продать авторские холсты – дело трудное… – ответил Крюков.

– Не покупают?

– Иногда покупают. Но тогда не соберешь выставку. А художнику необходимо выставляться. Без выставок он вянет, как срезанный бутон.

– Тоже мне цветочек… – сказала Катя.

– Не придирайся к словам. Это просто образ для большей убедительности, – улыбнулся Крюков.

Катя думала, рассказать о подслушанном разговоре или нет? Подслушивать нехорошо, но тут дело идет о жизни человека. Молчать нельзя.

– Я случайно услышал разговор Самсона с его гостем. Кстати, типичным уголовником, – Катя перешла на шепот: – Из этого разговора следует, что никаких денег за работы вы не получите. А вас просто уничтожат. Надо бежать.

– Вот что, малыш, – строго сказал Крюков, – ты бы уносил отсюда ноги. Я сам выпутаюсь. Не хватает, чтобы из-за меня тебе оторвали голову.

– Почему мне должны оторвать голову? – не поняла Катя.

– Какая наивность! Если я сбегу от тебя, они сразу сообразят, что ты мне помог. Допустим, Гнусняк связался с уголовниками и закусил удила, тогда все возможно, – пояснил Крюков.

– Странный вы человек! Я один из ваших мучителей, а вы рассуждаете, как уберечь меня от опасности? – удивилась Катя. – Вы о себе думайте.;

– Ничего удивительного в моем желании уберечь симпатичного пацана, по дури попавшего в историю, нет, – Крюков отвернул к стене холст с незаконченным портретом. – Исходя из твоего сообщения, они прикончат меня после того, как я закончу работу. Значит, месяц у меня есть в запасе. Как-нибудь выкручусь и без тебя. Дуй домой и больше в бандитские игры не играйся.

Катя наморщила лоб. Она соображала, что ответить. В словах художника резон имелся. Раньше, чем он нарисует свои копии, его не тронут. Им нужны картины. Катя вспомнила слова Квадрата: «В любой момент к нему могут прийти и спросить…» Она представила, что вернется к отцу и станет жить, как ни в чем не бывало, а тут каждый день может совершиться убийство. Нет, так Катя не поступит. Судьба Крюкова ей уже не безразлична. И неожиданно для себя Катя поняла, что и не хочет уходить. Без Крюкова все становилось ненужным и неинтересным. Она должна быть рядом. Катя вдруг смутилась. Ее щеки покрылись пунцовым румянцем. Чтобы не выдать себя, девочка отвернулась к окну. Смущение наступило от мысли, что она влюбилась. Влюбилась самым обыкновенным образом во взрослого мужчину. Само это обстоятельство не являлось исключительным. В учителя английского языка Александра Александровича Резкина по уши втюрились половина девочек их класса. Катю красивый, высокий и элегантно одевающийся педагог в сердечном смысле не затронул. Она находила его красоту слащавой, а восторженное преклонение перед ним считала смешным и глупым.

– Никуда я не уйду, пока вы не окажетесь в безопасности, – сказала Катя после долгой паузы.

– Юный благородный рыцарь, – усмехнулся Крюков, – сперва нанимается в рэкетиры, а потом, мучимый раскаяниями, решается помочь жертве.

– Нечего издеваться, – обиделась Катя, – я вовсе не нанимался в рэкетиры.

– Как это не нанимался? – поднял бровь Крюков.

– Мне сказали, что предстоит проучить должника, а людей, не отдающих долги, я не люблю, – ответила Катя.

– И часто тебе не отдавали долги? – с нескрываемой иронией полюбопытствовал художник. Катя вспомнила отцовского друга, ограбившего семью, и зло ответила: