Покой - Вулф Джин Родман

Миссис Лорн смутилась:

– Надеюсь, вы не рассердитесь. Я не хотела об этом говорить… Карл считает, что я дурочка, и к тому же вы приехали в такую даль, чтобы на него посмотреть, и еще этот дождь…

– Мы не хотим доставлять вам хлопоты, Эм, – сказала тетя.

Я увидел, как напряглись ее костяшки, и понял, что она боится, не разбилось ли яйцо; я и сам так подумал.

– Сегодня день Господень, – сказала миссис Лорн. – Я действительно хочу продать яйцо – если вы готовы отдать за него столько, сколько обещала эта милая мисс Болд, – но сегодня день Господень. Меня всегда учили, что грех покупать или продавать в день Господень, и особенно то, на чем есть Его образ, или Библия, или молитвенник. Мой отец назвал бы это симонией. Поэтому я подумала, что Господь послал дождь, лишь бы вы остались на ночь, а завтра… ну, вы понимаете. Просто чтобы моя совесть осталась чиста.

– Универмаг «Макафи» не работает по воскресеньям, – заметил мистер Макафи.

Тетя обняла миссис Лорн за плечи, и я обратил внимание, как странно смотрится кружево ее манжет рядом с изможденным лицом пасторской жены.

– Разумеется, мы не будем обсуждать цену, – сказала Оливия. – Я не посмею затевать такой разговор, зная про ваши угрызения совести, Эм. Почему бы просто не взглянуть на него сегодня – вы же показываете диковинку гостям, верно? Мы с мистером Макафи хотим посмотреть, мы любим такие штуки.

– Оно в гостиной, – пролепетала миссис Лорн, – на каминной полке.

Я знал, что это не так, но тем не менее последовал за ними в гостиную; огонь в камине потрескивал, и лампа, которую зажгла Маргарет, все еще освещала комнату. Миссис Лорн подошла к камину и взяла приземистую деревянную подставку с тремя ножками, которую я заметил там раньше.

– Ох, оно исчезло, – сказала она. – Оно стояло прямо здесь.

Тетя и мистер Макафи переглянулись.

– Оно исчезло, – повторила миссис Лорн. – А мальчик не мог…

Тетя поджала губы.

– Уверена, Ден не сделал бы ничего подобного, – заявила она. – А если бы и сделал, то только для того, чтобы сыграть с нами безобидную шутку – лишь на мгновение. Я права, Ден?

– Да, мэм.

– А ваша девочка…

– Марджи, дорогая, ты взяла его? Ты была здесь с Деном.

Маргарет покачала головой, затем подбежала к матери и, притянув ее к себе, что-то прошептала ей на ухо.

– Как он мог! – воскликнула миссис Лорн.

– Ваш муж что-то с ним сделал?

– Так говорит мое дитя – и я думаю, она права. Пошлю ее проверить, хотя не хотелось бы так поступать в подобную ночь.

– Это снаружи?

Миссис Лорн мрачно кивнула.

– Может быть… так сказала моя девочка. Марджи, пойди и посмотри, и если оно там, принеси его.

Тетя и мистер Макафи запротестовали.

– Я посылаю ее туда не ради вас, – возразила миссис Лорн. – Я бы так не поступила. Я действительно хочу проверить догадку, а дождь ей не повредит – она крепкая девочка.

– Ден, – вдруг сказала тетя, – ты пойдешь с ней.

– В этом нет необходимости, – заверила миссис Лорн.

– С ней должен быть кто-нибудь, если она собирается выйти в такую грозу, – это ведь недалеко, не так ли?

Миссис Лорн покачала головой.

– На заднем дворе. Дети, пойдемте со мной, я дам вам лампу.

За кухней находилась закрытая веранда с ржавыми, провисшими ставнями; я смутно разглядел стол, на котором были сложены помидоры – пирамидками, как пушечные ядра, – и из-под него миссис Лорн достала огромный старомодный фонарь, зажгла и отдала Марджи. Мне она сказала:

– Этого достаточно для вас обоих. Ты, Ден, – так тебя зовут? – следи, чтобы она не подожгла им курятник. Плащ тебе впору?

На мне был ее дождевик; он не был впору, но я кивнул.

– Ну, не споткнись о подол. И не наступи на него, если сможешь. И не сдвигай шляпу назад – дождь будет падать на лицо и стекать по шее; носи ее, сдвинув вперед.

Она натянула мне на глаза слишком большую зюйдвестку, и Марджи рассмеялась – ее смех был как нож в спину.

– Ступайте!

Не нужно было и сходить с крыльца, чтобы попасть под дождь; он хлестал прямо сквозь ставни. Но когда миссис Лорн (без сомнения, промокнув при этом) открыла для нас дверь, показалось, что мы ступили под водопад. Я все еще толком не понимал, куда мы направляемся, и шум дождя был теперь слишком громким, чтобы спрашивать; но девочка повелительным жестом пригласила меня следовать за ней, и мы пустились в путь через – предположительно – двор фермы.

Мы обогнули что-то похожее на дровяной сарай и, шлепая по лужам выше голенищ наших ботинок, обошли обломки старого фургона для перевозки сена. Мгновение спустя я увидел, как Марджи дергает низкую, кривую дверь в здание чуть выше моей головы, и я взял у нее фонарь. Дверь открылась, и я услышал сонные, приглушенные шумом дождя протесты потревоженной птицы.

– Тут они несутся, – объяснила Марджи, как только мы вошли.

Смысл этого места ускользнул от меня, и, боюсь, я глупо таращился в ответ.

– Когда какая-нибудь курица не хочет нестись, папа кладет под нее фарфоровое яйцо – иногда это настраивает на правильный лад. Только оно разбилось; это случилось на прошлой неделе. Он обмолвился о том, чтобы использовать яйцо с каминной полки, пока не купит другое в магазине; но дело в том, что папа ничего не покупает, если находит подходящую замену. Я подумала, он шутит – как это, взять и положить нечто с изображением Иисуса под курицу? А потом яйцо исчезло, и я сказала маме. Он не хочет, чтобы она его продавала.

– Твой папа?

Девочка кивнула. У нее были огромные глаза, большие и серьезные; они, казалось, светились в свете лампы.

– Он иногда ведет себя странно. Неужели он положил бы яйцо с Иисусом под обычную курицу? Вдруг из него что-то вылупится?

Я сказал:

– Это же ненастоящее яйцо, правда?

– Ну, вроде того. Было бы кощунством класть его под обычную курицу. Из него может вылупиться что-нибудь маленькое и извивающееся, с сотней зубов, острых как иглы, – а потом оно вырастет и станет одной из тех тварей, которые живут в лесу и ночью, в такой дождь, выходят убивать коров и овец, и даже людей, если те подходят слишком близко.

Я пожал плечами, старательно демонстрируя, что мне все равно, вылупилось из китайского яйца подобное существо или нет.

– Так что нам лучше вытащить его, – продолжила девочка, – пока не случилось беды. Просунь руку под курицу и пощупай, есть ли там яйца – китайское больше, чем другие. Ты начнешь с той стороны, а я с этой, и мы встретимся посередине.

Я подчинился с нервозностью, к которой примешивался страх городского мальчишки перед курами и неприятной фантазией, которую девочка только что заронила в моем сознании, – к тому же она забрала фонарь, так что я трудился почти в темноте, и на стене из некрашеных досок подпрыгивала моя огромная тень. Я нашел два яйца – обычных, грязных, снесенных курами.

Когда мы встретились (она осмотрела в два раза больше гнезд), Маржи спросила:

– Не нашел?

Я покачал головой.

– Дай посмотрю, – сказала она и быстро перепроверила гнезда, которые я уже обыскал. – Его здесь нет.

Я с готовностью согласился, и, не сказав больше ни слова, Марджи распахнула дверь и снова вышла под дождь. Я закрыл курятник, рванулся следом – боялся, что она сильно опередит меня и я останусь в полной темноте, для чего в дождь хватило бы расстояния в несколько ярдов, – и оказался в похожем на пещеру здании, наполненном запахами скота и коровьего навоза. Я спросил, не собираемся ли мы вернуться в дом.

– Это скотный двор. Я подумала, ты захочешь взглянуть на животных.

– Я видел множество коров.

– У нас есть несколько очень славных. Видишь вон ту рыжую? Это Белль, она джерсейская, а та, что рядом с ней – Бесси, – наполовину джерсейская.

Я проявил мужество, очень нежно погладив Бесси по носу.

– Некоторые могут забодать. Бесси забодает кого угодно, а в одном стойле – козел.

– В котором?

– В этом. – Марджи подошла к явно пустому стойлу и заглянула внутрь. – Сейчас он лежит.