Записки русского экстремиста [Политический бестселлер] - Игорь Шафаревич

В то время я интересовался социалистическими учениями — их колоссальное количество было. Планы построения универсального общества существовали уже больше двух тысяч лет. И почти во всех них утверждалось, что в идеальном обществе преступников не будет, их будут объявлять больными и лечить. Неизлечимых станут отправлять на некие острова, чтобы они не мешали нормальной жизни. Эти планы теперь как бы реализовались. Я считал их очень опасными. Они могли исказить жизнь больше, чем массовые аресты. И вот тогда на собрании Академии я. познакомился с Андреем Дмитриевичем Сахаровым и стал с ним сотрудничать. Он предложил мне вступить в Комитет по правам человека. Комитет этот был очень странный, надо сказать, и маленький — человека четыре там было, наверное. И по уставу его прокламировалось, что речь идет даже не о борьбе за те или иные права, а об изучении каких-то правовых проблем с какой-то абстрактной точки зрения. Когда я с этим Комитетом познакомился, то мне показалось, что есть опасность сосредоточиться на каких-то очень узких проблемах — главным вопросом был вопрос эмиграции. Тогда приписывалась такая мысль Сахарову: среди всех прав человека право на эмиграцию является первым среди равных. Утверждение, что главным вопросом для нас является вопрос о том, как уехать из страны, мне показалось чудовищным. Потому что страна должна жить своей жизнью, и проблема ее заключается в том, как она будет существовать, а не как из нее уехать.

Но в конце концов все свелось к борьбе за эмиграцию, за которую боролись и диссиденты в самиздате, и американский конгресс.

Диссидентское движение приобрело какой-то исключительно политизированный характер. Вот была какая-то демонстрация с лозунгами. Лозунги были комические, например, молодые люди несли лозунг «Вернемся к ленинским нормам». Их посадили на несколько лет, потом они ко мне приходили, с одним я был знаком, знал его с детства. «Ты же должен понять, — говорю ему, — что здесь «ленинские нормы» не соблюдены только в том смысле, что тебя только на три года посадили, а не расстреляли. К чему ты призывал, ты понимаешь?» — «Ну, так вот нам казалось…» Туман в голове был какой-то невероятный. Вопрос об эмиграции разлагающе действовал на диссидентское движение из-за того, что эмиграция предала всему этому какой-то двойственный характер. Люди, которые ездили за границу, рассказывали, что эти эмигранты, когда им нужно было получать зарплату на радио «Свобода» или в издававшихся там газетах, хихикая, говорили: «Ну, пошли получать деньги ЦРУ». То есть это был такой своеобразный черный юмор, который отражал, однако, действительность. В результате из движения, которое действительно было связано с какими-то реальными духовными изменениями в жизни, ничего не получилось. Было опубликовано где-то письмо Андропова, в котором он говорит, что диссидентство уже разгромлено, не существует самиздата, но появилось опасное течение русистов. На них нужно обратить внимание. Вот это и был конец диссидентства.

ЗАКОН О ФАШИЗМЕ

В Государственной думе во втором чтении был принят закон о запрещении пропаганды фашизма в Российской Федерации. С моей точки зрения, это очень тревожный симптом, потому что под крики о фашизме всегда били, бьют и, видимо, собираются бить именно русское национальное движение. Вообще говоря, эта проблема имеет длинную историю, и она давно привлекала к себе мое внимание. Я хотел бы немножко эту историю вспомнить. Тогда, в перспективе, роль этого события будет яснее.

Давайте перенесемся в 89-й и 90-й годы. Еще не произошел развал страны, не произошли гайдаровские реформы, никто не слышал о невыплате пенсий или зарплат, при помощи гиперинфляции у людей не были отняты их сбережения на черный день, не произошел массовый обвал производства, и самое страшное из того, что произошло, — вымирание народа в стране. И тем не менее демократическая печать, только что освободившаяся от власти цензуры, предвидела страшную опасность, нависшую над страной. Какую же именно? А вот эту самую — русский фашизм. Тот, кто те времена помнит, со мной, наверное, согласится, что тогда трубили об этом во все трубы и публицисты, и страстные поэты и по телевидению, и в прессе. Это связывали главным образом с обществом «Память». Я помню, что даже Совет Европы принял постановление, заклеймившее это общество. Мне говорили, что в Америке есть четыре русских слова, которые знает каждый американец: спутник, перестройка, гласность и «Память». Хотя следы влияния этой «Памяти» сейчас невозможно обнаружить, но тогда это было главной темой и главным доказательством опасности русского фашизма. Ну, вот, может быть, яркое воспоминание того времени — статья, напечатанная советским ученым, академиком Гольданским. Статья называлась «Антисемитизм. Возвращение русского кошмара». Я хочу напомнить несколько основных ее тезисов. Утверждалось, что в Советском Союзе существуют правые экстремистские группы. Они, вероятно, уже сейчас стали самыми мощными и, безусловно, наиболее растущими силами раскола, толкающего страну к кровопролитию и гражданской войне. Я предпочитаю, говорит автор, называть их русскими монархонацистами или монархофашистами. Главная организация, которая служит координатором монархонацистских сил, является Союз писателей РСФСР. В число лидеров этого движения входят многие печально известные писатели, некоторые ученые, некоторые художники и другие. Они испытывают глубокое почтение к самодержавной, царской, российской империи в сочетании со звериной ненавистью к евреям. Более того, они назначили погромы на день святого Георгия, в начале мая. То есть в начале мая, напоминаю, 90-го года. И что же делать? — спрашивает автор. Для начала необходимо проинформировать мировую общественность о деятельности и намерениях новых последователей Гитлера в Советском Союзе и назвать их имена. И статья заканчивается так: эта цепь событий может быстро перерасти не только в национальную, но и в международную катастрофу. Теперь все знают, что отнюдь не русские националисты были причиной распада страны и кровопролитий, расстрела парламента и так далее.

Это можно было видеть и тогда при желании, но спорить было совершенно безнадежно. Я помню, когда пояснял иностранным корреспондентам и нашим демократам, что «Память» — это вообще группы, совершенно незначительные по своей численности и по своему влиянию, то мне отвечали: ну и что же, национал-социалисты тоже были вначале небольшой партией. То есть если бы я сказал, что их вообще нет, то они бы сказали: ну и что ж, было время, когда национал-социалистов не было. Это вопрос желания верить. Помню такой случай. Была такая телепрограмма, и сейчас она есть, которую некий Познер ведет, и он меня пригласил выступить. Там я прочитал выдержку из привезенной из Киева украинской газеты, где говорилось, что к евреям и москалям нельзя относиться как к людям, а нужно рассматривать их как вредных насекомых. На что он сказал: ну, подумаешь, всюду есть такие группы, вот у нас есть «Память». «Ну да, говорю, у нас есть «Память», а газету, которую мне подарили, купили на Крещатике и сказали, что она продается в каждом киоске. Можете вы назвать мне газету, которую издает «Память»?» Он не мог, но нашел правильный ответ: этот эпизод был просто вырезан при монтаже.

Вот я и хочу сказать, что хоть логика была бессильна, но жизнь-то все это проверила. Прошли шесть-семь лет с того времени, и мы видим, что погромы действительно были в большом количестве: и в Сумгаите, и в Фергане, и в Туве, и в Душанбе, но не те, которые предвидели и которыми запугивали — еврейскими погромами, в день святого Георгия. И громили кого угодно, кроме одних евреев, которых никто не трогал. Произошла гражданская война, но в Таджикистане, которую никак русские монархофашисты не могли начать. Поэтому видно, что это были неверные утверждения, скромно говоря, но по существу это была клевета на нашу страну и на наш народ, как носителя фашистской идеологии и фашизма. Ну и что же, были потом какие-то извинения, сожаления высказаны? Ничего. «Огонек» печатал тогда не статьи, а анонимные письма людей, которые ожидали погромов и не спали ночами. И что же, редактор этого «Огонька» выразил сожаление о той волне истерии, которую он поднимал? Он исчез куда-то, мы его не видим. Но истерия продолжается, и ее подогревает этот законопроект, который работает на то же самое: внушает мысль, что Россия опасна, что Россия беременна фашизмом, а это грозит национальной и международной катастрофой. К России нужно относиться как к опасной стране. Происходит некая демонизация России. А в Эстонии проходят каждый год парады эстонских эсэсовцев. В Латвии граждане, которые служили в нацистских войсках, получают за эти свои достижения пенсии из ФРГ. В Израиле непрерывно происходят террористические акты экстремистских организаций. И ни в одной из этих стран не ставится вопрос о том, чтобы ввести закон против фашистской пропаганды. А в России сама Государственная дума ставит такой вопрос. Ну что же, с ней не поспоришь, ей лучше знать. Вот этот страшный образ и внушается этим законом в конце концов.