Добронега - Владимир Романовский

Где-то между изначальными объятиями и рукопожатием Хелье уяснил для себя, что Авраам считает Светланку женой Дира наравне с Анхвисой. Хелье взглянул на Дира, и Дир поднял брови.

Наверное, Авраам думает, что все наоборот — Светланка жена, а Анхвиса наложница, решил Хелье. Но вообще-то странные обычаи в Ростове.

Сразу несколько дочерей Авраама выскочили приветствовать гостей, стесняясь и пунцовея пухлыми щеками, и, пробормотав или пропищав (в зависимости от возраста) невнятные приветственные слова, разбрелись по углам и оттуда, из углов, искоса и с большим недоверием залюбовались на Хелье. Варанг смоленских кровей подумал, не покрасоваться ли — не разрезать ли, к примеру, на Аврааме рубаху одним ловким взмахом сверда, но решил, что это будет выглядеть странно и вместо того, чтобы восхищаться его, Хелье, сноровкой, здесь будут думать о нарушении правил приличия. Люди вообще склонны думать о второстепенных вещах, не замечая главных.

Две толстые женщины выплыли в горницу — блондинка и брюнетка, обе средних лет. Оказалось, что обе являются женами Авраама. Более того, его третья жена проживала постоянно в Константинополе с дополнительными тремя детьми. Стало быть, не только в Ростове странные обычаи. Авраам отдал женам какое-то приказание на незнакомом Хелье наречии и они исчезли — возможно, хлопотать по хозяйству. Блондинка была явно скандинавских кровей. Может, выйдя замуж за Авраама, она выучила какое-нибудь иудейское наречие? Хелье твердо помнил из уроков, преподанных ему дьяконом в ранней юности, что и древнеиудейский, и арамейский не являются живыми языками — люди на них не говорят, а выучить пытаются только из тщеславия.

В столовой бегали слуги, готовя стол для обильного киевского завтрака.

— А где Годрик? — спохватился Хелье.

— Зачем тебе Годрик? Он у слуг в крыдле, — объяснил Дир. — Бедный Годрик, наконец-то он напьется, а то все это время ему приходилось быть настороже и начеку. Как тебе хозяин?

— Неплохой человек, вроде бы, — предположил Хелье неопределенным тоном.

— Страшнейший проходимец, — уверил его Дир. — Но мы с ним друзья. А с сыном не очень заговаривай. Парень хороший, но есть у него одна тема, он, раз за нее зацепившись, до утра не умолкнет.

— Что за тема?

— О том, как межи захватывают власть над всем миром и ни с кем ею не делятся.

Хелье столько слышал о киевском сале, что хотел попробовать хотя бы из любопытства. Но сало на завтрак не подали. Еды было много, и было очень вкусно. Помимо сала отсутствовало молоко, зато вино было прекрасное. Сидели все за одним столом — Авраам, обе жены, дочери, сын Яван, Анхвиса, Светланка, Дир, и Хелье. Несколько раз чья-то босая девичья нога касалась колена Хелье под столом. Он помнил, что все девушки были, садясь за стол, обуты в короткие сапожки, и заподозрил, что девушка, или девушки, дабы нечаянно коснуться его колена, специально незаметно разулись.

Дир поведал о положении в Ростове, о росте цен, о высоких налоговых сборах. Авраам весело сокрушался и смешно комментировал. Не дожидаясь окончания завтрака, он невежливо ушел по делам, не извинившись. Хелье это рассмешило. Меж тем женщины обособились у окна вдесятером, а Яван остался с гостями мужского пола.

— У отца дурные манеры, — заверил он, — но человек он хороший. Волею судеб угораздило его родиться иудеем, а это очень большая ответственность. Правда, к ответственности привыкают. Иудеи — люди умные, они давно научились перекладывать ответственность на других.

— Яван, а Яван, — попросил Дир, поморщившись, и налил себе еще бодрящего свира. — Не надо, а? Мы только приехали, надо бы отдохнуть.

— В этом-то весь замысел и есть! — провозгласил Яван, многозначительно выпучивая глаза. — Это очень остроумно все продумано. Никто не знает, к чему это все идет. Кроме иудеев.

— Ты сам иудей.

— Я иудей особенный. Мне всех остальных жалко. Вас вот мне жалко. Скоро вы все передеретесь, а потом придут персы какие-нибудь, или печенеги, и будут вами править. Или арабы.

— Так ведь и иудеями они будут править, если придут.

— Вовсе нет. Иудеям они будут платить, и иудеи будут жить очень хорошо.

Хелье засмеялся.

— Ничего смешного, — отрезал Яван, строго глядя на Хелье. — То есть, конечно, это смотря для кого. Все это придумали иудеи, и печенегов привели тоже иудеи.

Дир вздохнул.

— Это он доказывает, что иудеи будут править всем миром, — объяснил он Хелье.

— Уже правят! — возразил Яван, усмехаясь, с превосходством повсященного в голосе. — Давно правят. С тех пор, как Римскую Империю развалили. А наша местная сволочь по имени Добрыня получает от них крупные суммы, хотя доказать ничего нельзя.

— Про Добрыню я слышал, что он… — начал было Дир.

— Это не важно, что ты слышал. Хуже не придумаешь того, что есть на самом деле. И ведь все его в Киеве ненавидят, а ему хоть бы что.

По большому счету, Хелье было все равно, кто правит миром.

— Много ли в городе шапаров? — спросил он.

— Кто такие шапары? — удивился Яван.

— Яван шутит, — сообщил Дир.

— Шучу? — Яван удивленно посмотрел на него. — Нисколько я не шучу. Я вообще считаю, что шутить — праздное, бессмысленное занятие. Кто такие шапары, ответит мне кто-нибудь, или нет?

— Греки, — объяснил Хелье.

— Греки! — удивился Яван. — И кто же их так называет, будь любезен?

Хелье посмотрел на Дира.

— Все, — сказал Дир.

— Не знаю, — Яван нахмурился. — Может, в Ростове их действительно все так называют. У нас их называют бизаны.

— Где это у вас? — неприязненно осведомился Дир.

— В Киеве.

— В Киеве! — презрительно сказал Дир.

Хелье не интересовали лингвистические нюансы.

— Много их в Киеве? — спросил он. — Бизанов, шапаров, ну, в общем, греков — много?

— Представь себе, в Киеве, — подтвердил Яван, глядя в упор на Дира. — Ростовчане могут говорить все, что им угодно, но все они завидуют Киеву!

— Было бы чему завидовать! — возразил Дир.

— Ответь на вопрос! — потребовал Хелье.

— Есть чему завидовать, есть, — заверил Дира Яван.

— Вопрос!

— Какой вопрос?

— Много в Киеве греков?

Яван нехотя посмотрел на Хелье.

— Много, — и снова повернулся к Диру. — Если в Киеве так плохо, а в Ростове так хорошо, чего ж это столько ростовчан здесь околачивается?

— В дружине служат, — объявил Дир.

— Какая дружина, что ты мелешь! — Яван обидно засмеялся. — Голь перекатная голоарсельная, какие-то полу-холопья, только и смотрят, как чего украсть. Кто ж это ростовчанина в дружину возьмет!

— Ты не забывайся! — рассердился Дир.

Хелье положил ему руку на плечо.

— Тише… Сейчас не до того, — многозначительно добавил он, глядя Диру в глаза.

Дир сообразил, что речь идет о государственном деле.

— А чего он гадости говорит! — все-таки возмутился он, остывая. — Все киевляне одинаковы — что ковши, что межи! Спесь на ровном месте.

— Киев не на ровном месте, — заметил Яван насмешливо. — Холмистое место.

— А будешь оскорблять — сделаем ровное! — парировал Дир. — Всем Ростовом придем и сравняем!

— Угомонись сейчас же! — прикрикнул на него Хелье. — Мне не до глупостей нынче!

Дир замолчал, но было видно, что он очень расстроен и обижен.

— Где останавливаются в Киеве греки? — спросил Хелье.

Яван, забавляясь, смотрел на друзей.

— А где попало, — сказал он легкомысленным тоном. — По всему городу. Ушлый народ. Не такие умные, как иудеи, но тоже ушлые. Не будь иудеев, миром бы правили именно греки.

Две комнаты были отведены дорогим гостям. Дир занял большую, загнал в нее обеих своих сожительниц, и запер снаружи на засов — по, возможно, ростовскому обычаю. После чего он отбыл хлопотать о должности ратника в киевской дружине. Хелье посидел в отведенной ему комнатке на кровати, поразглядывал из окна Днепр, а потом пристегнул сверд, накинул сленгкаппу, и тоже вышел. На улице был яркий киевский полдень в конце апреля.

Если специально ищешь кого-то в большом городе, то вряд ли найдешь. На знакомых всегда натыкаются между делом. Дело, впрочем, у Хелье было. Правда, состоятельность предложения Ингегерд в жены старому князю Владимиру представлялась ему сомнительной, но тем не менее, он решил посмотреть, что к чему, как устроен в Киеве детинец, а заодно посетить и изучить Десятинную Церкву.

Киев не Сигтуна и не Новгород, еще раз убедился Хелье. Хотя бы из-за масштабов. Подъем к Десятинной занял около часа.

По пути ему встретилось много разного народу, всех мастей и сословий, мужчин и женщин, свободных и не очень. Как и в Новгороде, женщины держались независимо. Поражало количество лошадей и повозок — улицы кишели конниками и экипажами, открытыми, крытыми, с украшениями и без, грубой отделки, изящной отделки. Возможно, решил Хелье, близость Азии дает себя знать. Лошади — родом из Азии, не так ли. Куда ни посмотри — везде лошадь. В самой Азии наверное вообще ступить некуда, столько навоза кругом.