Повести и рассказы - Олесь Гончар

И именно в этот вечер они дождались.

Вначале Ляля подумала, что где-то далеко гудит автомобиль. Потом стало слышно, что гул идет не от земли, а падает с вышины, с неба. Будто сдержанно загудели-зазвенели морозные звезды от перенапряжения..

Звонко ударили зенитки. Сквозь их трескотню гул приближался, рос, охватывая небо над городом, и вместе с нарастающим ровным гулом крепло в Ляле чувство бесстрашия, юношеской дерзости. Хотелось выскочить из своего укрытия, предстать перед всем городом: «Я вызывала эту грозу и жду ее, и она идет!»

И вдруг гул, как бы слившись в единый свистящий поток, ринулся с высоты вниз и рассыпался громом. «Над Южным вокзалом!» — радостно подумала Ляля, и почти одновременно загрохотало в противоположном конце города. «Над аэродромом!» — догадалась Ляля и, отскочив от стены, высоко подняла руку с ракетницей: моторы, кажется, ревели над самой головой. По темному небу пробежала узкая тень, закрывая звезды, и снова за нею вспыхнули те же самые звезды, словно еще ярче. Ляля выстрелила из ракетницы, подумав, что острая бомба, весом в полтонны или в тонну, наверняка сейчас влетит в этот короб-колодец, и высоченные тяжелые стены рухнут, рассыплются вдребезги, и от нее самой не останется следа. «Возможно!» — подумала она и выстрелила снова.

Как только первая ракета взметнулась, шипя, в высоту, загибаясь над рестораном, с противоположной стороны, ей навстречу, вспыхнув, взлетела другая, и они, словно обнявшись в вышине, рассыпались слепящим сиянием. Сотни глаз увидели это сверкающее объятье над Полтавой, яркую вспышку ракетных огней, будто взорвались звезды, осветив несколько кварталов города. На некоторое время стало светло как днем.

«Мы хоть там обнялись с тобой!» — подумал Леонид.

Не видела этого только Ляля из своего глубокого убежища. Третья ракета вспыхнула уже на излете. После этого Ляле стало казаться, что ракеты, со свистом взмывающие в небо, почему-то и летят и вспыхивают слишком медленно, — она услыхала, как пронзительный визг нарастает у нее над головой, врезаясь в самые стены воющим звуковым острием. Небо потемнело, сейчас рухнут стены, все взлетит в воздух. Она закрыла лицо руками и кинулась вслепую куда-то в угол, спотыкаясь о куски металла и уже чувствуя на себе тяжесть обвалившихся стен. И в то же время у нее было необычайно легко на сердце и она ни о чем не жалела. Если бы она могла вызвать разрушительную силу во сто крат большую — вызвала бы, не колеблясь.

Задрожали стены, осветилось небо, ударил гром где-то совсем близко. «Наверное, в ресторан! Вот оно — попадание…» — промелькнуло в сознании девушки. И рев моторов, и скороговорка зениток, и грохот могучего взрыва — все было неимоверным, мелькающим, обрушилось хаосом, как бурное бушующее сновидение.

Грохот затих, все успокоилось сразу, только моторы, удаляясь, ревели как будто еще сильнее, разъяренные боем.

Ляля выскочила из ямы и бросилась бежать вдоль стен, маневрируя между ними, как в запутанном лабиринте. О, этот лабиринт она хорошо знала!..

Горячий, тошнотворный, как яд, запах взрывной волны наполнял воздух, на снегу полыхал отблеск близкого пожара. Ляля подбежала к забору и, скользя вдоль него, оглянулась. Разрушенный ресторан пылал. Он стал ниже, осел, крыши на нем уже не было.

Гул моторов, стрекот зениток отдалялся. И в это время над рестораном неожиданно взвилась еще одна… вторая! третья ракета!

«Что он делает? — ужаснулась девушка, пробегая вдоль заборов и между деревьями и оглядываясь на ракеты широко раскрытыми от восторга глазами. — Что он делает, сумасшедший?..»

Уже на Кобыщанах в условленном месте — в саду — ее догнал запыхавшийся Ленька с ракетницами в обеих руках, в расстегнутой шинели.

— Ты зачем столько палил? — накинулась на него Ляля, сияя глазами. — Ведь вроде и так угодило?

— Прямое попадание! — выкрикнул Ленька. — Только мне еще хотелось, прости, Ляля… Думал: пусть еще вернутся и трахнут так, чтобы только воронка осталась! Чтоб вода выступила на том месте, где сидела их джаз-банда! Мне эта джаз-банда за три вечера все кишки вымотала!

— Хорошо, что так обошлось, как это хорошо…

По Фрунзенской со звоном пролетела немецкая пожарная команда.

Пожары пылали над Южным вокзалом, над аэродромом и в центре города. Словно вырастая из-под земли, перекликались багровыми полотнищами огромные знамена.

— Новый танковый полк, — сказал Леня, глядя на озаренный пожарами город.

Он с благодарностью подумал о девушке Марийке из совхоза, которая, по рассказам Сережки, до сих пор представлялась ему поэтическим образом из легенды.

Всю ночь до самого утра команды немцев вытаскивали из развалин ресторана трупы офицеров.

Утром похоронная процессия растянулась по всей Гоголевской — от памятника до фонаря, на котором недавно был повешен подросток в армейских ботинках. Хоронили на немецком кладбище, открытом с этого дня в Полтаве.

Аккуратно размеренное кладбище было, как и ресторан, только для оккупантов: nur für Deutsche.

А живым еще долго по ночам грезились буйные огненные ракеты, что стремительно рвались в небо навстречу летящим братьям и, обнявшись, снопами света рассыпались над городом, освещая улицы и кварталы, как днем.

Часть вторая

С утра в лесу шел бой. Стрельба слышна была во всех окружающих селах. Женщины-солдатки, которые из-за отсутствия скота сами впрягались в бороны, останавливались посреди пахоты и, отпустив шлеи, тревожно прислушивались.

— Хотя бы выскочили. Хотя бы спаслись.

Солнце пригревало, от земли шел пар. Дыхание весны катилось все увереннее — теплое у земли и холодноватое под голубым небом.

Немцы все туже прижимали отряд товарища Куприяна. Они наступали с левого берега Ворсклы, стремясь оттеснить его к горе за рекой, а там уничтожить или забрать в плен. Немцам помогали полицаи, собранные ради этой операции из нескольких районов — Великобогачанского, Санжарского, Шишацкого и из самой Полтавы. Все подгорье на правом берегу Ворсклы, покрытое лесом и кустарником, изрытое за долгие годы кручами, трещало и дымилось. Немцы пустили в ход не только пулеметы и автоматы, они палили по глинистым кручам из ротных и батальонных минометов. Казалось, что после долгого затишья тут снова открылся фронт.

А из всего отряда в живых остался лишь один — товарищ Куприян.

Его верные друзья по оружию, которым он еще утром отдавал боевые приказы, навеки полегли на крутых склонах.

Без шапки, с кашне на шее, в простом пиджачке на меху, командир отряда тяжело ступал по дну глубокого оврага, по руслу которого навстречу ему, с горы, неслись мутные воды последних снегов. Слежавшиеся пласты почерневшего снега еще задержались на теневом склоне оврага. Снег был рыхлый, ноздреватый, словно источенный жуком-древоточцем.

Внизу, за спиной командира, весь лес гудел от беспорядочных криков наступающих, от треска стрельбы. Пули впивались в мокрую глину оврага. Командир отряда иногда поглядывал на косогор рассеянно и безразлично. Он не пригибался, не прибавлял шагу. Лишь когда многоголосая погоня, приближаясь, становилась особенно угрожающей и визгливой, он поднимался по склону, припадая к земле и цепляясь за нее руками, изредка посматривал вниз из-за своего естественного бруствера. Немцы шли рядами, раскинувшись по всей круче, стреляя на ходу вслепую. Командир отряда, не торопясь, целился и давал несколько одиночных выстрелов. Кто-то из передних хватался за грудь, крики вокруг взрывались еще сильнее. Куприян снова спускался на дно оврага и продолжал идти с автоматом под мышкой, будто с листом бумаги, свернутым в трубку. Он спокойно смотрел вперед сухими, воспаленными глазами. Зачесанный назад чуб лежал на голове будто прилизанный — видно, шапка командира месяцами не снималась ни днем, ни ночью, плотно приглаживая его. А сейчас Куприян снял ее, словно направляясь к трибуне.

Все его товарищи остались внизу. Последними пали бригадир совхоза «Жовтень» Платон Рудченко и инструктор райкома партии Андрей Бутко, первый его помощник. Пуля попала Бутко в затылок, когда они уже поднимались по этому оврагу. Бутко, весь в глине, не вскрикнув, упал на дно ручья, и вода закипела вокруг. Товарищ Куприян запомнил, как суровое лицо Бутко словно отбеливалось на глазах.

Шум приближается, идет по пятам.

Который теперь час?

Командир отряда медленно вынул из кармана тяжелые кировские часы. Циферблат раздроблен пулей. Когда же это случилось? Как будто бы ни один выстрел не задел. По крайней мере, он ничего не почувствовал. Который же час?

Солнце поднимается все выше и выше. Наверное, оно еще не в зените. До вечера далеко. Как высоко ходит солнце весной!

Только бы удалось перебраться на северный склон горы! Он спустится в яр и вновь выйдет к Ворскле. Не доходя до стана третьей бригады артели «Парижская коммуна», он перейдет реку вброд. Немцы, конечно, не знают этого брода. Им придется искать лодки, и задержка неминуема. До вечера он успеет дойти до базы лесничества. А что, если речка так разлилась в половодье, что никаких бродов нет и в помине? Тогда он пойдет прямо в артель «Парижская коммуна», и там ему дадут лодку.