Брак по расчету - Барбара Картленд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— За это вы должны винить сэра Гая, а не меня.
— Но ведь вы могли мне сегодня утром об этом сказать, не правда ли? Вы не ругали меня за проигрыш, должна это признать, но вы дали мне понять, что я очень провинилась и в будущем должна вести себя лучше, что я просто провинциальная дурочка, которая позволила впутать себя в такую историю.
— Вы правы, Карина, — заметил граф. — Гай и я не должны были использовать вас в качестве орудия в борьбе друг с другом. Я приношу вам свои извинения и надеюсь, что он сделает то же самое.
— Сэр Гай уже извинился, и я… простила его.
— Вы говорите так, будто собираетесь поддерживать с ним дружеские отношения, хотя я этого не одобряю, — недовольно сказал граф.
— Я уже говорила вам, — заметила Карина, — что если у вас есть друзья, то и я собираюсь иметь друзей. Вы можете не любить сэра Гая, но с тех пор, как я приехала в Лондон, только он один был добр ко мне.
Граф ничего не успел ответить — коляска подъехала к Дроксфорд-хаусу на Парк-лейн. Лакей открыл дверь, и Карина вошла в ярко освещенный зал.
Внезапно она почувствовала недовольство собой. Вместо того чтобы убедить графа, что они прекрасно могут жить в мире и согласии друг с другом, она весь вечер с ним ссорилась.
Карина посмотрела на мужа, и он показался ей очень красивым в своем атласном фраке, бриджах, изящно завязанном галстуке с крупным бриллиантом.
Она шагнула к нему, чтобы попросить прощения, если удастся, вызвать у него улыбку. Ей так хотелось, чтобы он ласково посмотрел на нее, как тогда, когда пригласил ее поехать с ним в Ричмонд-хаус. Но она не успела произнести ни слова. Граф повернулся к Ньюмену и распорядился:
— Пусть карета подождет.
«Он возвращается к леди Сибли», — догадалась Карина и, не глядя на графа, присела в реверансе.
— Спокойной ночи, милорд, — безжизненным голосом проронила она и пошла к лестнице, чувствуя себя страшно усталой, никому не нужной и, непонятно отчего, вот-вот готовой расплакаться.
Глава 6
Граф Дроксфорд открыл двери Уайт-клуба и, сделав вид, что не замечает своих знакомых, которые хотели с ним поговорить, прошел к столику в самом дальнем углу зала, где, как он надеялся, ему никто не помешает.
Он положил рядом несколько газет, которые собирался прочесть за обедом. Главной темой всех лондонских газет была предстоящая реформа избирательной системы. В последние два месяца она не давала покоя и графу Дроксфорду.
Утром он посетил заседание пэров. Это было одно из тех собраний, на которых требовалось его присутствие и которые уже стали ему надоедать.
Реформа избирательной системы, призванная ослабить власть короля, передавала бразды правления в руки среднего класса. Она всколыхнула всю страну.
И не только потому, что проведение избирательной реформы сильно запаздывало. Низы понимали, что от нововведения выигрывают прежде всего бедняки и рабочие, возмущенные правлением Георга IV.
— Если мы не будем осторожны, у нас произойдет революция, — сказал графу сегодня утром один из старейших пэров.
Почти все крупные города были охвачены волнением. В деревнях полыхали пожары. Фермеры отказывались подчиняться своим работодателям. В Лондоне полицейские отряды, действующие под командованием сэра Роберта Пила, уже два года с трудом сдерживали натиск толпы, стремящейся прорваться к Букингэмскому дворцу и зданию парламента.
Кровавая банда Пила не снискала себе популярности. Обычно их называли красномундирниками или голубыми дьяволами. Хотя одного крика: «Пил идет!» — бывало достаточно, чтобы чернь переставала шуметь и бить окна.
Пэров, имеющих собственное мнение, таких как граф Дроксфорд, призывали примкнуть к тому или иному лагерю.
Премьер-министр, граф Грей, представлял приверженцев реформы. Против выступала оппозиция, возглавляемая почтенным герцогом Веллингтоном.
— За что вы будете голосовать, Дроксфорд? — спросил графа один из пэров, когда они выходили с собрания.
— Еще не решил. Я готов признать, что необходимо срочное перераспределение парламентских мест, но в то же время считаю, что предложение лорда Джона Рассела по поводу новой конституции заходит слишком уж далеко.
Граф выражал мысли большинства пэров. Но, слушая бесконечные речи в парламенте и на многочисленных диспутах, он понимал, что реакция на реформу неоднозначна, поэтому необходимо как можно скорее найти компромисс.
Граф был настолько поглощен делами, связанными с реформой, что не имел времени для других дел. Диспуты, собрания, обсуждения проходили ежедневно. То его приглашали на завтрак, то на обед, то на ужин — и сторонники реформы, и ее противники.
Граф не говорил Карине о своих делах, поэтому она вообразила, что он наслаждается обществом очаровательной леди Сибли или обаятельной миссис Корвин.
На самом же деле граф не видел леди Сибли с вечера у герцога Ричмонда, и он был бы весьма удивлен, узнав, что Карина испытывает к его любовнице сильнейшую неприязнь, граничащую с ненавистью.
Граф уже покончил с барашком и собирался воздать должное сочным жареным голубям, коронному блюду повара этого клуба, как вдруг почувствовал чье-то присутствие рядом.
Сердито сдвинув брови, он поднял голову и увидел лорда Барнаби, очень толстого пожилого члена клуба, близкого друга отца.
— Добрый день, милорд, — заставил себя быть вежливым граф.
— Не вставай, мой мальчик, — сказал ему лорд Барнаби. — Я только хотел поздравить тебя с назначением на пост лорда-лейтенанта. Я прочел об этом в газете на прошлой неделе.
— Благодарю вас, милорд. Прошу вас, садитесь.
— Нет, нет, продолжай, пожалуйста. Я уже ухожу, у меня нет времени. Не сомневаюсь, что и ты спешишь на скачки.
Так как рот его сиятельства был заполнен голубями, он не мог ничего сказать, поэтому лорд Барнаби продолжал:
— Все только и говорят о том, что твоя жена заключила пари и участвует в скачках. Было бы лучше, если бы об этом не узнали при дворе. Времена изменились. Все не так, как раньше. — Лорд Барнаби хохотнул. При этом его огромный живот заколыхался как студень. — Может быть, кому-то эта затея нравится, но королю она придется явно не по вкусу, не говоря уж о всеми уважаемой королеве-лютеранке. Элтон, мой тебе совет, помалкивай об этом и не допускай впредь ничего подобного.
Граф положил на тарелку нож и вилку:
— Простите, милорд, но я не имею ни малейшего понятия, о каких скачках идет речь.
Лорду Барнаби удалось пошире раскрыть глаза, почти утонувшие в складках жира, и он стал похож на пучеглазую лягушку.