Шпоры для лабы - Вадим Каплун

Это не выход. С одной стороны, Систему нельзя оставлять в целости и сохранности, заповеди Сообщества запрещают насилие над человеком и психикой. Значит, уничтожить? Но тогда... Я представил себе Лабу и вздрогнул. Свобода лабиан! Безграничная свобода! Нет больше контроля, никто не поучает, не стоит над душой. Совесть расправляется как сжатая пружина... И рвет ржавыми заусенцами плоть. Сбрасываются маски и лица людей сменяют звериные хари. Стоит уничтожить Систему и Лаба превратится в большой Остров. И никакой карантин, никакой спецконтроль не спасет от момента, когда лабиане расползутся по Галактике. Вежливые и безжалостные, несгибаемо добрые, не ведающие запретов и сомнений, не контролируемые Системой... Совесть они с собой не возьмут. Она останется дома. Удобно иметь выключающуюся совесть. Совесть вне себя.

Они расползутся по Галактике, неся иным народам и мирам свою Идею. Идею нравственного прогресса и шпоры для нее. Систему Цепежа. О нет, не для себя! Сами они больше в подсказках не нуждаются. "Мы сами Совесть Вселенной", - так кажется сказала Натали Кардан? А для несогласных можно построить печи...

Но что же все-таки делать с Системой? Уничтожить или оставить? Впрочем, существует третий вариант - перепрограммировать Машину. Такое тоже возможно. Изменить структуру, ввести новые связи, новые идеалы, как предлагал Мишель. И вновь насиловать совесть, хлестать ремнем по филею и Непосредственной Обратной Связью по подкорке, принуждать... Из самых лучших побуждений, во имя светлого будущего.

Мертво висят в сотне тысяч километров друг от друга "баллоны" лабиан и Крейсера Сообщества. Они будут висеть так до тех пор, пока Совет не найдет выход. Будут висеть долго-долго. Без конца.

Я поднял голову. Ломакин по-прежнему барабанил пальцами что-то вроде реквиема.

В селекторе пискнуло.

- Рубка? - спросил Лом. - Кто это? Луиза... Передайте запись нашего разговора немедленно. Хорошо, жду.

Он перевел взгляд на меня.

- Так, Симонов. А теперь вспомните подробнее о вашей "Гидре".

Я молчал. Конечно, можно было рассказать Ломакину. Но я не хотел. Сначала следовало разобраться самому.

- Ай-яй-яй, Симонов! - печальным бархатным голосом произнес Лом. Что же вы так? Безобразничать - первый, а как по делу, так память отшибает. Не можете без шпаргалки.

- Подпитка слабая была... - как заведенный повторил я.

Подпитка была сильная. Нашей "Гидре" многого и не требовалось. Много требовалось нашему старосте Саньке Портнову по кличке "Змей-отличник". Славная троица была - я, он и Мишель. Одно плохо - у Змея был бзик серьезное отношение к учебе. Он нашу "Гидру" ненавидел до судорог. Он бы ее и не слушал, но она ему прямо в мозг транслировала то, что он и без нее знал. Долго Санька терпел, а потом додумался. Головастый парень. Собрал крошечный генератор помех и пристроил в здании. Кошмар! Наша группа получила "крайне неудовлетворит." за сессию и все каникулы, вместо планируемой поездки на Магдалину, просидела над кристаллами конспектов. Здорово мы с Мишелем на Саньку разозлились! Правда, про поступок его никому не сказали, уж больно народ зол был. Только мы втроем знали, почему разлетелись связи - прямые и обратные, в нашей "Гидре".

Санька погиб два года назад в учебном полете. Отказали двигатели на посадке. Так что Лома по части "Гидры" вряд ли кто просветит. Я молчу, а Мишель...

Дверь за моей спиной с шипением открылась и чей-то до жути знакомый голос сказал:

- Михаил Зигфридович, вас в радиорубку.

Я вздрогнул. Мне показалось... Нет, ерунда! Ведь голоса являются только на Лабе. На орбите их нет. Да и не будет голос Мишеля обращаться к Лому.

Я обернулся. Это был не Мишель. В дверях кабинета стоял бледный, осунувшийся связист с перевязанной рукой.

Тогда, на Лабе, я тоже раскровянил руку...

Призраки появлялись, исчезали и появлялись вновь. Когда они уходили, становилось легче и я вяло удивлялся, как Вик Симонов, далеко не слюнтяй, парень простой и не сентиментальный, мог так раскисать от всех этих голосов. В голове крутилось, возвращаясь бумерангом: "Резонанс совести". Мне этот ответ не нравился. Он отчетливо попахивал тюремной механикой дыбой, "испанским сапогом", "сывороткой правды". Тетушка лгала, говоря о свободе выбора. Впрочем, как смотреть. У наркоманов тоже формально имеется свобода выбора - колоться или нет.

Мне хотелось, словно наркоману, биться головой о стену, визжать, бить, убивать... Теперь я понимал их - островитян, горожан, подонков, предателей, услужливых слизняков. Если бы мне сказали сейчас: "Убей, и все кончится", я бы сделал это не задумываясь. Но убивать было некого, выхода не было, да и думать самостоятельно я уже не мог. И я ударил кулаком по объем-экрану.

Прозрачный куб раскололся с хрустом и треском. На пол посыпались осколки. Я ударил по ним еще раз, с восторгом чувствуя, что осколки входят в ладонь, что становится больно...

Я лежал, и мне было все равно. Пусто. Тихо. Больно. Пол завален осколками, рука в крови. Кровь на полу, кровь в земле, какая разница? Все равно придут голоса. Страшно. Не хочу... Пойти к тетушке, броситься в ноги и вымаливать... Что?

Я отчетливо представил эту картину. Вот я встаю, весь в крови, спускаюсь по лестнице, захожу в гостиную. Натали Кардан не смотрит на меня, она говорит по фону. Плевать ей на какого-то Вика Симонова, она уверена в Системе. Была тьма людишек до Симонова и будет после. Они тоже считали себя бесстрастными и беспристрастными, чистыми и честными. Рыцари без страха и упрека... Рабы. А я стою и жду. Жду и стою. Теперь вся моя жизнь, все будущее - стоять и ждать. Повиноваться, соглашаться, подобострастно заглядывать в глаза, усердно предугадывать желания и бояться, бояться до холодного пота. Не голосов, хозяйского гнева. Хозяин может лишить Острова - спокойствия и благодати, места, где можно существовать. Хозяин...

Во все времена и на всех планетах находились люди, пекущиеся о всеобщем благе, лучше других знающие - какие мораль и порядок нужны для мира. Улыбчивые, душевные, речистые. Считающие себя выше морали и порядка, делающие исключение для себя. Сверхчеловечки. Да, правду говорят, бояться надо живых, а не мертвых. Ну что такое, в самом деле, голоса? Система, Машина... Назойливая, мучительная, но не злонамеренная. Действующая в жестких рамках, но не подгоняющая их под себя. Созданная из самых лучших побуждений... И с самого начала обреченная на неудачу. Страхом никого и ничему научить нельзя! Страх делится как амеба, родит другой страх, из которого затем, по законам эволюции, вырастает одиночество и ненависть. Каждый боится и ненавидит каждого. Держат друг друга на планете, цепляются за недельные поездки на Остров, рвутся прочь от Системы... Но что будет, если найдется один человек, не связанный кровью? А если кто-то поймет, как хорошо жить без такой связи, используя ее? Миллионы затюканных, растасканных по своим уголкам совести людей - и почва. Почва, удобренная кровью. И когда явится человек, для которого совесть - не материальный голос, а пустой звук, то справиться с таким человеком уже некому. Совесть, страх, разобщенность, фашизм...