Imprimatur - Рита Мональди

Тут терпение Кристофано лопнуло, он встал и с нотками металла в голосе заявил, что ему мало дела до того, как мы относимся к его наказу, однако это единственный способ избежать повального заболевания, и если мы от него откажемся, он сам запрется у себя в комнате, где будет принимать пищу, которую попросит доставлять ему, и выйдет оттуда только после того, как узнает, что все остальные поумирали, чего не придется долго ждать.

В столовой установилась гробовая тишина, в которой Кристофано изрек, что если мы решим следовать его предписаниям, ему одному будет позволено свободно передвигаться по постоялому двору, лечить больных и регулярно осматривать прочих. Ему понадобится помощник, который будет следить за питанием и гигиеной присутствующих, а также, согласно его указаниям, втирать им защитные мази и бальзамы. Он не осмеливается просить одного из нас подвергать себя подобному риску, но нам очень повезло, поскольку среди нас имеется кое-кто, – в этот момент я вошел в столовую, – кто весьма устойчив к заболеваниям, ему это, мол, доподлинно известно из его долгой врачебной практики. Все выпялились на меня, Кристофано схватил меня за руку.

– Особое физическое строение этого юноши делает его, как и всех ему подобных, устойчивым к заболеванию чумой, – провозгласил сиенский эскулап.

На лицах присутствующих появилось изумление. Кристофано перечислил случаи, имеющие отношение к тому, как переносят убогие люди эпидемию. Случаи эти он почерпнул из трудов самых крупных авторитетов в области медицины. Mirabilia[57]свершались одно за другим и доказывали, что живое существо моего типа могло даже позволить себе отсасывать гной из нарыва и не почувствовать ничего, кроме легкого покалывания в желудке (такой случай отмечался во время эпидемии черной чумы тремя веками ранее).

– Фортунио Личето сравнивает их поразительные свойства со свойствами моноподов, кинокефалов, сатиров, циклопов, тритонов и сирен. Согласно разрядам, определенным отцом Гаспаром Скоттом, чем более пропорциональны конечности этих существ, тем больше у них шансов спастись от чумы. Так вот, все мы видим, что этот юноша в своем роде довольно неплохо сложен: крепкие плечи, прямые ноги, правильные черты лица, здоровые зубы. Судьбе было угодно занести его в разряд mediocres[58]ему подобных, а не несчастных minores[59]или, Боже упаси, горемычных minimi[60]. И потому мы можем быть покойны. Согласно Нирембергиусу, он один из тех, кто рождается с зубами, волосами и гениталиями взрослых особей. В семь лет они уже бородаты, в десять наделены огромной силой и в состоянии давать потомство. Джованни Эузебио утверждает, что ему попадался экземпляр, который уже в четыре года обладал весьма импозантной шевелюрой и бородой. Не говоря уж о легендарном Попобаве с его непомерно развитыми срамными частями, нападавшим на спящих крупных мужских особей небольшого африканского острова и жестоко насиловавшего их, так что те после безуспешного сопротивления оставались калеками.

Первым в стан эскулапа из Сиены переметнулся задрожавший всем телом и покрывшийся потом отец Робледа. Отсутствие иного выхода, столь же серьезно обоснованного, вкупе со страхом потерять заботу Кристофано заставили и прочих согласиться с его предложением сидеть по своим комнатам. Один аббат Мелани молчал, словно воды в рот набрал.

Собравшиеся стали было расходиться, но Кристофано задержал всех, сказав, что можно получить в кухне горячую пищу и поджаренный хлеб. Мне он велел разбавить вино водой, дабы оно легче впитывалось стенками желудков постояльцев.

Я отдавал себе отчет, как бы всем хотелось, чтобы в подобных печальных обстоятельствах пищу готовил сам мэтр Пеллегрино. Но теперь все было на мне одном, и, несмотря на мои потуги угодить, приходилось довольствоваться тем, что мне удавалось сварганить из размягченных бобов и того, что еще оставалось в старом дощатом шкафу в кухне. К богатым запасам двухуровневых закомар я не притрагивался. Обычно я готовил блюдо из фруктов, овощей и грошового хлеба, который нам передавали вместе с водой, и меня утешало, что я не расходую провизию, запасенную хозяином, хотя понемногу содержимое кладовых все же истощалось из-за того, что Кристофано то и дело черпал там материал для своих электуариев, бальзамов, притираний, пластырей, эликсиров, лечебных шариков и лепешек.

Вечером этого дня, для того чтобы хоть как-то помочь постояльцам перенести невзгоды, я все же изощрился и приготовил суп со сваренными на пару яйцами и луговым горошком, а к супу подал фаршированные рулетики из хлеба и соленые сардины, порубленные с травами и изюмом, а кроме того, корни цикория, сваренные в сусле и уксусе. И все это я сдобрил щепоткой корицы, подумав, что эта пряность, ценимая на вес золота, которую могут себе позволить только богачи, приятно поразит нёбо и улучшит настроение едоков.

– Осторожно, не обожгитесь! – с улыбкой предупредил я Дульчибени и отца Робледу, которые с каменными лицами разглядывали корни цикория.

Увы, благодарности, как и изменения к лучшему, в их настроении не последовало.

Мысль о том, что какое-то особенное строение моего тела могло, судя по словам Кристофано, являться защитой от эпидемии, впервые в жизни сопровождалось пьянящим ум и сердце чувством сродни гордости. И если некоторые из перечисленных эскулапом деталей и озадачили меня (в возрасте семи лет я отнюдь не был бородат, как и не родился с зубами и гигантскими причиндалами), я вдруг ощутил свое превосходство над обычными смертными. Снова и снова обдумывая решение, принятое Кристофано относительно меня, я думал: «Ну да, могло ли быть иначе? Теперь все зависят от меня. Вот отчего он так легко позволил мне оставаться в одной комнате с хозяином, хотя тот и был при смерти!» Хорошее настроение вернулось ко мне, но я все же старался не выставлять его напоказ.

Для того, кто всякий час доволен,Круглый год – весна…

– напевал кто-то рядом со мной. Это был аббат Мелани.

– Да ты, я гляжу, смотришь молодцом. Оставайся таким до завтра. Нам это пригодится.

Напоминание об утренней перекличке спустило меня с небес на землю.

– Не будешь ли ты так добр и не проводишь ли меня до места моего заточения? – покончив с ужином, спросил он.

– Отправляйтесь к себе один, – вмешался Кристофано. – Этот молодой человек нужен мне. И не возражайте.

Отделавшись от Атто Мелани, доктор велел мне вымыть тарелки и приборы.

– Отныне будешь делать это не менее раза в день. Сходи за двумя большими лоханями, чистыми простынями, ореховой скорлупой, чистой водой, белым вином и приходи в комнату Бедфорда.

Сам же он отправился к себе за заветным сундучком с инструментами, а также несколькими мешочками.

Когда он присоединился ко мне у изголовья горемычного англичанина, пылавшего, как уголек в камине, и бредившего, мы вместе раздели его.

– Ганглии слишком горячи, – заметил Кристофано расстроенно. – Надо бы их схоронить.

– Схоронить?

– Речь идет о великой и волшебной тайне, как быстро излечить от чумы, которую рыцарь Марко Леонардо Фиораванти, знаменитый болонский медик, оставил нам на смертном одре. Она гласит: пусть те, у кого уже появились бубоны, дадут закопать себя в яму, оставив над землей лишь шею и голову, пусть находятся в ней двенадцать – четырнадцать часов, а затем будут извлечены. Этот способ может быть применен во всех уголках мира и не требует затрат.

– А что это дает?

– Земля – мать, она очищает все, удаляет пятна с материи, за четыре – шесть часов размягчает жесткое мясо. К тому же не забывай, в Падуе есть грязевые ванны, излечивающие от множества болезней. Еще один хорошо себя зарекомендовавший способ состоит в том, чтобы от трех до двенадцати часов находиться в соленой морской воде. Увы, мы взаперти, и эти способы не про нас. Нам остается лишь одно – отворить бедняге Бедфорду кровь. Но сперва должно охладить ее.

Он достал деревянную коробочку.

– Это мои коронные мускусные лепешки, очень пользительные для желудка.

– В чем же польза?

– Они вбирают в себя все, что накопилось в желудке, и гонят прочь, ослабляя сопротивление, которое способен оказать больной действиям врача.

Он взял двумя пальцами одну лепешку, или иными словами, одну из этих сухих разновеликих кругляшек, которые готовятся аптекарями. Не без усилий удалось нам впихнуть ее в Бедфорда, который тут же смолк и чуть не задохнулся. Содрогнувшись и закашлявшись, он пустил слюну и в конце концов срыгнул в лохань, которую мы поместили у него под подбородком.

Кристофано с донельзя довольным видом изучил и обнюхал зловонную отрыжку.

– Ну что скажешь? Разве не чудеса творят лепешки? А ведь состав их куда как прост: унция лилового леденца, пять унций сабельника и столько же порошка из яичной скорлупы, драхма мускуса, драхма серой амбры, адрагантовая камедь и розовая вода, все это перемешано и высушено на солнце, – рассказывал Кристофано, суетясь вокруг Бедфорда. – У здоровых людей они борются с отсутствием аппетита, пусть и не так, как aromaticum, – добавил он. – Кстати, напомни мне, чтобы я снабдил тебя ими. В случае отсутствия аппетита у кого-нибудь из постояльцев выдашь ему.