В поисках Одри - Софи Кинселла

– Ш-ш! Дай прочитаю!

Я всматриваюсь через его плечо.

Уважаемая миссис Лоутон!

Мы в шоке и ужасе. В первую очередь от того, что Вы осмелились писать напрямую нашей дочери Одри, да еще и в совершенно непотребном тоне. Во-вторых, сама Ваша дерзкая просьба. Нам очень жаль, что у Вашей Иззи проблемы, но Вы просто сошли с ума, если думаете, что Одри захочет с ней встретиться. Вы хоть помните, что произошло? Что Ваша дочь (и не она одна) преследовала нашу? Вы в курсе, что с тех пор Одри так и не вернулась в школу и несколько недель пролежала в больнице?

Нам нет никакого дела, хочет Ваша Иззи извиниться или нет. Это может нанести еще больший ущерб нашей дочери, и мы не намерены рисковать.

До свидания.

– Кто такая Иззи? – интересуется брат. – Одна из тех?

– Да. – Ко мне снова возвращается это неприятное, отравляющее чувство. Просто от одного имени «Иззи».

– Поверить не могу, что она захотела меня видеть, – говорю я, уставившись на текст. – После всего этого.

– Ну, они же отказались. Так что все нормально.

– Нет.

– Нормально! Мама с папой за тебя постоят. Ты не обязана ни с кем встречаться. Одри, ты можешь даже в школу не возвращаться. Можешь, блин, что захочешь делать. Неужели ты не ценишь своих преимуществ? – Фрэнк открывает другое письмо. – Не ценишь, да? Упускаешь возможности.

Я его едва слушаю. В голове вихрем кружатся мысли. Которых я и сама не понимаю. И не хочу, чтобы они были.

Не отдавая себе отчета, я скрючилась на полу и закрыла голову руками. Все силы уходят на мыслительный процесс.

– Оди? – Брат это заметил. – Оди, что такое?

– Ты не понимаешь, – говорю я. – Когда я это прочла, когда все узнала, все стало ненормально.

– Почему?

– Потому…

Я даже сказать не могу. Слова есть в голове, но мне это не нравится. Я не знаю, почему они пришли. Но они не уходят.

– Может, мне надо с ней встретиться, – напрягшись, продолжаю я. – Может, надо встретиться.

– Что? – Фрэнк просто в ужасе. – Зачем?

– Не знаю. Потому что… Я не знаю. – Я хватаюсь за голову. – Не знаю.

– Дерьмовая идея, – объявляет брат. – Это все равно что звать гадости в свою жизнь. Оди, тебе и так до фига выпало. Ни к чему усугублять. Кстати, у папы есть ссылка на тест «Кто ты из Симпсонов», – добавляет он. – Ты должна его пройти. Где он тут… – Фрэнк щелкает мышью по ярлыкам рабочего стола наобум. – Он у нас вообще-то довольно прикольный…

– Прекрати. Мне надо подумать.

– Ты слишком много этим занимаешься. Вот в чем твоя проблема. Просто переставай думать. – Фрэнк замирает. – Ой. Черт. Что я наделал. Ты видела?

– Нет.

– Я, кажется, документ стер. Упс. – Брат неистово жмет на кнопку мыши. – Ну же, гад, верни его. Слушай, только не признавайся папе, ладно? Если я что-то испортил, то он будет неистовствовать…

Фрэнк продолжает что-то говорить, но я его даже не слышу и выхожу из комнаты. В голове кружится, сердце колотится, все кажется каким-то нереальным.

Попросить прощения. Я и представить не могу, чтобы Иззи попросила у меня прощения. Я вообще с трудом представляю, чтобы она говорила. Она никогда не была среди них заводилой. Она лишь слушалась и поддакивала Таше. Если говорить по правде, Таше подыгрывали все в классе. Пока я жертва, их не тронут. Даже Натали перестала за меня заступаться…

Нет. Хватит. Натали перепугалась. Я с ней только-только наладила отношения. Все нормально.

А страшная на самом деле Таша. От нее меня бросает в дрожь. Она умная, способная, целеустремленная, красивая – спортивного телосложения с квадратной челюстью. И учителя ее обожали. Просто обожали. Ну, пока не узнали правду и все такое.

Я много об этом думала. И решила, что она так развлекалась. Ну, понимаете. Просто могла себе позволить.

По моей теории, Таша когда-нибудь станет победителем. Каким-нибудь суперрекламщиком, будет продавать публике чужое мнение, заставляя всех в него поверить, упорно, неумолимо и очень вдохновенно. Из тех, кто умеет рекламировать так, что вы даже не заподозрите, что это реклама, и вы поддадитесь и будете делать то, что она захочет. Она будет использовать других, а потом выбрасывать. Все, кому она улыбнется, будут зачарованы и обратятся в ее веру. А те, кто ее ненавидит, чувствуют себя использованными и сломленными, но кому до них есть дело?

Если хотите настоящую правду, в которой вообще-то ни один взрослый не признается, наверное, весь этот опыт только поможет ей в жизни. Это был самый сложносочиненный школьный проект, который только можно представить. Инновационный. Длительный. Если бы его занесли в аттестат о среднем образовании, «Творческий подход к тому, как изводить Одри», она получила бы пятерку с плюсом и прекрасные рекомендации.

Ну да, в итоге ее исключили. Но это же мелочь, так?

В конце концов я понимаю, что пока не выскажусь, не успокоюсь. Поэтому я спускаюсь по лестнице, времени уже больше одиннадцати, я должна бы уже спать, а мама с папой заваривают на кухне травяной чай.

– Мам, я прочитала твое письмо и считаю, что мне надо встретиться с Иззи, – говорю я.

Вот так.

Мама запретила. Папа – тоже.

Мама вообще взбесилась. Ну, то есть, как она сама говорила, ее вывела из себя миссис Лоутон, но казалось, что она больше злится на меня – судя по тому, как она постоянно возвращалась к одной и той же теме.

Я понимаю, что читать личную переписку – это чересчур.

И понимаю, что родителям приходится решать серьезные вопросы, и это будет сложно делать с учетом риска, что я буду постоянно заглядывать в их почтовый ящик.

Я что, хочу, чтобы они повесили замки на все двери? (Нет.)

Я что, хочу жить в семье, в которой нет никакого доверия? (Нет.)

Погоди, или это сделал Фрэнк? Брат тебе помогал? (Молчание.)

У мамы побелели ноздри, вены на лбу запульсировали, а папа был мрачен, жутко мрачен, как никогда, и они были совершенно непреклонны насчет того, что встреча с Иззи – это абсолютно исключено.

– Одри, ты очень хрупкая, – повторяла мама. – Ты как фарфор, который только что склеили.

Это она от доктора Сары подцепила.

Они что, у меня за спиной разговаривают? Раньше мне такая возможность в голову не приходила. Хотя я могу тупить.

– Милая, я понимаю, что ты ожидаешь какого-нибудь катарсиса, что ты тоже выскажешься, и она все поймет, – говорит папа, – но в жизни так не бывает. Я за свою жизнь достаточно говнюков повидал. До них никогда не доходит, что они говнюки. Никогда. Что бы ты ни говорил. – Он поворачивается к маме: – Помнишь Иана? Моего первого босса? Вот был гад. Как был, так и останется.

– Я высказываться не собираюсь, – отмечаю я. – Это ей хотелось извиниться.

– По ее словам, – мрачно говорит мама. – По ее словам.

– Расскажи, зачем тебе это? – продолжает папа. – Объясни.

– Тебе нужны ее извинения? – спрашивает мама. – Можем предложить ей письмо написать.

– Дело не в этом. – Я нервно встряхиваю головой, словно чтобы утрясти мысли, чтобы они обрели смысл. Проблема в том, что я не могу этого объяснить. Я сама не понимаю, почему мне этого захотелось. Разве только чтобы кое-что доказать. Но кому? Себе? Иззи?

Доктор Сара не в восторге, когда речь заходит об Иззи или Таше или ком еще. И всегда такая: «Одри, тебе не нужно чужое одобрение», «Ты не отвечаешь за чужие чувства», «Меня эта Таша уже утомила, давай сменим тему».

Она даже дала мне книгу, посвященную нездоровым отношениям. (Я чуть в голос не рассмеялась. Что, бывают более нездоровые, чем у нас с Ташей?) Там говорилось, как важно быть сильным, остановить оскорбления и не подстраиваться постоянно под неприятных людей, а выделяться из их среды и быть крепким, как здоровое дерево. А не обрубленное, покосившееся, созависимое и жертвенное. Или какие там еще эпитеты.

Все это, конечно, прекрасно. Но Иззи, Таша и остальные все равно еще постоянно вертятся у меня в голове. Оттуда они не выселились. Возможно, этого никогда и не произойдет.

– Если я этого не сделаю, у меня навсегда останется неотвеченный вопрос, – наконец произношу я. – Который будет всю жизнь меня беспокоить. Смогла ли бы я? И изменило ли бы это что-нибудь?

Родителей это не убедило.

– Да так можно о чем угодно спросить, – возражает мама. – Смогла ли бы ты спрыгнуть с Эмпайр-стейт-билдинг? Ну, возможно, что и да.

– Жизнь слишком коротка, – твердо добавляет папа. – И надо двигаться дальше.

– Я пытаюсь двигаться дальше. Это – один из шагов!

Я перевожу взгляд с одного лица на другое и понимаю, что мне их никогда не переубедить. Что бы я ни сказала – никогда.

Так что я иду к брату. Который тоже считает, что идея плохая, разница лишь в том, что после примерно пятиминутного обсуждения он говорит, пожав плечами: «Твоя жизнь, тебе решать».