Звезда (Сборник) - Эммануил Казакевич

В дивизионной газете появилась статья о снабжении.

В статье было написано, что начальники ОВС нередко снабжают в первую очередь тех, кто поближе к штабу, а о людях переднего края они подчас забывают. В качестве примера упоминалась фамилия батарейного санинструктора Крайновой.

Наташа была недовольна неизвестным автором.

На следующий день ее вызвали в ОВС и сняли с нее мерку, а еще через день принесли новенькие сапожки, юбку, гимнастерку и шинель.

Статья в газете была ей неприятна, и потому она не очень обрадовалась обновкам.

Зато батарейцы внимательно рассматривали и сапожки и новую юбку. А старшина достал с полки инвентарную книгу батареи, разлиновал лист до конца, проставил в первой графе очередные номера и, с удовольствием вырисовывая буквы, вписал в инвентарь новое батарейное имущество.

— Вот теперь и ты у нас не хуже этой девчонки, — сказал Ванев-отец. — Посмотрели мы на вас обеих… да и надумали…

Когда Ванев и Наташа случайно вдвоем задержались у орудия, старик под строжайшим секретом сообщил ей, что писать в газету решили всей батареей сразу после прихода Аллы Широковой, что сочинял письмо артмастер Глущиков, а ошибки исправлял сам комбат, капитан Ванев.

Вторые сутки не возвращался Топорок с нейтрального поля. Разведчики искали его повсюду. Наташа всю ночь не могла уснуть и к утру решила, что это как раз то самое дело, которого она так долго ждала.

Не сказав никому ни слова, она вышла из блиндажа. Блеск солнца на звонком, подмороженном насте казался ярче самого солнца. При такой видимости каждый человек у переднего края превращался в мишень.

И все-таки ее радовало ясное утро! Ей казалось, что Топорок ждет помощи именно от нее, и потому она не чувствовала себя одинокой в тихом, насторожившемся фронтовом лесу.

Однако, отойдя километра три от батареи, она сбилась с пути. Трудно было придумать что-нибудь хуже! Заблудиться теперь, когда дорога каждая минута… А Топорок где-то лежит и ждет…

Наташа пошла вперед наугад. За лесом показался знакомый деревянный крест кладбища. Это кладбище было ее излюбленным ориентиром. Ермошев часто смеялся над нею: «Тоже мне вояка! От кладбища, как от печки. А как двигаться начнем, придется кладбище с собой захватить?» Наташа обрадовалась кресту, как радуются старому, испытанному другу. Она подбежала к чугунной кладбищенской ограде, крепко вцепилась в нее, словно боясь потерять найденное, и оглянулась вокруг. Ну да, это дорожка, что идет от батареи. Значит, к НП сюда. Обогнуть овраг… Тропинки распутались.

Вот и река, перерезающая нейтральный пустырь. Как трудно ползти по узкому проходу минного поля! Подмороженная корка снега с хрустом трескается под телом. Нужно не ползти, а мягко, бесшумно плыть по снегу, бесшумно протаскивать колени и локти. За березой, которую она заметила в первый день, кончается участок наблюдения батареи. До березы еще метров четыреста. Сколько раз нужно еще вот так протолкнуть себя? За березой — старый блиндаж. Не там ли лежит Топорок?

Злополучная прорубь напомнила Наташе историю с котелком. Конечно, путешествие за водой было простым бахвальством.

Но сейчас действительно нужно собрать все мужество… Если она погибнет сейчас, никто даже не узнает о ней… Как сильно хрустит наст!.. Осторожней!.. Слева из-под снега выглянула плохо запрятанная деревянная крышка мины. Все-таки напрасно она ушла, никому не сказав… Вернуться?. Но, может быть, где-то совсем недалеко лежит и ждет Топорок…

В блиндаже за березой Топорка не было. Наташа вспомнила свою любимую поговорку: «Человек стоит столько, во сколько он сам оценит себя». Просто нужно решить, что можешь, — и сможешь. И она сделала то, что разведчикам редко удавалось в такие ясные дни: она скатилась на лед, переползла реку, ползком выбралась на противоположный берег и снова поползла вдоль реки. Этот берег условно считался немецким. До проволоки противника оставалось сто метров. Наташа надеялась на свой маскхалат. Однако скоро снайпер заметил ее и открыл стрельбу. Она сползла в воронку. Начался поединок на терпение. Соломинки прошлогодней травы, торчавшие из-под снега прямо перед ее глазами, казались ей лесом. Наташа пересчитывала их и обещала себе, что покинет воронку, как только досчитает до сотой. Но вот уже десятый раз она доходила до сотой, а снайпер не давал поднять голову. И все-таки она чутьем угадала минуту. Может быть, снайпер отвернулся закурить или на мгновение просто отвел глаза. Наташа выбралась из воронки и, распластавшись по снегу, поползла снова, но не назад, а вперед. Пули ложились у нее за спиной: снайпер бил по пустой воронке. Она добралась до следующей воронки и отпрянула: на дне воронки, лицом к земле, лежал человек.

Наташа отползла назад, в нерешительности остановилась и снова придвинулась к воронке.

Человек повернул окровавленное лицо. Синие, отекшие веки плотно закрывали глаза. Правая рука потянулась вверх и тут же упала.

Это был Топорок. Его беспомощность сделала Наташу увереннее. Она спустилась в воронку, открыла санитарную сумку и занялась Топорком так, как если бы воронка была приемной полевого госпиталя. Уложив его поудобнее, она растерла ему окоченевшие ноги, сделала укол, заставила отхлебнуть водки.

Топорок сладко потянулся и лениво сказал:

— Не хочу слезать с печи. Ох, и тепло же здесь! Дай калача.

Наташа смочила водой из фляги половину солдатского сухаря.

Топорок лениво приоткрыл левый глаз — другое веко не поднималось, — сквозь щелочку медленно осмотрелся и встретился взглядом с Наташей. Глаз расширился.

— А я думал, что это мамка. Где мы?

Они пролежали в воронке до темноты и добрались до батареи только ночью. Топорок отказался ехать в госпиталь, боясь, что попадет оттуда в другую дивизию. Капитан Ванев приказал Наташе ехать вместе с Топорком в санчасть полка.

— Вылечите его — вернетесь.

На батарею они вернулись через три недели.

Теперь Наташа хорошо знала всех батарейцев. И уже совсем не все в них казалось ей замечательным. Она поняла наконец, что они самые обыкновенные люди, точно такие же, как всюду. Один из них был ворчлив, другой — груб, третий — вспыльчив, четвертый — слишком подозрителен. Бывали иногда по землянкам и у орудий мелочные столкновения, ссоры, споры. И все-таки жили батарейцы дружно, грубовато, по-мужски заботились друг о друге, знали друг о друге все, до мельчайших подробностей.

К Наташе на батарее относились теперь с особой бережностью.

Однажды, возвращаясь с НП на огневую, Наташа провалилась по пояс в засыпанный снегом окоп. Снег набрался в валенки, и чулки промокли. В землянке на огневой было пусто: расчеты занимались у орудий. Наташа стянула с себя чулки, разложила их перед дверцей железной печурки, села рядом и задремала…

— Плохо живете, огневики, — над самым ухом пробасил капитан Ванев. — Это ж не землянка, а камера окуривания.

Наташа вскочила. Блиндаж был полон дыма и гари.

У входа за капитаном Ваневым с виноватым лицом стоял Ермошев. А у Наташиных ног, прямо перед дверцей печурки, валялись остатки сгоревших (единственных к тому же!) чулок.

— ЧП[16] в нашем хозяйстве, товарищ комбат, — сказал Ермошев.

— Три наряда за это полагалось бы, — говорил вечером старшина. — А если сейчас приказ о наступлении привезут? Что я с тобой — сяду и плакать буду?

И три дня вся батарея дружно издевалась над беспомощным положением, в котором очутилась Наташа. А через три дня ее вызвали в штабной блиндаж и, ни слова не говоря, вручили какой-то сверток. Оказывается, нашелся у кого-то старый шерстяной шарф. Кто-то распустил его. Кто-то на самодельных спицах связал огромные, неуклюжие, но плотные шерстяные чулки. Наташа так и не узнала, чьих это рук работа, но замысел, как объявили, был общий.

— «Я много дарил цветов да букетов, — вспомнил Гайдай строчку, которая запала ему в память с того вечера, когда Наташа читала стихи Маяковского, — но больше всех дорогих даров…»

Гайдай запнулся и посмотрел на товарищей, ожидая поддержки. Ермошев достал из ватника записную книжку, поискал нужную страничку и прочел:

…я помню морковь драгоценную этуи полполена березовых дров.

— А я не забуду ваших чулок, ребята, — сказала Наташа.

Наташа шла в хозяйственный взвод снять пробу. Было еще темно. Ее кто-то окликнул. В трех шагах от тропинки, рядом с землянкой, по колено в сугробе стояла девушка в ватных брюках и старательно мылась снегом. Когда Наташа подошла ближе, девушка выпрямилась.

— Откуда ты взялась? — удивленно спросила девушка.

— А ты откуда?

— Вот из этой землянки. Приходи ко мне. Спросишь Женю Колосову… Первую девушку вижу за целый месяц!