Хроники Ники (СИ) - Черри Линда

— Ну не знаю, — проговорила я, с сомнением разглядывая себя в зеркале, — Я не решусь так выйти из дома.

— Решись, и ты кое-что узнаешь, — загадочно сказала Настя.

— Узнаю что?

— Что куча парней готовы пойти за тобой на край света, — подобострастно заключила Настя.

— Им придется тащить меня туда на руках, ибо сама я на таких каблуках и двух метров не пройду! — ответила я.

— Вот, что значит имидж, у тебя уже появились капризы, — подхватила Катька.

***

Когда вернулась домой и вошла на кухню, то заметила, что две пары абсолютно круглых глаз смотрят на меня в немом ни то ужасе, ни то восхищении.

— Девушка, вам кого? — спросила мама наигранным серьезным тоном.

— Мама, брось, это же я, твоя дочь — Ника, — таким же наигранным тоном актрисы из мыльной оперы проговорила я.

— А зачем штаны испортила? — спросила бабушка.

— Не испортила, а модернизировала, — сказала я, слегка обидевшись, что они не оценили по достоинству перемены в моем образе.

Я ушла в свою комнату и долго рассматривала себя стоя перед старым трюмо. Кружилась, вставала на цыпочки, прыгала с гитарой наперевес, трясла волосами, представляя, что я на сцене и передо мной толпа разгоряченных фанатов.

Образ мне нравился все больше. Девчонки правы, пора становиться взрослой, красивой, соблазнительной. Такой, чтобы понравится взрослому парню, а хотя бы и Даниле.

И вдруг я остановилась. Вспомнила наш разговор у Насти, вспомнила, с чего все началось, и что поведал нам Илья. Меня посетило странное чувство, будто я пытаюсь извлечь радость из чужого горя. Будто скачу на руинах чужих чувств. Да еще похороны эти. А потом наши глупые сплетни и веселье с переодеванием. Я с остервенением стащила с себя новые узкие штаны, а потом упала на диван и разрыдалась.

[1] Время уходит каждый день

Можешь трясти своей душой сколько угодно

Но ты не увидишь

Как мы уходим прочь отсюда в чистую бесконечность

Июль 2001 г. — Под колесами любви Ева, Адам и Малыш

Day's dawning, skins crawling

Pure morning

(c) Placebo — «Pure morning»

Жаркая и короткая июльская ночь отступала стремительно, едва успев, как следует начаться. Уже было видно, как светлеет небо над кромкой леса, а мы с Даней все продолжали сидеть на лоджии мансардного этажа садового домика и горланить:

«…Это знала Ева, это знал Адам

Колеса любви едут прямо по нам…»

Игра называлась «кто кого перепоет русским роком», мы уже прошлись по Алисе, ДДТ и Чижу, проорали почти всю Агату, и добрались до "Колес любви" Наутилуса. Катька, Настя, Илья и Димон уже давно сдались и пытались спать, разойдясь по комнатам, но Даня и я оставались бодры и полны решимости:

«…Чингисхан и Гитлер купались в крови,

Но их тоже намотало на колеса любви…»

Из форточки к нам на балкон выглянула взлохмаченная голова Ильи:

— Я вас сейчас так намотаю! Дайте поспать черти волосатые! — вскричал он.

Но мы не унимались.

С другой стороны послышался мощный удар кулаком в стену, видимо Димон тоже хотел спать.

Илья не замедлил ответить вторым ударом, и тут уже закричала Настя:

— Народ, хватит петь, а то они сейчас весь дом разрушат, и бабушка нас закопает потом тут же под руинами!

Это уже было серьезным предупреждением. Нам очень нравилось у Настьки на даче, и хотелось, чтобы дом стоял как можно дольше и был в порядке, и чтобы Настя нам разрешала приезжать почаще и устраивать такие же веселые вечеринки.

— Даня, мне страшно, я не хочу разрухи, — тихонько сказала я, перестав петь.

— Разруха ты-ы, разруха, чужая сторона… — завыл Даня.

— Не разруха а разлука! — смеясь, поправила я его.

Он подсел ко мне поближе, обнял за плечи и тихонечко запел на ухо:

— Никто нас не разлучит, лишь мать сыра земля…

Мы уже несколько дней отдыхали на даче Настиной бабушки Ани. Днем бабуля приезжала, возилась в огороде, мы помогали ей, как могли, потом вместе обедали и провожали ее на остановку пригородного автобуса. А по вечерам принимали новых гостей: Илью, Даню и Димона.

Илья давно и с энтузиазмом пытался наладить личную жизнь Димы, рыжебородого ударника «МэМэ». Последнее время он преследовал идею — свести его с нашей Катькой Котич. У почти тридцатилетнего Димона было пивное брюшко и мешки под глазами. Он был в разводе, и воспитывал семилетнюю дочь.

Илья строил грандиозные планы о том, как Димон женится на Катьке и обязательно возьмет ее фамилию. Потом они нарожают рыженьких Котичей, а он будет их крестным отцом — «почетным котоводом селекционером». Поэтому, несмотря на Катино сопротивление, Илья упорно притаскивал Диму на все наши вечеринки.

Что касается меня и Дани, то мы и правда начали встречаться. Ну как встречаться, просто гулять время от времени в компании Насти и Ильи. Никакого намека на романтику в нашем общении не было. Мне казалось, что Даня относится ко мне как младшей сестре, причем не своей, а Настиной. Типа, ребенка нельзя одного дома оставить, вот и водим с собой на взрослые тусовки.

А ведь я старательно поддерживала новый имидж, созданный Катей и Настей. Носила перешитые клеши и обтягивающие маечки, ярко красилась, укладывала волосы и выпросила у мамы, купить мне черные босоножки на платформе. Даже Илья похвалил то, как я теперь стала выглядеть. А Данила ничего. Он был просто веселым, дружелюбным, подчеркнуто приветливым. Шутил со мной, придуривался, будто мы детсадовцы. У нас с ним появилось свое фирменное приветствие:

— Привет, малыш! — бодро восклицал он.

— Привет, Карлсон! — отвечала я, подражая голосу Малыша из мультика.

Все эти игры были призваны оттенить страсть и романтику в паре Ильи и Насти. Мы были как два придворных шута.

— Он стеснительный чел, — подбадривал меня Илья, — ты сама с ним кокетничай, заигрывай. Соблазни его, в конце концов! Знаешь сколько желающих его охмурить, а у тебя реальный шанс!

— Не буду я, не хочу! Я тоже стеснительная! — отвечала я.

— Ну и ходите, как пионеры за ручку до пенсии, — обижался он.

Несмотря на всю легкость нашего общения, Данила казался мне очень далеким, непостижимым, существом из другого мира, которым можно любоваться лишь издалека, да иногда купаться в лучах его света. Мне хотелось с ним разговаривать, нравилось смотреть на его выгоревшие на солнце длинные волосы и слышать его уютно-бархатистый обволакивающий голос. Но почувствовать что-то большее, чем дружеская симпатия, а тем более влюбиться в него у меня не получалось.

Может быть, это ощущение неизвестной чуждости было взаимным, и поэтому между нами всегда была дистанция. А может быть, Илья был прав, и природная застенчивость обоих мешала нашему сближению.

Горизонт становился все светлее, вставало солнце. Наблюдая, за этой чарующей картиной мы одновременно перестали петь и замолчали на несколько минут. Постепенно захотелось спать.

— Я отключаюсь прямо тут — сказала я.

Даня встал с дивана и я сразу вытянула ноги и укрылась цветным покрывалом.

— До новых встреч, — ласково сказал Даня и вышел с лоджии, прикрыв за собой дверь.

Я закрыла глаза, но сон, который должен был завладеть мною мгновенно, вдруг куда-то испарился. Было просто очень приятно лежать на свежем воздухе, чувствовать прикосновение легкого ветерка к щекам, слушать далекое щебетание каких-то птиц.

Через несколько минут неожиданно вернулся Даня.

— Там страшные волосатые и бородатые дядьки храпят, я не могу там оставаться, — сказал он тихим и жалобным голосом, — ты меня приютишь?

Я подвинулась на узком диванчике, на сколько, это было возможно, он снял футболку и лег рядом, стянув на себя почти все покрывало.

— Ну и наглость! Последнее отнимают! — шутливо возмутилась я, а сама вдруг заволновалась: он что, собирается остаться со мной?!

— Я люблю спать в комфорте, — капризно отозвался Даня.

Устраиваясь поудобнее, он обнял меня, я прижалась щекой к его прохладному плечу, и почувствовала, как сладко пахнет его кожа. Наши ноги переплелись под покрывалом. Стало очень уютно и тепло. Впервые мы были с ним так близко, наедине. Только я и он. Так что не нужно было что-то придумывать, шутить и орать дурными голосами, чтобы развеселить публику.