Антишулер - Сергей Самаров

— Есть. И лазарет у нас есть, и камеры. Правда, гауптвахту сейчас используют как следственный изолятор, а нас в палатку переселили, но мы и там лазарет организуем. А если хотите, я постараюсь вас устроить и в СИЗО. Но там камеры переполнены. Вы же знаете, наверное, что в нынешних условиях СИЗО — это фильтрационное учреждение. Там бандитов держат. И боевиков, и уголовников. Они люди южные, горячие… Шумят много. А вам, рядовой, покой нужен.

— А в СИЗО в карты играют?

— Играют. Там во все играют.

— Тогда мне туда. Там я хорошо жить буду, могу вам обещать.

Я видел, естественно, что Андрей Васильевич просто пугает меня. От собственного испуга. Никто ему, конечно, не подпишет ордер на мой арест. И даже не позволят провести задержание. И потому я куражился, как мог. От госпитальной скуки.

— Эх, молодой человек. Как вы мне надоели… Подписывайте, хватит в игры играть…

— В игры, товарищ майор, я играю, когда у меня руки рабочие и глаза хорошо видят. А сейчас я выясняю обстоятельства. Скажите, а что будет, если я подпишу обязательства, а сам буду увезен против собственной воли.

— Если против собственной воли, то это ничем вам не грозит.

— А если по собственной воле?

— Тогда я буду вынужден объявить вас в розыск. Не думаю, что это доставит вам удовольствие.

Круглая голова майора сильно вспотела, и мне стало жаль его. Опять вспомнилось, как разговаривал с Андреем Васильевичем из автобуса полковник-генштабист.

— Давайте. Подпишу, — согласился я. — Но учтите, товарищ майор, это исключительно из моего к вам личного уважения.

Надо было видеть, как радостно блеснули глаза следака. Еще бы чуть-чуть, и трогательная мутная слеза скатилась бы по щеке. Майор искренне расчувствовался и ощутил облегчение.

Я, не читая текста, подписал.

— Ну, вот и все… — Андрей Васильевич быстро убрал бумагу в папку и радостно вздохнул.

— А сейчас, когда дело сделано, скажите, товарищ майор, зачем вам нужна эта подписка? Вы же знаете, что всех раненых вот-вот отправят в тыловые госпитали. Не поедете же вы за мной в Самару, если меня туда отправят…

— Не поеду… — согласился майор. Теперь, имея в руках подписанную мной бумагу, он уже обрел некую уверенность. — Вас, я слышал, вообще к награде представили за освобождение пленных и за это происшествие в автобусе. — Оказывается, следак отлично осведомлен обо всем, что произошло после нашего расставания. — Я бы еще и от себя самый большой орден вам дал за ту эстонку, которую вы застрелили. Она снайпер и имеет на своем счету шестнадцать солдатских душ. Мы ее разыскивали. И ваше дело мы закроем, не сомневайтесь. А прапорщик-интендант, как ему и положено, пойдет под суд. — Я глянул на подполковника-интенданта. У того бутерброд застрял во рту. Услышал. И забыл уважаемый старший офицер, что ему следует жевать. Майор же продолжал: — Только мне, чтобы закрыть дело, следует всю документацию оформить. А то вы на пьедестал взойдете, а меня гонять за непорядок будут. Вот и все. Счастливо вам поправиться, товарищ антишулер…

Он улыбнулся во все круглое лицо и протянул мне руку на прощание. Я опять сумел вытерпеть рукопожатие. Даже без гримасы боли.

— Надеюсь, Андрей Васильевич, что больше не увидимся.

— Я тоже на это очень надеюсь. И примите совет более опытного человека. Впредь играйте только на деньги. Но не на казенные. Будете играть на вещи — вас обязательно будут преследовать. Вещи всегда кому-то принадлежат. На свои люди играть не всегда любят.

Если бы он знал, что преследовать могут и за деньги. Уж я-то в этом убедился.

Дверь открылась с привычным скрипом, но майор обернулся уже на пороге.

— Кстати, чуть не забыл… На вас пришел запрос из дома.

— Из дома? — удивился я. — Кто?

— Областное управление внутренних дел желает установить ваше местонахождение.

— Зачем?

Он, пожав плечами, ушел, оставив меня в раздумье с открытым ртом. Дверь, придерживаемая рукой майора, закрылась осторожно и даже не скрипнула.

Я не совсем понял суть последнего сообщения. Мое местонахождение желает установить родное областное управление внутренних дел? По какому, интересно, поводу? Это известие оставить меня спокойным, естественно, не могло. Я понимал, что для скорейшего выздоровления мне необходим покой и спокойствие нервной системы. Но не думать о розыске я уже не мог. Это волновало. И, только установив причину, я смог бы слегка успокоиться. Однако установить причину я мог только мысленно. Провести какой-то анализ, что-то придумать, в чем-то себя уговорить.

Так кто же ищет?

Рамазан Латыпов? Тот человек, что имеет, как я думаю, основания меня искать? Или он думает, что имеет такие основания. Я же, естественно, так не думаю.

Но я очень сомневался, что у Рамазана такие длинные руки и настолько всем необходимые деньги, чтобы он мог на полную катушку запрячь даже ментов. Конечно, можно кого-то, и даже многих из них купить. Одного, даже нескольких, даже несколько десятков, как покупал он их, чтобы не закрывали его казино. Как покупал, чтобы даже охраняли это заведение от случайных людей с какими-то удостоверениями властных структур. Но чтобы отправить официальный запрос, мне кажется, собственной инициативы Рамазана было бы мало. Запрос — дело слишком серьезное, он регистрируется и обосновывается документально. А все махинации Рамазана с покупкой полиции — это чисто закрытые мероприятия. Деньги из рук в руки никто не видел, никто не знает и никто ничего не помнит. Так что Рамазан отпадает.

Может ли это быть что-то другое?

Может быть что угодно. Самый простой вариант: на чем-то «залетели» квартиранты, которых я пустил на время своего отъезда — молодая супружеская пара, еще не успевшая обзавестись ни квартирой, ни детьми. Не зря мне не понравился взгляд парня. Подумал еще тогда, что он «колется». Такие люди вполне могут и себя, и другого «подставить». Самый простой вариант — «передозировка», летальный исход. Возникнет вопрос — чья квартира? Вот и вариант для розыска хозяина. А если парень еще и приторговывал наркотой, это тем более повод.

Еще что-то может случиться? Может… Какие-то неприятности у директора казино. У директоров таких заведений всегда бывают неприятности. Хватились, что я бросил работу, даже не написав обыкновенное заявление об уходе. А все характеристики для военкомата мне изобразил товарищ по институту на домашнем компьютере.

Стоп!

Откуда вообще стало известно — где я? Почему запрос пришел в окружную прокуратуру? Я не давал никому никаких координат при убытии на «кавказские курорты». Квартирантам я сообщил, что поеду на год в Москву, попытаюсь там устроиться. Сдать они, естественно, могли бы меня запросто, но они ничего не знают. Вообще ничего: ни адреса, ни сотового телефона, который я выбросил перед отъездом в первую же урну, которая мне подвернулась на улице, ни моих родственников и друзей, никого, через кого я мог бы быть найден.

Чтобы искать меня здесь, следовало целенаправленно обратиться в военкомат. Если солдата призывают на срочную службу — менты получают сообщение из паспортного стола. А если я пошел в армию по контракту — это равноценно поступлению на работу. Не должно быть у ментов таких данных, если они военкомат не запрашивали. А кто сейчас ищет людей через военкоматы? Нынче сами военкоматы ищут через полицию призывников.

А откуда могут быть данные в областной ментовке?

Интересно. Можно предположить какую-то случайность?

Можно. Только это, я думаю, и можно предположить.

Но с чем эта случайность связана, и несет ли она для меня опасность?

Эх, жалко, уехал уже полковник Сапрыкин. С ним можно было бы посоветоваться. Но строить любые предположения, знаю по опыту, следует, только исходя из худшего. А самое худшее — до меня добираются парни Рамазана. А отсюда, из армии, убежать и спрятаться сложнее — я сам себя загнал, выходит, в армейский темный угол. Убежишь от парней Рамазана, тебя начнет разыскивать военная прокуратура. За дезертирство. У этих в руках государственный аппарат. Они обучены искать. Тогда вообще некуда будет спрятаться.

В этом случае вариант один — идти на опережение и комиссоваться из армии. После плена легко можно «закосить» под психа. А после ранения вообще на инвалидность ужасно хочется. Я беспрерывно лежу, значит, здесь и думаю только об инвалидности. Кто подумает, что человек, получивший девять пуль, ставит себе какую-то иную цель, кроме обыкновенного отдыха. После девяти пуль никто служить в армии не захочет. А работать ему после такого ранения будет трудно. Пострадал за государство, получи от государства на хлеб с водой, на большее рассчитывать не стоит.

Но англичане на это говорят «Time is on our side» — время не на нашей стороне. Грех, конечно, в моем положении жаловаться на хроническое недосыпание. Но полное ограничение подвижности делает мое состояние предельно опасным. Вместе с кроватью далеко не убежишь. Да еще майор Растопчин объявит в дополнительный розыск за похищение кровати в госпитале.