Сталинград. Десантники стоят насмерть - Владимир Першанин

Для одноэтажек вполне хватало обычной десятикилограммовки, любой дом разваливался до основания. Горящие клочья камышовых и деревянных крыш поджигали соседние дома, тем более в конце лета все высохло. Близкое соседство множества домов обернулось бедой. Саня Тупиков закричал, показывая на склон за железной дорогой.

— Наша улица горит. Там мать, сестренки.

Он кинулся бежать, за ним вскочили еще несколько человек. Шмаков и дядя Захар сгоняли ребят в кучу. Я догнал Саню и привел на место. Нам помогал Женя Кушнарев. Парень имел крепкий характер. Когда Саня попытался снова убежать, Кушнарев придавил его за плечи.

— Пусти, гад, — вырывался он.

— Ты никому не сможешь помочь.

— Тебе на все наплевать, один живешь, а у меня мать с сестренками.

Вмешался младший лейтенант.

— Санька, брось фокусы. Ты теперь красноармеец, бегство считается дезертирством.

Я спросил Кушнарева:

— Ты правда один жил?

— С бабкой. Отца убили, мать с братом при эвакуации пропали, погибли, наверное.

Ответ прозвучал совершенно спокойно. С равнодушием человека, который свыкся с бедой.

— Я же говорил, тебе на все наплевать, — продолжал выкрикивать Саня Тупиков, затем расплакался.

Закурили, что имели: махорку, папиросы, табак-самосад. Затем перебрались на песок под густой шатер сплетенных между собой вязов. В пяти шагах билась о камни быстрая речка Царица. Вокруг сидели, бродили между деревьями люди, испуганно переговаривались. Подошли двое пацанят лет тринадцати, попросили закурить. Я хотел их прогнать, но дядя Захар отсыпал табаку. Мальчишки очень ловко, по-взрослому сделали самокрутки.

По оврагу плыл сладкий запах карамели. Пацаны показали на горящее двухэтажное здание у обрыва. Оказалось, горит кондитерская фабрика. Кроме прочего, там делали шоколад для госпиталей и летчиков — тоже военный объект. Мальчишки посовещались, решили, что возможность разжиться конфетами упускать нельзя. Поднялись и пошли в сторону пожара, взрывы их не пугали.

Мы ожидали, налет закончится, однако фрицы задумали серьезное мероприятие. Появилась новая волна бомбовозов, обратили внимание на овраг. Взрыв прорвал завесу ветвей, гремело и ухало по всей пойме Царицы. Младший лейтенант запретил подниматься и куда-то бежать. Бомбежка в лесу не бывает эффективной, осколки и взрывная волна вязнут в деревьях. Нас подстерегала другая беда: загорелась высохшая трава, камыш, кустарник. Вниз по руслу хлынул поток дыма, он мог задушить нас.

Пришлось бежать к Волге. Возле причалов собралась огромная толпа. Пароходы тревожно кричали, знакомый тральщик хлопал в небо из пушек, тяжелая зенитная батарея на террасе набережной тоже вела огонь. Зенитчики гибли на наших глазах. Одно орудие перевернуло и раскидало по частям, три других продолжали стрелять. Эта славная батарея будет воевать еще целый месяц, отбивая налеты вражеских самолетов, а позже откроет прямой огонь по вражеским танкам, прорвавшимся к Волге. На этом месте установили через много лет памятную плиту с памятной надписью. К сожалению, имена на этой надписи отсутствуют, они остались безымянными героями.

Но если память об артиллеристах сохранилась, то никто не вспомнит людей, которых смахнуло взрывом огромной бомбы. Она рванула на кромке берега. Летчики 4-го воздушного флота генерал-полковника фон Рихтгофена выполняли бомбежку с большим старанием. Уложенная в толпу пятисоткилограммовка, способная утопить крейсер, сработала мощной динамической волной и осколками. Ничего не пропало зря. Люди в центре взрыва превратились в ничто, еще двести человек были убиты или тяжело ранены.

Несколько авиабомб помельче взорвались в воде, вскрыв металлический борт сухогруза. Тральщик повалило на бок волной, отважный корабль, не переставая стрелять, занял, как ванька-встанька, прежнее положение, зенитки стучали еще быстрей.

Если начертить на бумаге путь нашего отряда в тот день, получился бы ломаный круг. Мы шли к вокзалу, надеясь поймать попутные машины, затем бежали от бомбежки в овраг, спустились к Волге, но вскоре поняли, что оставаться здесь опасно. Выше по течению взорвались баки с нефтью. Горящая жидкость сплывала навстречу нам. Из огненной мышеловки на полном ходу вырвался пароход, он торопился к левому берегу. Счетверенная зенитная установка возле одного из причалов стреляла непрерывно, на фоне черного дыма отчетливо виднелись вспышки. Вражеские бомбардировщики не обращали внимания на пулеметный огонь и сбрасывали бомбы. Некоторые из них попали в огромные плоты, которые перегоняли с верховьев в Астрахань. Сосновые стволы громоздились друг на друга, по ним бежали к берегу сплавщики, хотя на берегу было не менее опасно. Один из сплавщиков не только удерживался на скользких бревнах, но и тащил под мышкой полушубок. Он сумел спрыгнуть на песок и добраться до обрыва, но это оказались его последние шаги.

Высокий обрыв над Волгой обвалился от сотрясения почвы, человек с полушубком исчез. По воде бежала странная рябь, как в закипающем чайнике. Завершая круг, начатый от Студенческих казарм, мы повернули наверх. Когда взбирались, под ногами поползла земля. Еще один широкий пласт берега, потревоженный бомбой, сполз с негромким вкрадчивым шорохом. Страшным оказался этот шорох. Многие тонны обрушившегося песка похоронили женщин с детьми, которые прятались под обрывом. На верхушке оползня качался, как флаг, молодой тополек. Оказались погребенными и трое ребят из группы, отставшие на подъеме. Они еще не принимали присяги, не получили оружие, но погибли, занесенные в список пополнения нашего батальона.

Что еще врезалось в память в тот августовский вечер? Не спадала жара. Она усиливалась потоками раскаленного воздуха от бесчисленных пожаров. В одном месте асфальт пузырился и лопался. Я не сразу сообразил, что вихрь от горящего дома проник в подземную трубу, подогревая уличное покрытие, как гигантская печь. Вытяжкой являлся колодец с расколотой крышкой, из него валил дым.

Неподалеку две женщины раскапывали руками завал. Бесполезное занятие. У них доставало сил лишь отбросить в сторону отдельные кирпичи и мелкий хлам. Рядом сидел дед, равнодушный ко всему, возможно, контуженый. Одна из женщин бросилась к нам, объяснила, что под завалом лежат люди, им надо помочь.

— Там все мертвые, — коротко объяснил младший лейтенант.

Женщина материлась и кричала, лицо дергалось от злости. Она видела в нас причину своих несчастий. Чего мы здесь шляемся, затянутые в ремни, с оружием, когда под камнями лежит ее муж, дочь, еще какие-то родственники.

— Папа, ну что вы сидите? — неожиданно перекинулась она на деда.

Тот поднял глаза, хотел встать, его шатнуло. Шмаков дал команду помочь, и мы дружно принялись растаскивать кирпичи. За полчаса работы перекидали половину завала. В некоторых местах тлел деревянный хлам, камни обжигали кожу. Из-под обломка стены размером со шкаф торчали человеческие пальцы. Вместе с Кушнаревым, Тупиковым и двумя ребятами пытались сдвинуть крупный обломок. Он опасно качнулся, мы отступили в сторону. Перед нами лежала вниз лицом мертвая девушка. Голубое платье выделялось ярким пятном среди бурых кирпичей. Когда ее мать завыла, мы попятились. Она звала дочь по имени и пыталась вытянуть зажатую руку.

— Я же говорил, все мертвые, — бормотал Павел Шмаков, вытирая пилоткой закопченное потное лицо.

Дядя Захар выковырнул несколько кирпичей и освободил руку погибшей девушки. Платье задралось, обнажив полные ноги. Саня Тупиков и двое ребят глядели на мертвую девушку с испугом. Кушнарев нагнулся и поправил платье. Кажется, в отличие от других, он совсем не боялся мертвых.

— Пошли, нечего здесь делать, — сказал Шмаков.

Все двинулись дальше. Женя находился рядом со мной, рубашка на нем порвалась, он тяжело дышал и заметно хромал. Однако не отставал, помогал мне, торопил еле плетущихся ребят. Центр города остался за спиной, мы поднимались в гору мимо домов с закрытыми ставнями. Обычно их замыкали на ночь, сейчас они служили защитой от осколков. Ноги скользили по грязи. Откуда она взялась, ведь последний дождь прошел давно? Оказалось, бомба повредила водопровод, чугунную колонку перекосило, из-под нее била вода.

Жадно пили, смачивая рубашки и лица. Мы снова оказались возле знакомых казарм, сделав за несколько часов круг по гибнувшему городу. Саня Тупиков объяснил, что мы вышли к окраине и надо двигаться вверх по оврагу мимо Мамаева кургана. Затем он снова пытался уйти, показывая в сторону окутанной дымом Дар-горы.

— Разбомбили моих, чувствую. Надо похоронить.

Уйти Сане не дали, его удержали сами ребята. Когда брели мимо кургана, я прикинул, что группа сократилась человек на восемь. Уже в темноте сели под деревья, перекусили. Обсуждать ничего не хотелось, все были слишком подавлены увиденным. Саня ушел раньше всех спать и, кажется, опять плакал. Его не утешали, а Женька Кушнарев рассказал мне, что отец тоже погиб во время бомбежки.