Фрейлина - Шеннон Дрейк

— Если бы я только знала, что мой Бог со мной, — вдруг пробормотала больная, и казалось, что в этот момент она была в здравом уме.

— Моя дорогая леди Кэтрин, я уверяю вас: Бог всегда с вами, — произнесла Гвинет и почувствовала, что Кэтрин крепко ухватилась за нее.

Костлявые руки больной, которые держала Гвинет, вдруг приобрели огромную силу.

— Он с вами, — повторила Гвинет и в ужасе растерялась: она не знала, что еще сказать или сделать.

Тут ей вспомнилась песня, которой давно, еще в детстве, ее научила одна из нянек. И она стала тихо и ласково напевать:

Бог — в горах, высоко над нами,

Он нас хранит в небесах над холмами.

Бог всегда со мной,

Он лежит со мной рядом.

Бояться не надо.

Не пугайся ночи —

Не страшен мрак.

Бог всегда нам светит

Во тьме, как маяк.

— Как красиво! Пожалуйста… пой дальше! — прошептала Кэтрин.

Если в песне и были еще какие-то слова, Гвинет их не знала, поэтому на мгновение замолчала.

— Мне нравится эта песня. Пожалуйста, спой ее опять, — попросила Кэтрин и еще крепче сжала руки Гвинет.

Большие глаза больной смотрели по-детски доверчиво.

Гвинет спела песню опять и потом еще раз.

Повторяя в третий раз единственный куплет, который она помнила, Гвинет с изумлением почувствовала, что сжимавшие ее руку пальцы разжались, и увидела, как Кэтрин медленно закрывает глаза. Через минуту больная уже мирно спала. Гвинет высвободила свои руки и встала.

Потом она повернулась, чтобы уйти, и похолодела от ужаса: она была в комнате не одна. Всего в нескольких футах от нее молча стояла сиделка. А в задней части комнаты стоял Рован, и казалось, что только лежавшая у него на плече ладонь Тристана удерживала его на месте. Все не отрываясь смотрели на Гвинет.

Густые соломенные волосы Рована были растрепаны, словно он только что встал с постели, и вся его фигура выражала ничем не скрываемое страдание. Гвинет показалось, что он взглянул на нее как на что-то отвратительное и гадкое. По тому, как прямо он стоял, как вытянулся и напрягся, словно тетива на луке, она поняла, что ему мучительно хочется шагнуть вперед и оторвать ее от постели жены.

Он был готов защитить жену единственным способом, который знал. Гвинет подумала: в этом человеке столько силы, но он ничего не может сделать, чтобы вылечить свою любимую и снова сделать ее такой, какой она была.

— Теперь она заснула и спит хорошо, — прошептала сиделка.

Гвинет быстро отошла от кровати. Она подумала, что сейчас похожа на привидение, вмешавшееся в дела людей: на ней только белая ночная рубашка, ноги босые, волосы растрепаны. Ей было трудно говорить, хотя слова сиделки и нарушили неловкое молчание в комнате.

— Извините меня. Я услышала, как она страдает, но не увидела… никого рядом с ней, — прошептала она.

Рован продолжал пристально глядеть на нее и по-прежнему сурово молчал.

— Мы пришли сразу после того, как вы вошли сюда, но не стали вмешиваться, — сказал Тристан.

Когда заговорил Рован, ее поразило, что его голос звучал жестко, хотя слова были добрые.

— Похоже, вы успокаиваете ее, когда другим это не удается. Идите в постель: вы, должно быть, устали. Теперь с ней будем мы.

Когда она поспешно выходила из комнаты, то заметила краем глаза слабую улыбку Тристана. Улыбка относилась к ней, и поэтому она испугалась, увидев, что он идет вслед за ней по коридору.

— Миледи?

Она остановилась перед своей дверью и повернулась к нему.

— Я не хотела вмешиваться, — твердо сказала она.

— Я… — Он явно растерялся. Потом поднял руки, пытаясь найти подходящие слова. — Пожалуйста, не держите обиду на милорда Рована. Вы должны знать… она теперь не узнаёт его. И когда он видит это… его сердце разрывается.

— Я понимаю.

— Вы очень добры, миледи. Лорд уснул, а сиделка как раз вышла подышать свежим воздухом. Боюсь, что я тоже проспал первые крики леди Кэтрин.

Она кивнула и подумала: «Рован ненавидит меня. Раньше я его забавляла, теперь вызываю у него чувство ненависти. Он не хочет, чтобы кто-нибудь видел его страдающим от боли или слабым, и теперь ненавидит меня за то, что я видела и его боль, и его слабость».

— Вы сумели успокоить ее. Спасибо, — поблагодарил Тристан и поклонился ей, завершая разговор.

— Спокойной ночи, — пожелала Гвинет.

— Спокойной ночи и хорошего сна, миледи.

Рован проклинал себя. Сколько раз он скакал на коне в бой, сколько раз ночевал на голой земле — и всегда был настороже, слышал в ночи даже самый слабый звук. Он научил себя быть бдительным: в этой стране врагами могли быть не только англичане. Когда не с кем было драться, его земляки воевали между собой, поэтому он научился никогда не ослаблять внимания ночью.

Но Кэтрин закричала, а он ее не услышал. Он не проснулся. Вместо него к ней подошла Гвинет. И его жена, которая не узнавала ни его самого, ни его голос, отозвалась на ласковое утешающее прикосновение чужого человека, на незнакомый голос.

Он всю ночь просидел рядом с Кэтрин. Та больше не кричала, даже ее дыхание было едва заметно. В своей просторной кровати она казалась крошечным ангелом.

Рован подумал, что обязан чувствовать величайшую благодарность своей гостье. Но что-то в его душе восставало против этого. Его несчастье — только его боль. Мир знал Кэтрин очень красивой, остроумной, очаровательной и доброй женщиной. Никто не должен видеть ее такой.

Когда прокукарекал петух, он встал со своего места у постели жены, а та продолжала спать. Рован чувствовал, что невероятно устал. Ему нужно было отдохнуть, но не хотелось уходить от Кэтрин.

Почему он привез сюда ее? Из-за приказа королевы, хмуро напомнил он себе.

Гвинет должна была бы вести себя как нормальная гостья — ходить по двору, отдыхать в уютных комнатах замка и ездить верхом по окрестностям, чтобы увидеть красоту этого края. Ей не стоило вмешиваться в его личную жизнь.

Он знал, что должен быть признателен ей за услугу, оказанную Кэтрин, но его злило, что Гвинет находится здесь. Может быть, причина злобы была в том, что Гвинет была слишком похожа на прежнюю Кэтрин — сильную и красивую, решительную… и сострадающую.

Он прогнал эту мысль от себя.

Она — фрейлина королевы и слишком долго жила во Франции. Ей нужно заново привыкнуть к своей стране и понять, что она — не страж закона и не может спорить с новой верой Шотландии.

Его жена умирает. Он может злиться на небеса, но не может ничего изменить.