Гражданский арест. Статьи, не попавшие в Сеть (сборник) - Виктор Топоров

И все же наступил момент истины. Обанкротилась не страна, а власть. Обанкротился, в первую очередь, президент со своей дружбой без галстуков и границ. И стало понятно, что национальная идея – существование нации, существование государства – реализуется обессилившими защитниками осажденной крепости, а вовсе не приверженцами интеграции в мировое сообщество. Реализуется только в рамках мобилизационной модели, которая – и это уже очевидно – в ближайшее время должна прийти на смену конвульсиям издыхающего режима всеобщего воровства, который слывет у нас то ли народным, то ли государственным, то ли олигархическим капитализмом.

Нас ждут новые тяжелейшие испытания. Во враждебном – и пора это наконец осознать, – во враждебном при всей внешней приветливости окружении. И рассчитывать, кроме как на самих себя, не на кого. Но ведь, наряду с прочим, это означает, что и оглядываться ни на кого, кроме самих себя, смысла не имеет. Государственный эгоизм, национальный эгоизм – хоть горшком назови, только в печку не ставь. А ведь доброхоты из-за рубежа только и стремятся к тому, чтобы отправить нас в печку.

Понимает ли это вновь сформированное правительство во главе с Примаковым? Понимать-то понимает; другой вопрос, хватит ли у него воли действовать без оглядки на Запад. И в этом смысле Лужков был бы, конечно, предпочтительнее – поэтому-то его и не пустили во власть. Пока не пустили – потому что время востребует не дипломата, пусть и жесткого дипломата, а хозяина, готового постоять за свое, а главное, за своих. Востребует носителя национальной идеи.

Катастрофа неизбежна. Чашу нам суждено испить до дна. И там, на дне этой горькой чаши, найдутся, будем надеяться, мудрость и решимость, необходимые для реализации национальной идеи. Да, это будет идея выживания – но выживания всем миром. Всей страной. Всем народом. Идея выживания в осажденной крепости.

А кто выживет – те и станут Новой Россией.

Дежа вю

Такое ощущение, будто время остановилось

[14]

В дни моей юности был популярен рассказ двух американских фантастов «Туннель под миром». Обитатели некоего городка просыпались утром строго определенного дня, проживали этот день, засыпали – и просыпались утром того же самого дня, чтобы прожить его заново, просыпались, не помня о том, что этот день уже прожит ими бессчетное количество раз. Сюжетная коллизия была связана с героем, который однажды случайно не заснул – и следовательно, не подвергся психотропной обработке – и в результате не только испытал дежа вю, но и докопался до его причины. Развязка оказалась ужасной: подлинный город погиб в результате какой-то катастрофы, нынешний – вместе со всеми своими обитателями – представляет собой электронную модель, разместившуюся на одном столе; миниатюрные люди, переживающие один и тот же день, существуют лишь затем, чтобы на них отрабатывалась эффективность рекламы и других способов психологического воздействия. Жить во времени они не могут; они обречены переживать – с теми или иными приуготованными для них экспериментатором вариациями – один и тот же день…

Сейчас, вспоминая этот рассказ, я тоже испытываю дежа вю. Потому что все – с незначительными вариантами – повторяется. На самое дно мы уже падали – и стабилизацию плюс подъем на следующий год нам уже обещали. Конституцию уже развивали поэтапно, парламент уже разгоняли или чуть было не разгоняли, ветви власти уже собачились, молодые реформаторы были молодыми с самого начала – и останутся таковыми навсегда, офицеры уже митинговали, отставных чиновников в избирательном порядке сажали, в президентском окружении играли в парадный теннис и в кадровую чехарду, а с коррупцией, неурожаями и заказными убийствами мы и вовсе боремся перманентно. Стабильно зависает Чечня, стабильно замирают (или, наоборот, закипают) Кузбасс и Приморье. Презентации перемежаются разве что юбилейными празднествами, демократы все так же борются с патриотами, солнцевские – с кремлевскими, региональные – с федеральными, ортодоксальные – с тоталитарными и так далее. Такое ощущение будто время остановилось самое позднее 4 октября 1993 года – часы идут, но прокручиваются, минутная стрелка описывает положенный круг по циферблату, а часовая застыла. Прошла очередная «жаркая политическая осень», к Новому году выплатят зарплату старыми купюрами и погасят долги новыми, деноминированными, в феврале начнется инфляция, ее, применив механизм неплатежей, подавят к лету, а там уж и учителям с профессорами пора будет отправляться на картошку, отложив решение более принципиальных проблем на осень – на жаркую политическую осень 1998-го. А там, глядишь, опять кого-нибудь убьют, кого-то за это снимут, кого-то из снятых раньше восстановят в прежней должности и примутся готовиться к очередным выборам в Думу. А от них – рукой подать и до президентских. Которые, конечно же, закончатся судьбоносным подтверждением исторического выбора, сделанного нами ранее.

Правда, когда именно мы сделали этот выбор – да и сделали ли его – так и остается загадкой.

Нет, кое-что, понятно, все-таки происходит. Москва прихорашивается, Питер раскапывается (губернатор как-никак – строитель), границы стали полупрозрачными, как сомнительно питьевой спирт, который сквозь все кордоны все же просачивается. Люди умирают, уезжают, устраиваются (именно в таком порядке); иномарки с мигалками и спецномерами вытеснили с улиц общественный транспорт; изобилие колониальных товаров наводит на ошибочную мысль, будто мы живем в метрополии; нас опять любит Сорос и опять не любит Америка, и неизвестно, что из этих двух обстоятельств важнее. Газеты и столоначальники размножаются почкованием. Можно купить видеокассету с записью «Кукол» и почувствовать себя диссидентом. А можно – бутылку водки, и тогда уж наверняка. Но если водку купишь отечественную – то станешь не диссидентом, а верноподданным, и ругайся себе на здоровье. Такие вот пироги.

Сонное восточное царство. Сонное. Восточное. Царство.

Обескураженно сонное, непоправимо восточное и инвариантно – царство. Другая страна? Или она всегда была такою?

С национальной идеей не заладилось, если не считать ею идею президентского самодержавия. С православием как-то амбивалентно, с народностью – полный швах, зато с самодержавием все в порядке. Похоже, мы и сами не заметили (или притворились, будто не заметили), как Гарант превратился в Арбитра. В непогрешимого Арбитра, перед которым только и остается застыть навытяжку, как рапортующий генерал, или умильно осклабиться, как понтирующий первый вице-премьер. В Арбитра, который приедет и разберется. А если не приедет, то разберется тем более. А если не разберется – и так вот, не разобравшись, примет решение, – то все равно слава богу. Ну а если накажет, не беда: горяч, но отходчив. Былые сомнения в компетентности, в эффективности, во вменяемости сегодня даже не крамола (крамола как раз дозволена), а непростительно дурной тон. Ну конечно, коммунисты – но ведь они только по должности коммунисты, а в остальном тоже люди. Кадровый резерв власти. Самодержец назначил их коммунистами – вот они и работают коммунистами.

Или «Яблоком». Явлинский уже выдвинул себя в президенты. Но и это дежа вю: так, бывало, затемно выстраивались старушки в очередь к закрытому еще магазину – вроде бы откроют. А раз откроют, то, может быть, что-нибудь «выкинут»… Едва ли откроют и наверняка ничего не «выкинут» – но Явлинский с Лебедем стоят в очереди. Их назначили стоять в очереди.

Немцов надеется – с черного служебного хода. Так оно, конечно, надежнее, но вакансия уже занята.

В мемуарах Коржакова (в достоверной их части) есть поразительное место, подтвержденное, впрочем, и другими источниками. Бойцы «Альфы», получив приказ президента штурмовать Белый дом, хотят обратиться за разъяснениями в Конституционный суд.

Ау, Конституционный суд! Есть там кто живой? Тихий час, послеобеденный сон, то ли мантии шелестят, то ли сами судьи посапывают. Ау, «Альфа»! Нет такой, упразднена за ненадобностью. Поделом? Наверное, поделом: нечего было судиться. Конституционный суд, понимаешь!

Между делом перевожу английскую книжку про европейских и азиатских монархов: не столько «Трон в крови» (как назвал свою экранизацию «Макбета» Куросава), сколько «Дурдом на троне». Перевод и сопряженное с ним чтение – утешают, успокаивают, расслабляют. Даже у королевы Виктории был свой Распутин. Один из турецких султанов, поднявшись на крышу дворца, палил из аркебузы в случайных прохожих. Персидский шах, прибыв в гости к немецкому императору, жарил шашлык прямо на дворцовом паркете (Берлин почему-то располагает ко всякому безобразию). Один из придворных льстецов обратился к своему повелителю – ничтожному немецкому князьку: «Если бы Богом не был Бог, то кому же быть Богом, как не вам, Ваше Величество?» А вот Макбет как раз, оказывается, был гуманным правителем и реформатором и никого не убил, кроме Дункана, и просидел на престоле семнадцать лет и пал от руки преемника – будущего Малькольма Третьего. А безумный Людвиг Баварский, когда кончились деньги, решил продать королевство, но не нашел покупателя. И тогда вознамерился грабить банки – сперва баварские, а потом иностранные, – брать августейших заложников, прятать их в горах и требовать выкуп, но и тут у него ничего не вышло. А одного из королей Бельгии (правда, в конце концов под давлением мировой общественности низложенного) и вовсе звали Леопольд Нелюбимый.