Гражданский арест. Статьи, не попавшие в Сеть (сборник) - Виктор Топоров

А вот вам и Восток. Огадейхан, сын Чингисхана, взойдя на трон, первым делом пообещал подданным выпивать ежедневно вдвое меньше кубков, чем раньше. А вторым декретом распорядился изготовить для себя кубки вдвое вместительнее. А живший в прошлом веке магараджа и вовсе считал себя реинкарнацией Людовика Четырнадцатого. Ну а отечественную историю вы, должно быть, знаете сами. Желательно по Салтыкову-Щедрину, но можно и по Емельяну Ярославскому. Россия существует затем, чтобы преподать миру страшный урок, не правда ли?

Летом прочитал в «Комсомолке» (правда, в украинском ее варианте), что в России отменен запрет на включение матерных слов в текст телеграмм. Если это правда, то классический телеграфный канон «Вашу мать беспокоит отсутствие денег» следует признать устаревшим образцом законопослушного вольнодумства.

Вольнодумец нынче тоже пошел другой. Депутат Думы, былой борец с брежневским режимом, направил в Генпрокуратуру запрос о коммерческой деятельности генерала Рохлина. Раньше такие запросы назывались политическими доносами, а теперь это естественная тревога либерально настроенного законодателя за судьбу реформ. И, надо полагать, реформаторов. А другой законодатель – тот, которого генерал Грачев по-солдатски прямо назвал «гаденышем», – заседая в третьем подряд парламенте, каждый свой спич заканчивает призывом данный парламент разогнать. А о политической смелости бывшего президентского советника Сергея Станкевича хочется помолчать: как бы мы не начали из-за него войну с Польшей. Впрочем, он, похоже, и сам решил: Деда – пока Польша не вступит в НАТО – не трогать.

Классическую дилемму «порядок или свобода» можно отследить на примере Валерии Новодворской. Пока она не в тюрьме – в стране демократия. Пока она не в психушке – в стране бардак.

Впрочем, я, возможно, излишне суров. Есть женщины в русских селеньях – и иные из них стоят целого автобуса, набитого омоновцами. Людмила Нарусова это недавно доказала. Доказала буквально: остановила следственного коня на скаку и вошла в горящую избу (собственную). Там есть чему гореть.

Президент объявил о том, что не будет баллотироваться на третий срок и ради этого изменять Конституцию. Если кто не понял, речь шла о выборах 2004 года. Их, наверное, действительно придется отменить: альтернативы-то не будет все равно. Самое постыдное, что этому в глубине души чуть ли не радуешься. Думаешь: черт возьми, а может быть, в «другой стране» иначе нельзя? Вот движение генерала Рохлина – потенциал огромен. По сути дела, на этом стержне – армия плюс ВПК – может сформироваться подлинный Народный фронт, какого у нас в отличие от многих других республик бывшего СССР, напомню, не было. Националистическая – русская – идея у нас не срабатывает; идея осажденной (и разваливаемой изнутри предателями) крепости срабатывает почти наверняка.

Но что дальше? Политические цели движения общеизвестны: свержение президента конституционным (кое-кто поспешно уточняет: полуконституционным) путем. Методом вынужденного ухода в отставку. Но кого это они собираются вынудить? Чай, не Аяза Муталибова! А от того, что гражданскую войну при таком повороте событии развяжут не мятежники, а власти, война менее кровопролитной не станет. Так что естественная, справедливая, правомерная и конституционная схема, предложенная генералом, неизбежно упирается в гражданскую войну. И с облегчением прислушиваешься к словам, например, бывшего председателя Госкомимущества Полеванова о том, что генерал, похоже, засланный казачок. Хотя у нас, куда ни плюнь, – сплошные засланные казачки.

Сцементированный в 1993 году режим ненаследственного самодержавия реформированию не поддается (разве что в сторону наследственного самодержавия), а любая попытка его устранения – конституционная или нет – связана с большой кровью. Демократический вариант развития провален в связи с роспуском Советов и принятием новой Конституции (что сопровождается и усугубляется постоянной дискредитацией рудиментарной законодательной власти в СМИ). Определенный шанс мы, на мой взгляд, упустили и два года назад в связи с тогдашним письмом банкиров. Президентские выборы 1996 года были категорически никому не нужны. Но деликатный вопрос с их отменой позволил бы тогда прийти к конституционному соглашению: продление президентских полномочий в обмен на их ограничение. Разумеется, самодержавную власть нынешнего президента это никак бы не ограничило (законы и соглашения писаны не про него), но в перспективе позволило бы сравнительно безболезненно ослабить сложившийся и застывший восточный уклад. Однако этот шанс был упущен, и поступательное движение оказалось подменено бессмысленными кругами, которые мы описываем, как персонажи американских фантастов, проживая – с незначительными вариациями – один и тот же день и подвергаясь разноцелевой, но неизменно эффективной психологической обработке. Сама же по себе безответственная власть не может измениться (в сторону улучшения) хотя бы потому, что так и остается безответственной. Сонное восточное царство. Без казней и расправ, и то слава богу. Уже четыре года без казней и расправ, а только со стрелками и разборками, только с наездами и отстрелом.

Уже четыре года – а сколько еще?

Шалтай-Болтай сидел на стене

[15]

Ругать оппозицию, смеяться над оппозицией, изобличать оппозицию во всех мыслимых и немыслимых грехах давно уже стало хорошим тоном. Особенно в средствах массовой информации. Особенно на телевидении. Даже не столько хорошим тоном, сколько непременным условием – вроде непременной, хотя бы одной, ссылки на Маркса и Ленина в былых работах на гуманитарную или научно-естественную тему.

Читаешь иного журналиста (бывает, и вполне серьезного), и пишет он о разгуле криминала, или о коррупции в исполнительной власти, или, допустим, о шалостях ГАИ. Пишет-пишет – и непременно «мазнет» Думу (оппозиционную). Или, на худой конец, «коммуняк». Или – прицельно – какого-нибудь ни в чем не повинного Бабурина.

Подобные экзерсисы и эскапады попадаются даже в литературоведческих статьях. И власть вроде бы не требует сегодня такого рвения – а вот поди ж ты! И деньги в печати считают, прежде всего – депутатские. И поездки – опять-таки депутатские. И ляпы языковые подмечают главным образом лишь у тех, кто в сторонке от исполнительной власти (за исключением Черномырдина, понятно, но тот, во-первых, по части ляпов рекордсмен, а во-вторых, прочубайсовские СМИ подспудно зачислили в оппозиционеры и его).

В таких условиях честный разговор о подлинных слабостях оппозиции, более того, о мнимости самой оппозиции – затруднен. Не потому, что «льешь воду на мельницу врага» – какие уж там враги, – а потому что поневоле начинаешь плясать под общую дудку.

Вспоминаю, как перед президентскими выборами звали меня, суля хорошие «ксероксные» деньги, послужить пером тем, кто не собирался проигрывать. Ты Ельцина не любишь, объясняли мне, но никто и не заставляет тебя писать за Ельцина. Ты напиши против коммунистов – их ведь ты тоже не любишь.

Вспоминаю и другое: как (в те же самые дни) поднялся на писательском собрании один мой добрый друг и ни с того ни с сего объявил, что ненавидит коммунистов и что всегда ненавидел их. Вот ведь и Топоров, неожиданно и некстати добавил он, раньше их ненавидел и только теперь полюбил товарища Зюганова.

Понимаешь, объяснил я ему после собрания, свобода, как я ее понимаю, заключается не в том, чтобы иметь возможность ругать коммунистов, а в том, чтобы, наряду с прочим, иметь возможность их не ругать.

К сожалению, это понимают немногие. И когда – в этой статье – я, наряду с другими оппозиционерами (а на мой взгляд, так называемыми оппозиционерами), буду ругать коммунистов, то попаду в неловкое – прежде всего перед самим собой – положение. Намерения разношерстных оппозиционеров не представляются мне убедительными, но это все-таки не более чем намерения. Вот применительно к существующей власти мы имеем дело с намерениями реализованными или еще, слава богу, не вполне реализованными, но реализуемыми (взять хоть «жилищную реформу»). И разумеется, честный подход заключается в изобличении реальной исполнительной власти по всей ее воровской и предательской вертикали. Тогда как оппозиция, независимо от своих намерений, остается бессильной.

Справедливые англичане говорят, что болеть надо за заведомого аутсайдера (а в буквальном переводе это куда грубее: за плюгавого пса). И уж во всяком случае не освистывать плюгавого пса, схватившегося с мастифом или питбулем. Но подобная справедливость действенна лишь применительно к честному бою, а не к его имитации. Меж тем наша заведомо слабая оппозиция, увы, не ведет боя (хотя бы по правилам парламентаризма), а лишь имитирует его. Возможно, сама не в полной мере осознавая, что бой, ведомый ею (да и против нее), представляет собой не более чем имитацию.