Второй шанс - Виктория Виннер

Возможно, если бы я сумела заплакать — стало бы легче. Но та слеза, которая испачкала рукав Суржевского, стала единственной.

Я чувствую непринятие ситуации. Не верю, что так случилось.

Ведь я не сделала ничего плохого! Знаю, что виновата. Должна была рассказать.

Не вчера. Вчера я всё сделала правильно. Если бы произнесла хоть слово — Игорь разорвал бы меня на куски, которые уже нельзя было бы склеить.

Я и так, вопреки всему, ощущаю острую обиду.

На себя — за то, что слабовольно побоялась испортить момент тогда, в постели, когда Суржевский открылся мне и пригласил на этот чёртов приём.

И на Игоря. За то, что так легко усомнился во мне. В одну секунду решил всё за нас и сжёг все канаты, не дав мне ни единой возможности предотвратить трагедию

Я пытаюсь мыслить трезво и не превращать произошедшее в катастрофу. Конечно, я не уверена, что для Игоря вчерашний день стал так же разрушителен, как и для меня.

Мы слишком мало времени провели вместе, чтобы говорить о чём-то серьёзном.

Мы не много разговаривали, плохо узнали внутренний мир друг друга, гораздо больше внимания уделяя телам…

Эта привязанность скоро пройдёт…

Так разве должно так сильно болеть? Разве должны все мои мысли быть об этом человеке?

Что он сейчас делает? Думает ли обо мне? Как сильно ненавидит?

Стоило лишь ему закрыть за собой дверь, я сразу поняла, что не смогу всё так и оставить. Я дам Суржевскому время, чтобы остыть, и поговорю с ним.

Мы же взрослые люди. Это обычное недоразумение. Так не бывает. Так не должно быть!

Я забираю Машу из деревни в среду, поэтому разговор с Суржевским должен состояться раньше. Надеюсь, он успеет успокоиться.

До вторника я не дотянула.

В понедельник сразу после последней смены в Домовом я поехала на Кутузовский. Я буду ждать его столько, сколько потребуется. Даже если он объявится домой только к ночи.

Мне всё ещё обидно, но я буду ждать.

Я никогда не прощу себе, если не объяснюсь, если не расскажу всю правду.

Конечно, я не уверена, что Игорь остыл. Но неужели я действительно так сильно ранила мужчину, что он будет злиться так долго? Значила ли я для него хоть что-то?

А если да, это хорошо для меня? Ведь, как известно, самую сильную боль нам причиняют именно те, кто дорог. Если я не безразлична Игорю, он может быть задет сильнее, чем я предполагаю. Может, не станет со мной говорить…

Но это ерунда. Мы слишком мало времени провели вместе. Такие, как Игорь Суржевский, не испытывают сильных привязанностей, тем более за столь короткий промежуток времени.

Значит, он поговорит со мной.

Или наоборот?

Я окончательно запуталась. В промёрзшем мозгу мысли отказывались собираться в кучу и разбегались в разные стороны, загоняя меня в ещё большую депрессию.

Несмотря на то, что двор в центре Москвы традиционно перекрыт шлагбаумом, заблудших пешеходов хватает.

Очень не хотелось бы устраивать из разговора представление, но я готова ко всему. Пусть смотрят, пусть слушают.

Ничто не помешает мне сказать Игорю, что я не врала.

Через час ожидания на промозглом ветру я окончательно задубела. Мороз не был крепким, отнюдь, влажный ветер резал по лицу, словно ножами, мелкий противный дождь вперемешку со снегом превратил мою кожу в нечто, напоминающее половую тряпку, размазав тушь по щекам.

Я пыталась укрыться от непогоды под козырьком подъезда, но и туда непогода то и дело доносила мерзкие капли, словно наказывая меня за то, что всё испортила.

Кроме того, врождённое нетерпение заставляло периодически выходить из неудачного укрытия к въезду во двор, пытаясь разглядеть, не едет ли знакомый внедорожник…

Три часа… Я топталась у подъезда уже три часа. И уже начала думать, что, возможно, придётся объясняться с полицией благодаря бдительным соседям… Наверняка, в каждом доме есть своя бабка-Тося-длинный-язык.

Тем не менее, моя уверенность, подкреплённая решительностью, которую всегда считала своей сильной чертой, оставалась непоколебима.

В темноте было трудно разобрать, что за автомобиль, слепя фарами, въезжает во двор. Но машину Суржевского я узнала сразу. Почувствовала. Сердце забилось быстрее, пытаясь заглушить доводы разума и все подготовленные слова.

Я вытащила руки из карманов пуховика и сильнее вцепилась в ремень сумки.

Развитое воображение подкидывало картины, словно из дешёвого фильма… Как Суржевский выходит из машины, а с пассажирского кресла одним изящным движением выпархивает женщина… Которую Игорь приобнимает за талию и ведёт в свою квартиру мимо меня… вместо меня.

Тряхнула головой, отгоняя непрошенные мысли. Ну и что. Пусть так. Он имеет право спать с кем хочет… По крайней мере до тех пор, пока я ему всё не объясню. Он поймёт. Может, не сразу… Обдумает всё пару дней…

Каково же было моё удивление, когда, одновременно с водительской дверью припаркованного авто распахнулась и пассажирская.

Я не готова. Я не готова видеть его с другой… Сердце замерло, и я перестала дышать.

И шумно выдохнула, когда в темноте московского двора разглядела, что это мужчина. Молодой парень. Высокий. В плечах практически не уступает Игорю, но Суржевский всё равно перетягивает внимание на себя.

Большой, сильный, опасный. Кажется, я даже вижу, как в темноте сверкают его глаза.

Волк… Его не приручить…

ГЛАВА 24

Дыхание становится прерывистым, и я пытаюсь успокоиться, переступая с ноги на ногу.

Игорь не видит меня, поэтому пока я могу просто наблюдать, как он, сунув руки в карманы тонких чёрных брюк, дожидается, пока его спутник помогает выбраться с заднего сиденья девушке.

Я не могу разглядеть, но седьмым чувством понимаю, что это — Маша. Дочь Игоря… А молодой мужчина — наверняка её парень.

Они одеты