Заглянуть вперед - Эллери Квинн

Рядом раздался женский визг. Кричали что-то мужчины. Вопил ребенок, которого оттасткивали из быстро набежавшей толпы.

— Макс! Макс!

Расталкивая остолбеневших зевак, показался Ленш. За ним бежал вахтер. Попался, проклятье, что делать, о, господи…

Он вскочил, прижал к себе ногу Уилфреда Фитцпрайера — свой инструмент для связи с будущим, и увидел вокруг только врагов, пришедших, чтобы помешать ему выполнить свой план. Он круто повернулся и выбежал прямо на мостовую.

Машина уже не могла остановиться; шофер изо всех сил надавил на тормоза, выворачивая руль, но крыле радиатора подсекло Макса Хэрроу пониже колен, смяло его, и, как вялый, наполовину пустой мешок, с размаху швырнуло на землю.

Забрызганные кровью шины с визгом заскользили по асфальту.

— Надо было заставить его как можно дольше не выходить на работу после смерти сына, — сокрушенно вздохнул Ленш. Он сидел за столом, нервно перебирая пальцами нож для разрезания бумаги.

Сидящий напротив Фолкнер пожал плечами и сказал, будто оправдываясь:

— Но он так тщательно скрывал свое состояние почти до самого последнего дня.

— Да… — ответил Ленш, не поднимая головы. — Я заходил к его жене, после того, как это случилось, хотел узнать, могу ли что-нибудь сделать для нее. Там был Скормен, вы его знаете, участковый, он живет неподалеку от них. Это его собаку убил Смиффершон.

Фолкнер кивнул.

— Что он сказал?

— Да ничего особенного. Дал ей снотворное и уложил в постель. Сказал, что хочет как можно скорее отправить ее к родителям, пусть немного успокоится. Больше ей ничем не поможешь.

— Да, пожалуй, — согласился Фолкнер.

Он нерешительно помолчал, потом заговорил снова:

— Проф, а зачем ему понадобилась нога Фитцпрайера? Вы не знаете? Или это произошло случайно, из-за психического расстройства, а определенной цели у него не было?

— Я… О, вам я, пожалуй, могу оказать. Вы ведь были самым близким его другом в нашей клинике, не так ли? Так что, в случае, если вы увидите его жену, чтобы не сказали что-нибудь не то.

Ленш откинулся на спинку кресла и стал смотреть в окно.

— Он построил одну фантастическую, но очень остроумную гипотезу насчет Смиффершона. По его утверждению, Смиффершон каким-то образом явился к нам из будущего, после ядерной войны. Это должно было объяснить и его необычный язык, и то, что он не имеет никакого понятия о тканях, и его невосприимчивость к радиации, и то, что он сумел дожить до такого возраста, страдая гетерохилией. Макса, по-видимому, мучили по ночам кошмары, действие которых постоянно вращалось вокруг этих его идей, и особую роль в них играла верхняя фаланга среднего пальца. Очевидно, после несчастного случая с рукой у него подсознательно возникла уверенность в том, что он потерял именно этот палец, похожий, к тому же, само собой, на кость, найденную у Смиффершона. Если я правильно его понял, он считал эту кость чем-то вроде промежуточного звена психической связи.

Вы сами рассказывали мне, как озлоблен он был против Фитцпрайера и подобных ему политических деятелей, считая радиоактивные осадки причиной смерти своего сына, что вполне возможно. Так что, при таких обстоятельствах, в его поведении не было ничего противоестественного. А ногу, как мне кажется, он хотел бросить в ту же сточную трубу, куда упал и обрубок его пальца, с тем, чтобы люди из будущего смогли посылать свои кошмары человеку, которого Макс считал виновным в смерти своего сына.

Ленш грустно улыбнулся.

— Остроумно, правда?

— Очень. Значит, сумей мы вовремя найти рациональное объяснение Смиффершону, Макс и сейчас был бы с нами?

Фолкнер с силой ударил кулаком в ладонь другой руки.

— Проф, мы обязаны узнать всю правду об этом проклятом бродяге!

— Со временем узнаем, непременно узнаем, — не очень уверенно сказал Ленш. — Насколько я понимаю, ваша знакомая находится сейчас у него. Почему, собственно, вы здесь, а не там, с ней?

— Нам пришлось ограничить время пребывания в одной с ним комнате. Он так заражен, что стоит ему только дунуть на счетчик Гейгера, тот начинает трещать как взбесившийся будильник. Просто чудо, что за неделю пребывания в общей палате он никому не причинил вреда, во всяком случае, по нашим последним данным. К тому же, Лаура — единственный человек, который ухитряется с ним общаться.

— Ну, она-то, конечно, защищена?

— О, да. Она надевает маску, когда заходит к нему, а когда уходит — переодевается и принимает душ.

— Хорошо. Вот что, Гордон. Я сейчас уезжаю. У меня есть еще минут пятнадцать, и я хотел бы поговорить с мисс Дэнвилл, узнать, как идут дела. Вы не могли бы попросить ее зайти ко мне?

— Конечно, — сказал Фолкнер и встал.

Глубоко задумавшись, он медленно шел по коридору к палате, в которой был изолирован Смиффершон. По дороге он обогнал сиделку, раздраженно толкавшую перед собой тележку, плотно закрытую воздухонепроницаемым полиэтиленовым чехлом. Это было сделано ради Смиффершона; он требовал к себе, пожалуй, гораздо больших мер предосторожности, чем больной оспой.

Черт возьми, в самом деле, можно понять, как такой, обычно уравновешенный человек, как Макс Хэрроу, мог поверить своим диким предположениям! — подумал Фолкнер. Смиффершон, должно быть, невероятно невосприимчив к радиации, как будто из миллионов людей природа выбрала именно его, безжалостно пропустив через особый генетический фильтр. И откуда только в наши дни мог взяться в его крови и костях такой заряд смерти? Макс ничего не знал о панике, которая поднялась тогда вокруг Смиффершона, потому что ему приказали не выходить из дома: была поставлена в известность полиция, в клинику, а также в те места, куда, как было известно, заходил бродяга, выехали эксперты в поисках опасной для жизни радиации. Даже через несколько дней они смогли обнаружить очень слабые следы облучения, хотя, к счастью, никто не пострадал: радиация была не сильнее, чем от циферблата светящихся часов.

Его размышления были прерваны появлением Лауры. Она вышла из приемной, в которой обычно мылась и переодевалась после визитов к Смиффершону. Фолкнер заторопился ей навстречу.

Она улыбнулась ему ослепительной улыбкой и стала оживленно рассказывать:

— Это становится очень интересным, — сказала она. — Он придумал подробное и совершенно фантастическое объяснение своему состоянию, и, мне кажется, у меня накопилось уже достаточно материала, чтобы заинтересовать им психолога.

Она показала ему катушку с магнитофонной лентой.

— Я перевела еще не все, что он говорил сегодня — не стану притворяться, будто я свободно владею его невероятным языком. Но, насколько я могу судить, он впал в истерику, напуганный возможностью ядерной войны, а потом так увлекся попыткой провести тщательное исследование ее последствий, по крайней мере, лингвистических, что она превратилась у него в навязчивую идею. Например, он решил, что болезни, вроде его собственной, которые считаются одним из видов лучевых, распространятся настолько широко, что почти никто не сможет употреблять в пищу мясо и жиры, а земель, пригодных для выращивания зерновых, останется так мало, что о пастбищах для коров или овец не будет и речи, к тому же, они в любом случае вернутся к дикому состоянию, и человечество весь урожай вынуждено будет использовать в пищу, а одежду делать из шкур — вот почему он называет одеяло «ки-ура». И потом, по другой его теории, человечество вновь вернется к суеверию, которое станет доминирующим фактором в жизни людей. Эта кость, которую у него нашли, считалась волшебным символом, средством связи со счастливым прошлым, и…

Она растерянно замолчала, с недоумением всматриваясь в лицо Фолкнера. Тот не мог вымолвить ни слова. Его била мелкая-мелкая дрожь, а зубы вдруг застучали громко и четко, как индикатор счетчика Гейгера.

Рекс Стаут

Окно смерти

Неро Вулф сидел за письменным столом, злобно уставившись на посетителя, расположившегося в кресле с обивкой из красной кожи. Я повернулся в кресле-вертушке к своему столу спиной — блокнот наготове, взгляд спокойный.

Вулф выглядел так сердито отчасти из общих соображений, но главным образом, потому что Дейвид Р. Файф явился на прием без предварительной договоренности по телефону. Казалось бы — какая разница? Наш офис — на первом этаже респектабельного дома из коричневого кирпича на 35-й Уэст стрит. Вулф — в своем любимом кресле затачивает перочинный ножик на старом оселке, который всегда лежит у него в ящике письменного стола. Рядом — я, Арчи Гудвин, полный рвения отработать свое жалованье и выполнить малейший его каприз, в разумных, конечно, пределах. На кухне — Фриц Бреннер моет посуду после завтрака, а если позвонить ему — один короткий и один длинный звонок, — он тут же принесет пива. На крыше, в теплице, Теодор Хортсманн нянчит десять тысяч орхидей. А в красном кожаном кресле — субъект, которому понадобился частный детектив, иначе — чего бы ему у нас делать. Да, не будь этого парня и таких, как он, Фриц, Теодор и я шатались бы в поисках заработка, а что делал бы Вулф — одному богу известно. Но Вулф, тем не менее, рассвирепел. Являться на прием без приглашения — это непорядок.