Штамм. Закат - Гильермо дель Торо

– Что ты наделал?! – воскликнул бродяга по имени Пещерник Карл.

Когда-то Карл был путевым обходчиком. Выйдя на пенсию, он понял, что тоннельный мир ему дороже всего на свете, и вернулся в свое любимое подземелье, подобно тому как отставной моряк возвращается в море, потому что не может без него жить. На нем был головной шахтерский светильник, и, когда Карл качал головой, луч мотался из стороны в сторону.

Свет фонаря не понравился Безум-Нику. Он выпрямился на верхушке своей баррикады и испустил боевой клич.

– Я, может, и юродивый, – возопил он, – но так просто меня не возьмешь!

Пещерник Карл и несколько других кротов приблизились к куче, чтобы разобрать ее.

– Стоит первому поезду сойти с рельсов, и нас выпрут отсюда раз и навсегда, – заявил Карл.

В мгновение ока Безум-Ник спрыгнул с кучи и приземлился рядом с Фетом. Василий распростер руки и сделал шаг к Безум-Нику – ему хотелось разрядить ситуацию, кроме того, он надеялся уговорить этих людей поработать на него.

– Ни с места… – предупредил Фет.

Однако Безум-Ник не был расположен к болтовне. Он размахнулся и саданул Василия стальной трубой – Фет инстинктивно подставил левую руку. Кость хрустнула.

Крысолов взвыл, но тут же, перехватив гвоздезабивной пистолет наподобие дубинки, врезал Безум-Нику по темечку. Псих пошатнулся, однако не отступил. Фет крепко приложил его по ребрам – послышался треск, – затем пнул под колено, да так, что выбил сустав, и только после этого безумец свалился на землю.

– Слышите?! – завопил Пещерник Карл.

Фет замер и навострил уши.

Далекий характерный грохот…

Василий повернулся и увидел, как вдалеке, там, где рельсы уходили за поворот, показался отблеск света, словно серебряная пыль легла на изогнутую стену тоннеля.

По разворотной дуге приближался поезд пятой линии.

Кроты лихорадочно растаскивали завал, но смысла в этом уже не было никакого. Опираясь на стальную трубу, Безум-Ник поднялся и запрыгал на здоровой ноге.

– Гребаные грешники! – завыл он. – Вы, кроты, слепы все до единого! Вот – они грядут! Теперь у вас нет выбора, только драться! Драться за свою жизнь!

Поезд несся прямо на них, и Фет понял, что времени нет ни секунды. Он едва успел отскочить в сторону, избежав неминуемой, казалось, смерти. Нарастающий свет фар озарил танец Безум-Ника – сумасшедшую джигу на полусогнутой ноге.

Когда головной вагон поравнялся с Фетом, тот мельком увидел лицо машиниста. Это была женщина. С отсутствующим выражением она смотрела прямо перед собой. Женщина-машинист должна была видеть кучу мусора. И все же она не затормозила. Она вообще никак не отреагировала.

Взгляд ее был устремлен на километр вперед. Взгляд новообращенного вампира.

БАММ! Поезд врезался в преграду. Бешено вращающиеся колеса, визг, скрежет. Головной вагон пропахал кучу мусора, взорвал ее, перемолол, протащил крупные обломки метров тридцать и только после этого сошел с рельсов. Состав накренился вправо, притерся к краю платформы в начале петли, пошел юзом, оставляя за собой хвост искр, точно комета. Затем моторный вагон шатнуло в другую сторону, и весь поезд за ним, извиваясь, как стальная лента, сложился гармошкой в узком пространстве рельсового пути.

Скрипучий металлический рев казался почти человеческим воплем – визгом ярости и боли. У тоннелей есть свои звуковые особенности, в их «горле» создается эхо – вагоны уже давно остановились, но жуткий вопль все не стихал…

На этом поезде гроздьями висела уйма тел. Некоторые наездники встретили мгновенную смерть – их растерло и размазало о край платформы. Остальные, цепляясь за что попало, держались до самого конца этого захватывающего крушения.

Как только поезд остановился, они отвалились от вагонов, словно пиявки от тела, попадали на землю и тут же начали осматриваться, определяя свое местоположение.

Медленно, очень медленно твари направились к кротам, которые так и не двинулись с места – лишь изумленно взирали на происходящее, не веря своим глазам.

Наездники безмятежно и невозмутимо выходили из облака пыли и дыма, окутавшего место катастрофы, – вот только походка у них была странная, крадущаяся, а суставы при ходьбе мягко похлопывали.

Фет быстро извлек из своей спортивной сумки самодельную бомбу с часовым механизмом, изготовленную Сетракяном. Правую икру что-то сильно жгло: оказалось, ногу почти навылет пронзила длинная и тонкая, острая, как игла, щепка, вылетевшая из кучи мусора. Если ее вытащить, польется кровь, а сейчас Василию меньше всего хотелось пахнуть кровью, поэтому он оставил щепку в ноге – пусть себе сидит в мышце, больно, но терпимо.

Ближе всех к рельсам стоял Безум-Ник, потрясенно оглядываясь по сторонам. Как получилось, что столько народу выжило после крушения?

Когда наездники приблизились, даже Безум-Ник заметил, что этим людям чего-то недостает. Он обнаружил в их лицах нечто человеческое, но это были лишь слабые следы, не более. Что-то, скорее, похожее на жадный проблеск человекоподобного разума, который можно видеть в глазах очень голодной собаки.

Безум-Ник узнал кое-кого из наездников – это были мужчины и женщины подземелья. Можно сказать, друзья. Такие же, как он, кроты. За исключением, правда, одной фигуры – бледного долговязого существа, обнаженного по пояс. Существо отличалось весьма изящным сложением и походило на фигурку, выточенную из слоновой кости. Несколько прядей обрамляли угловатое лицо, красивое и одновременно уродливое, обезображенное дьявольской одержимостью.

Это был Габриэль Боливар. Его песни, конечно же, не дошли в свое время до ушей обитателей подземелья, прославленный музыкант был кротам неизвестен, тем не менее все глаза были прикованы к нему – так сильно Боливар выделялся среди остальных. Звезда, какой он был при жизни, сохранила сияние и в немертвом состоянии. Одежда Боливара состояла из кожаных черных штанов и ковбойских сапог. Все вены, все мускулы, все жилы отчетливо виднелись под его тонкой, нежной, полупрозрачной кожей.

По бокам Боливара стояли две искалеченные особы женского пола. У одной была располосована рука – глубокий разрез шел сквозь кожу, мышцы и даже кость, так что было непонятно, на чем держится конечность. Разрез не кровоточил, скорее, сочился – только не красной кровью, а какой-то белой субстанцией, более вязкой, чем молоко, но не столь густой, как сливки.

Пещерник Карл начал молиться. Его тихий рыдающий голос был настолько высок, настолько полон страха, что Фету поначалу показалось, будто плачет маленький мальчик.

Боливар указал на глазеющих кротов, и в ту же секунду наездники бросились на них.

Женщина-тварь подбежала к Пещернику Карлу, сшибла его с ног, плюхнулась на грудь и пригвоздила к земле. От нее воняло заплесневелой апельсиновой кожурой и тухлым мясом. Карл попытался сбросить тварь, но та схватила его руку и с такой силой крутанула в суставе, что кость лопнула.

Раскаленная рука вампирши с неимоверной силой уперлась ему в подбородок. Голова Карла откинулась до предела – еще чуть-чуть, и сломается шея, – обнаженное горло вытянулось. Поваленный, Карл теперь видел мир перевернутым вверх дном, и единственное, что мог разглядеть в лучах фонаря своего шахтерского шлема, были бегущие ноги – незашнурованные туфли и босые ступни. Из тоннелей на подмогу тварям вывалилась целая орда чудовищ. Полномасштабное вторжение в мир кротов – твари затаптывали людей и набрасывались по нескольку штук на одного.

К женщине, лежавшей на Карле, присоединилась вторая тварь – она в бешенстве содрала с него рубашку. Карл почувствовал сильный укус в шею. Нет, на нем не сомкнулись чьи-то челюсти и не зубы прокусили кожу – то был прокол, и после укуса что-то с чмоканьем защелкнулось на его горле. Вторая тварь разодрала его брюки по шву, изорвала в клочья штанины ниже паха и впилась во внутреннюю поверхность бедра.

Сначала боль – острая, жгучая, мучительная. Затем, через несколько секунд… онемелость. Такое впечатление, будто какой-то поршень ходит туда-сюда и глухо стучит, прижимаясь к коже и мускулам.

Карла… осушали. Он попробовал закричать, но во рту не нашлось места голосу – туда залезли четыре длинных горячих пальца. Тварь ухватила щеку Карла изнутри, и ее ноготь – скорее коготь, чем ноготь – вспорол десну до самой челюстной кости. Вкус пальцев был острый, соленый, но вскоре его перебил медный привкус собственной крови Карла.

Фет ретировался сразу после крушения: он мгновенно осознал, что сражение проиграно. Вопли были просто невыносимы, но он еще не выполнил задачу, надо сконцентрироваться только на ней.

Задом вперед крысолов залез в трубопровод и сразу понял, что внутри едва хватает места. Единственное преимущество страха, охватившего его, заключалось в мощнейшем выбросе адреналина: зрачки расширились и Василий обнаружил, что видит все вокруг неестественно четко.