Иди куда хочешь - Генри Олди

Вон она, река: лениво распласталась сонной заводью, играет бликами, нежась в лучах теплого утреннего солнышка… притворщица!

Здесь Карна предался сосредоточению и самосовершенствованию. А попросту говоря, сидел, бездельничая, смотрел на пенящуюся внизу речку, любовался то и дело вспыхивающими в облаке водяной пыли маленькими радугами и мечтал о возвращении в Хастинапур. В город тысячи соблазнов, где он без промедления заявится в квартал блудниц — там по нем наверняка уже истосковались две (если не три!) исключительно приятные девчонки! Приятные во всех отношениях, особенно когда завалишь такую на ковер или хотя бы в копну свежескошенного сена, а вторая завалится сверху, громогласно зовя третью…

Жаль только, что осенние сборы заканчиваются лишь послезавтра. Он, Карна, с удовольствием рванул бы в веселый квартал хоть сейчас. Ну, пусть не сейчас, пусть вечером. А собственно, почему бы и нет? Что мешает улизнуть со сборов на день-другой раньше? Бойца с Бешеным можно предупредить, чтоб тревогу сдуру не подняли, а остальные вряд ли хватятся… Сбежал какой-то сутин сын Карна? Нахлебник, взятый в обучение лишь из прихоти царевичей?! До него ли наставникам, когда тут сплошь раджата, один другого знатнее?! А самим раджатам и вовсе не до Карны. От гордости лопаются, павлины весенние, нарядами друг перед дружкой хвастаются, из кожи вон лезут, чтоб похвалу Наставника заработать, — еще бы, сам великий Дрона бровью двинул, это вам не лингам собачий…

Дхик!

А встань раджа-папаша на дыбы против Хастинапура, Грозный мигом раджонка в погреба, а папаше — ультиматум! Ерепенишься? Поостыть не желаешь?! Вот так— то! Какая там дружба, какая любовь — одна сплошная Польза. Умен Грозный, и советники его не даром казенный рис ложками едят… Хорошо, что он, Карна, — сын возницы! Заложник из него, как брахман из шакала, всем на него плевать, и ему на всех — тоже! Ну, кроме отца с матерью, само собой, да новых друзей: Бойца с Бешеным да еще пары сут-ровесников, с которыми он иногда вместе по бабам бегает. А так…

Чуть повыше того места, где сидел «самосовершенствовавшийся» Карна, раздался отчаянный крик, и сутин сын невольно взглянул в ту сторону.

Из малинника с воплем вывалился Бхима-Страшный, второй из братьев— Пандавов. Похоже, доблестно победив и съев противника в лице малины, Страшный успешно упражнялся в искусстве беспробудного сна, пока досадная помеха не прервала сие благородное занятие.

«Оса его в задницу укусила, что ли?» — подумал Карна, с удивлением наблюдая за Страшным.

Действительно, мальчишка двигался странным образом, словно ноги его безнадежно путались в траве. Или были связаны. Вот он покачнулся, судорожно всплеснул руками, будто собирался взлететь, упал и, перекатившись на бок, рухнул с кручи вниз.

Верхом на водяного коня, играющего в теснине порогов.

— А-а-а!!! — донеслось до Карны. — Помогите!!!

Первым побуждением сутиного сына было броситься в воду на помощь незадачливому увальню-Пандаву. Плавал Карна отлично, еще с далеких дней чампийского детства, и наверняка сумел бы вытащить Страшного.

Делов-то: ухвати за шевелюру и правь к берегу…

Ты даже сделал шаг по направлению к обрывистому берегу. Остановился. Словно ткнулся лицом в невидимую преграду. Тонкий комариный звон на пределе слышимости взвился в мозгу, пальцы сами собой сжались в кулаки, и перед глазами встала позавчерашняя картина…

— …Нет, не попадешь! — презрительно кривит губы в ухмылке светловолосый Арджуна.

— Я?! Не попаду? Смотри! — Бхима широко размахивается шестигранной метательной булавой, намереваясь снести золоченую шишечку с колесницы орисского раджонка.

И в этот момент из-за повозки появляется твой знакомый — молоденький сута.

— Сто-о-ой! — кричишь ты. — Стой, дурак! Поздно!

Булава проносится мимо злосчастной шишечки, и череп суты раскалывается перезревшим гранатом.

На миг все как будто застывает, потом сута валится на траву, рассыпая вокруг себя кровавый дождь, а Страшный понуро заявляет:

— Если б не этот баран, я бы попал! Сам виноват.

А дальше была драка, дикая, взрослая драка, которая вполне могла закончиться еще одним трупом, но вас со Страшным вовремя растащили наставник Крипа и его бешеная сестра…

Ты не видел, как камни вросших в твои уши серег медленно гасят кровавое свечение.

Спасать этого ублюдка? Или лучше добить, чтоб наверняка? Свидетелей нет, а камней вокруг достаточно. Сейчас Страшный окажется как раз под обрывом…

Стыд хлестнул тебя жгучим бичом. Убить в честном бою — да, сколько угодно! Но добить камнем тонущего?! Позор! Впрочем, с другой стороны, спасать Страшного ты тоже не обязан. Пусть все идет как идет. Выплывет — его счастье. Не выплывет — туда ему и дорога!

И ты остался стоять, где стоял, отстраненно наблюдая, как течение волочит к порогам захлебывающуюся жертву.

— На помощь! — задыхаясь, орал между тем Страшный, барахтаясь в пенных бурунах. Мальчишка отчаянно загребал руками, чудом ухитряясь оставаться на поверхности, но ноги его явно не слушались. Долго так держаться на плаву не мог даже крепыш Бхима.

Вот его завертело в водовороте, ударило о скользкие камни, раз, другой… Кудлатая голова исчезла в пенистой кипени, будто муравей в конской гриве.

«Все», — решил ты и тут же вновь увидел голову Страшного — та вынырнула на два посоха ниже первого порога.

— Бхима, я иду! Держись!

Вдоль узкой полоски берега под обрывом бежал Арджуна, пытаясь прийти на помощь брату, но Страшного несло дальше, и Арджуна никак не успевал.

Еще мгновение — и тонущего швырнуло на очередные камни. В воздухе мелькнули босые ноги Бхимы… С щиколоток свисали мокрые обрывки пут — веревка или лиана, издалека не разобрать. Мальчишку буквально перебросило через порог, но он снова вынырнул и, лихорадочно гребя всеми четырьмя конечностями, заспешил к берегу Подоспев, Арджуна подал брату руку и вытащил его на песок. Помощь оказалась кстати — к тому моменту Страшный вконец обессилел: ободранный о камни живот обильно кровоточил, а тело покрывали синяки и ссадины.

Арджуна склонился над братом, помог ему сесть, и ты, наблюдая за этим, невольно поймал себя на зависти к Бхиме. Наверное, здорово иметь родного брата, который не оставит в беде, придет на помощь! Пусть Арджуна успел сделать немногое, но он искренне пытался…

В этот момент беловолосый малец глянул вверх — и лицо его, так похожее на храмовый лик Громовержца, окаменело. Рядом поднял голову хрипло дышавший Бхима, уставился на брата, потом — туда, куда смотрел Арджуна…

Ты не слышал, как Арджуна тихо спросил:

— Это Карна тебя… столкнул?

— Не знаю, — кашляя, прохрипел Страшный. — Может, и Карна. Он спал. Спал он, Серебряный…

И погрозил тебе увесистым кулаком.

Лекари так и не сумели отучить Страшного от малого порока речи: в минуты возбуждения он говорил о себе в третьем лице подобно лесным дикарям юга.

2

НАСТАВНИК

— Ответь мне, юноша: ты ли столкнул с обрыва в реку сонного Бхимасену, как подозревают его братья?

— Не я.

— Следует отвечать: «Не я, Учитель».

— Не я, Учитель. — Карна дерзко взглянул в глаза Наставника Дроны, и с минуту они стояли молча друг против друга: маленький брахман и сутин сын, перегнавший учителя в росте почти на голову.

Лицом к лицу, спокойствие и вызов, судьба и случай — словно в гляделки играли. Но едва подросток заметил, что серые глаза брахмана слезятся, как если бы Учитель упрямо вперял взгляд в диск полуденного светила, он и сам невольно сморгнул.

Лишь тогда Дрона позволил себе отвернуться, на одно невыносимо долгое мгновение уставясь в стену шатра.

Затем последовал новый вопрос:

— Но, может быть, это ты, желая подшутить, как шутите вы все, связал спящему Бхимасене ноги лианой?

— Нет, Учитель. Я не делал этого.

— Но ты видел, как Бхимасена упал в воду?

— Да, Учитель.

— Почему же ты не бросился к нему на помощь? Ведь ты понимал, что он может утонуть?

— Понимал… Учитель, — безразлично кивнул Карна, почесав горбатую переносицу.

— Понимал — и медлил? Почему? Отвечай, юноша! — Голос Дроны впервые дрогнул. Раздражение и непонимание звучали в нем. Кроме того, Брахман-из-Ларца никак не мог заставить себя называть Карну учеником, обходясь взамен нейтральным «юноша». — Сын возничего, обласканный царским домом, не торопится спасти царевича?!

— Я плохо плаваю, Учитель.

Это была ложь — ложь, заведомо известная обоим.

— Я плохо плаваю, Учитель, — внятно повторил Карна. — Вдобавок там внизу были обрыв и пороги, Учитель. Я бы наверняка разбился, Учитель. А если бы даже выплыл, то ничем не смог бы помочь царевичу, Учитель. Или было бы лучше, если бы царевич погиб вместе с сыном суты, Учитель?