Мера бытия - Ирина Анатольевна Богданова

Катю протрясло нервной дрожью:

— Как? Откуда ты знаешь?

— Знаю. Я сам сегодня муку привёз. Правда, пока несколько мешков, но продовольствия будет больше, намного больше. Держись, Катюшка!

Он с размаху чмокнул её в нос и вскочил на подножку машины. Такой родной, такой близкий!

Хлеб! Надо скорей рассказать девчатам — они не выдадут. Прикрыв нос ладошкой, словно случайный поцелуй могло сдуть ветром, Катя поспешала в казарму. Хлеб! Слава тебе, Господи!

* * *

В библиотеке, где работала Вера, стена в читальном зале покрылась инеем. Между стеллажами лежал лёд, звонко хрустящий под подошвой валенок с галошами. Одевайся — не одевайся, всё равно озноб проберётся под одежду и выкрутит тело глухой болью. Окна заколочены, света нет. Голод, холод и темнота выматывали и отупляли. Растрескавшиеся от мороза пальцы с трудом держали перо, а чернильницу приходилось отогревать на буржуйке.

Сначала топили списанными книгами, но бумага прогорала моментально.

— Будем сжигать стулья из читального зала, — распорядилась заведующая библиотекой Галина Леонидовна. — Пусть я за порчу имущества под суд пойду, но смерти сотрудников на моей совести не будет.

К декабрю их в библиотеке осталось всего двое — Вера и Галина Леонидовна. Несколько библиотекарей эвакуировались, две женщины от слабости перестали ходить на работу, а заведующая детским абонементом сошла с ума от голода.

Как ни странно, но работы в библиотеке было много и вся необходимая. В первые дни войны приходилось комплектовать книги по санитарному делу и самообороне, подбирать чтение для госпиталей. Потом книги потребовались фронту, а сейчас Вера сидела на выдаче книг.

«Непостижимо, но люди читают, — думала она, заполняя формуляр для дистрофичной девушки с отёчным лицом. — Сегодня пришли три человека, а вчера было двенадцать».

Оторвавшись от письма, она подняла голову и встретилась со спокойным взглядом серых глаз.

— Что вы выбрали?

Девушка молча протянула Вере две книги о любви.

Вздохнув, Вера снова опустила голову над столом. В довоенное время она перекинулась бы с посетительницей парой фраз, пошутила, ненавязчиво посоветовала хорошую литературу, а нынче с усилием заставляешь перо двигаться по бумаге. Безграничная усталость. Не хочется шевелиться, думать, разговаривать. Даже к тарелке не тянет. Душу заполняет одно желание — заснуть и не проснуться. Если бы не дети, то она так бы и сделала: свернулась калачиком прямо тут под столом выдачи книг и заснула вечным сном.

Вчера в библиотеке умер посетитель — профессор истории Княжев. Присел на стул отдохнуть и больше не поднялся.

И почему она в августе отказалась от эвакуации? Люди на Большой земле живут, трудятся, совершают подвиги, а здесь? Пустое прозябание в ожидании крошки хлеба.

Хотя смена длилась всего четыре часа, Вере казалось, что она продолжается вечность. На обратном пути надо зайти за водой с трёхлитровым бидоном — больше руки не поднимали.

Очередь к проруби в Неве тянулась мимо вмёрзшей в лёд женщины с тонким голубым лицом сказочной Снегурочки. Хмурые люди обтекали её стороной, но никто не ужасался и не шарахался, потому что смерть стала частью жизни.

Вера пристроилась за двумя девочками, которые тянули детские санки с большой жестяной баклагой. Девочки были закутаны как куклы по самые брови. Толстые шубы, перепоясанные платками крест-накрест, яркие варежки. Среди мрачной действительности пёстрая вязка варежек казалась издёвкой.

Пока девчонки начерпают воду ковшиком, народ в очереди успеет совсем окоченеть. Подавив раздражение, Вера обхватила бидон, сжавшись в комок, чтобы не выпустить из-под пальто остатки тепла. Две вязаные шапки и тонкий шерстяной платок поверх головы совсем не грели. Не к чему прислониться, некуда сесть, а чтобы зачерпнуть воду, придётся опуститься на колени и несколько метров ползти по ледяной дорожке.

Над Невой выл ветер и сгущалась сумерки. Ровно в семнадцать часов, по аккуратному немецкому расписанию, бабахнула канонада обстрела. На слух Вера определила, что бьют по Кировскому заводу, это далеко отсюда. Говорят, Кировский танкостроительный наполовину разворочен взрывами, в цехах жгут костры, но работают. Недавно по улице прогрохотали танки. Вера видела их из окна и сразу же вспомнила о муже. Жив ли Васенька? Писем давно нет.

Девочки в варежках набирали воду с головокружительной медлительностью. Вера сжала губы: старшей девочке столько же, сколько её Ниночке, но Нину совсем не держат ноги. Чувствуя нарастающую злость на незнакомую девочку, Вера рывком опустила бидон в прорубь и поползла обратно, расплёскивая воду себе на руки.

Задержавшись у скользкого подъёма, она попыталась подняться и откатилась назад.

«Ну, вот и всё, — мелькнула в голове успокоительная мысль, — теперь навсегда останусь здесь рядом со Снегурочкой». Но вдруг, словно с небес, раздались детские голоса и навстречу протянулись четыре тонкие ручонки в ярких цветных варежках:

— Тётенька, держитесь, мы вам поможем.

Милые мои, милые!

Не вытирая слёз от бьющего ветра, Вера подала бидон, чтобы прочно вцепиться в обледеневшие снежные ступени. И снова её поддержала детская ручка в яркой варежке. Прикосновение к плечу было совсем слабым, невесомым, но иногда хватает малого, чтобы почувствовать точку опоры. Каждому посылается свой спаситель.

«Я не должна умереть. Мне нельзя», — сказала себе Вера, и словно бы из воя сирены выловила далёкий ответ:

«Не хочешь — не умирай».

«Не умру», — пообещала она в пустоту.

Задеревеневшие пальцы разжались, вода из бидона пролилась Вере на ноги, и ей вдруг стало тепло и хорошо.

* * *

— Вера! Вера! Вера!

Голос отдавался в ушах громко, словно дребезжание листа железа на ветру. Она плотнее сомкнула веки, намереваясь снова отключиться, но щекам стало жарко и больно.

С трудом раскрыв глаза, Вера увидела склонившуюся над ней Катю, которая тёрла ей лицо комками снега.

— Вера! Очнулась? Слава Богу! Давай вставай!

Поддерживая Веру под спину, Катя вытащила её из сугроба и повела домой. Там тепло, горячий чай, который ленинградцы приучились пить с солью вместо сахара, и кусочек хлеба, подсушенный на горячей плите.

— Что со мной было?

Вера с трудом выговаривала слова, но старалась помочь Кате вести себя и не завалиться на бок.

— Обычный голодный обморок.

— Обычный?

— Иди не разговаривай, береги силы, — сказала Катя, — дом уже близко. — И чтобы немножко подбодрить Веру, добавила услышанную от Сергея новость: — Говорят, скоро увеличат норму хлеба.

— Правда? Откуда ты знаешь?

— От надёжного друга, шофёра. Он привёз в город несколько мешков муки, только не сказал откуда, потому что это военная тайна.

— А я ведь тоже слышала, — едва ворочая языком, ответила Вера, — от читательницы. — Она вдруг остановилась, и на её