Мера бытия - Ирина Анатольевна Богданова

Грех так говорить, но удачно, что домработница попала под обстрел и погибла — лишний рот сейчас ни к чему, самому бы выжить да Лере не дать умереть. Война — дело жестокое.

Услышав раздавшийся шум, Гришин подошёл к двери и приложился ухом. Вроде бы дверь хлопнула, вдруг Лера пришла?

На всякий случай он спросил:

— Лерочка, это ты?

— Нет, это я, Михаил Михайлович, — ответил голос соседки.

Она торопливо прошла по коридору, но у двери остановилась и закрыла лицо руками. Что сказать детям? Как посмотреть им в глаза? Старшая уже не встаёт на ножки, а только сидит и раскачивается из стороны в сторону, а маленькая вчера перестала просить есть — знает, что у мамы нет хлебушка. Свернувшись комочком, она лежит под одеялом и почти не дышит.

Сегодня Алевтина ходила к знакомому столяру, хотела выпросить плитку столярного клея и наварить холодца. Но оказалось, что столяр умер. Закостеневший и желтолицый, он лежал посреди мастерской и сжимал кулаки, словно хотел дать фашистам последний бой.

Перекрестив, Алевтина накрыла его скатертью и подумала, что следующая очередь будет её. Пускай Господь только детей спасёт.

* * *

Из справки Управления НКВД по Ленинградской области от 1 октября 1942 г. за подписью начальника управления, комиссара безопасности третьего ранга Кубаткина следует, что с начала войны органами милиции было арестовано за хищения соцсобственности — 1553 человека и за спекуляцию — 1598 человек. У арестованных изъято ценностей и товаров на сумму свыше 150 млн рублей. В том числе 9,6 млн наличных денег, золотых монет — на 41 215 рублей, золота в слитках и изделиях — 69 кг, бриллиантов — 1537 штук, золотых часов — 1295, продуктов питания — 483 тонны[14].

* * *

К зиме ленинградские подъезды превратились в сказочные пещеры, сверкающие сталактитами и сталагмитами. Причудливыми формами с каменных лестниц свисала бахрома желтоватых сосулек. Когда до них добиралось солнце, лёд вспыхивал медовыми искорками. Ступени казались глазурованными тонкой плёнкой серой смальты.

Воду носили с Невы или набирали из открытых люков. Выплёскиваясь из вёдер и кувшинов, она устилала ступени плотной коркой льда, по которой ноги соскальзывали, как с катальной горки.

Карабкаясь вверх по лестнице, Катя чувствовала, что у неё за плечами стоит Смерть. Самая настоящая, живая, не выдуманная. У Смерти было белое лицо, длинные седые волосы и почерневшие скрюченные пальцы, как те, что торчали из сугроба около магазина.

— Не дамся тебе, Смерть, потому что я должна ещё раз встретиться с Сергеем.

Катя поймала себя на том, что разговаривает вслух, и замолчала, пока напарница Маша не приняла её за сумасшедшую. Сегодня их отправили по заявкам жильцов выносить покойников. Адреса Катя запомнила наизусть, хотя в последнее время память начала подводить, в неподходящий момент переключаясь на мечты и размышления. Зато хорошо помнилось то, что она могла бы съесть, но не съела. Вторую ночь подряд снились две варёные картошины, случайно забытые в чугунке дома в Новинке. Тогда мама выбросила их на помойку, и сейчас Катя не могла себе этого простить. Надо было их сжевать вместе со шкуркой, пусть даже подкисшие. Она представляла, как рот наполняется вязкой, солоноватой мякотью блаженной сытости. Картошка, морковка, щи из капусты с куриной ножкой. А каких карасей в сметане умела готовить мать Оли! От лихорадочных видений пищи голод грыз ещё больше и беспощаднее.

Десятая квартира, куда они шли с Машей, была на третьем этаже. Катя подумала, что, взбираясь по верёвке на колокольню, она потратила куда меньше сил. Теперь колокольня осталась в другом измерении, где над ромашковым морем царит синее небо.

Неужели это было всего полгода назад? Наверное, Бог даёт горе для того, чтоб потом научиться жить в радости.

— Повезло, что скользко, — сказала Маша, едва переводя дыхание, — можно столкнуть трупы по льду, особенно если их будет много.

От холода Машины ресницы покрылись инеем, а голова, завёрнутая в чёрный платок под шапкой-ушанкой, казалась непропорционально огромной по отношению к щуплому телу. Утром Маша пожаловалась, что её ноги стали твёрдыми как камень и не сгибаются, но на задание пошла, потому что знала: ляжешь — умрёшь.

В распахнутую дверь прорывался сквозняк с лестницы. Захлебнувшись ледяным воздухом, Катя выкрикнула в звонкую пустоту квартиры:

— Хозяева, МПВО вызывали?

Ответа она не ждала, но к удивлению девушек одна из дверей в коридоре медленно отворилась и оттуда выглянула иссохшая старуха с провалившимися щеками и тёмными глазницами.

— Идите сюда, доченьки.

Основное место в маленькой комнатке занимала огромная кровать, на которой под грудой одеял лежал ребёнок лет трёх-четырёх и смотрел на них безучастным взглядом глубокого старца. Буржуйка не топилась, но в комнате сохранилась толика тепла, от которого сразу же заболели закоченевшие пальцы.

— Где покойник? — присев на стул, спросила Маша. — Кого везти на кладбище?

Старуха сдержанно кивнула:

— Меня. Это я покойница. Самой-то мне до кладбища не дойти. Я там возле могилки посижу на морозце да и сомлею. Не хочу валяться на улице, как падаль. Пусть меня по-христиански в землю зароют.

Угловато переваливаясь, старушка сняла со стены икону, перекрестилась на неё, поцеловала, а потом приложила образ к личику ребёнка:

— Помогай, Божия Матушка, младенцу Татиане. На Тебя уповаю.

Катя и Маша переглянулись, потому что возить живых людей на кладбище им ещё не доводилось.

Уловив их растерянность, старуха поторопила:

— Ну что вы застыли? Забирайте. По пути Танюшку в детский дом отдайте, я слышала, что сиротинок в детдомах выхаживают, не дают помереть. Да вы не сомневайтесь, девоньки, видите, у меня уже смертные вши.

Иссохшей рукой старуха стала чесать голову, и из волос на плечи дождём посыпались крупные белёсые вши. Она стряхнула их на пол платяной щёткой, бросила щётку в печку и сунула ноги в валенки:

— Пошли.

— Я не могу, — сказала Маша.

— И я не могу, — поддержала Катя, — у нас нет приказа, чтобы живых людей на кладбище возить.

— Да не живая я, неужели не видите? Хотите, на колени перед вами встану?

Старуха и вправду стала медленно сползать на пол, неловко цепляясь пальцами за спинку стула.

— Стойте! — резко выкрикнула Катя. — Погодите! Мы заберём девочку, только если вы дадите слово постараться выжить ради внучки.

— Соседка я Танюшке, — сказала старуха. — Нет у меня ни детей, ни внуков. Всех схоронила, к ним хочу.

Почему ребёнок остался один, Катя знала наверняка, но всё же спросила:

— А где Танюшкины родители?

— Знамо где, у Господа за пазухой. Месяц назад померли.