На пути в Дамаск. Опыт строительства православного мировоззрения - Сергей Юрьевич Катканов

Эта история потрясла меня до глубины души. Я подумал: "Это же святые. Это же целая деревня святых". Они нашли в себе силы заглушить голос горя и с сочувствием отнестись к убийце своих детей. Вот каковы настоящие христиане. Эти люди сумели обратить зло во благо. Страшное горе не удалило их от Бога, а, напротив, приблизило к Нему. Они, можно сказать, сплотились в Боге.

То, что я хочу сказать, для кого-то может прозвучать цинично, но постарайтесь понять. Невыносимого горя не бывает. Бог ни когда не допустит того, чтобы в нашу жизнь пришло такое горе, которое мы не можем вынести. Если оно случилось, значит оно посильно. Не надо только преуменьшать свои силы, они, как правило, больше, чем мы думаем. А когда страдания приблизятся к тому пределу, за которым станут не посильны, Бог избавит нас от них. Бог не уничтожает зло, но регулирует его проявления. Мало верить в Бога. Надо верить Богу. Верить в то, что Он ни когда нас не оставляет.

Все равно спрашивают: "Ну зачем же Бог вот так с нами?" Может быть, Бог проверяет нашу любовь? Нет. Богу не надо ни чего проверять, Он и так знает, кто чего стоит. Бог закаляет нашу любовь. Только та любовь становится настоящей, которая прошла через огонь страданий.

Алеша Карамазов очень любил Бога, это была чистая душа, исполненная самой возвышенной религиозности. И вот его несчастный брат Иван, сам глубоко страдающий от собственного безбожия, начинает рассказывать страшные истории. Помещик на глазах матери затравил псами ее маленького сына. От одного только рассказа об этом душа может разорваться, и Алеша не выдерживает. Вера его не выдерживает. А Иван искушает: "Ну что, Алеша, где тут твой Бог? Где тут Его место? Где Он был, когда псы разрывали ребенка на части?" Иван не насмехается, он сам глубоко страдает, он на грани безумия и вскоре он переступает эту грань.

Алеша раздавлен, он говорит вслед за Иваном: "Я верю в Бога, я только мира его не приемлю". У Алеши к Богу претензии. Дескать, ни какого блага не надо, если оно через вот такое зло. Так трудно обрести веру и так легко ее потерять. Если наша вера будет розовой, не прошедшей через горнило зла, что-то в этом роде обязательно случится.

Алеша пошатнулся в вере в общем-то из-за пустяков. Вот я, к примеру, от таких пустяков ни за что не пошатнулся бы в вере. Потому что я мудрее, да? Нет, потому что я черствее. Говорят, что у каждого из нас достаточно сил что бы вынести чужое горе. Ну и у меня на это сил хватает. А Алеша переживал чужое горе, как свое и даже может быть сильнее, чем свое. Алеша "поссорился с Богом" потому что он куда религиознее, чище, духовнее, чем большинство из нас. Более сухая и формальная вера куда меньше подвергается испытаниям. Впрочем, не сомневаюсь, что такой чистый человек, как Алеша, ни когда в конечном итоге без Бога не останется.

Но как же быть со "слезинкой ребенка"? Ее ведь ни какими теориями не перекроешь. А вы не помните рассказ того же Достоевского "Мальчик у Христа на елке"? Скоро рождество. Трескучие морозы. В мрачном подвале, где живут мальчик с мамой закончились дрова. Холодно. Еды нет. Мама умирает. И нет ни какого исхода из этой беспросветной жути. Осиротевший, продрогший, голодный мальчик бредет по улице и видит в окнах, как веселые розовощекие карапузы наряжают елки, и на столах у них всякие лакомства, и мамы у них живы. Все счастливы. У них – праздник. А у него? Он забредает в темный двор, без сил садится на заснеженную кучу дров и засыпает с понятным исходом.

И вот мальчик тут же попадает к Христу на елку. Все земные праздники – сплошная скука по сравнению с той бесконечной радостью, которую устроил для детей Христос.

Зачем Достоевский написал об этом? Ведь мы и так знаем, что чистые безвинно страдавшие души будут утешены Христом в Царстве Небесном. Но он трижды прав, что это написал! Ведь мы как бы знаем о Царстве Небесном, но порою начинаем воспринимать происходящее так, как будто мы о нем не знаем. Мы недостаточно глубоко переживаем свое знание о Царстве Небесном. Многие наши дурацкие и нелепые претензии к Богу – от недостаточной глубины этого переживания. И вот Федор Михайлович помогает нам поглубже пережить эту небесную радость по сравнению с которой даже самые ужасные земные страдания выглядят уже не столь существенными.

Нам говорят: "Ваш Бог бесконечно жесток, он допускает твориться такому беспредельному злу". Мы отвечаем: "После земных мимолетных страданий, если выдержим их достойно, Бог обещал нам вечную радость". А нам опять: "Зло вокруг нас, оно зримо и осязаемо, а что будет после смерти – еще не известно". Тут приходится сказать: "Вы можете не верить в то, во что верим мы, но вы должны признать, что в наших убеждениях нет ни какого противоречия". Ну ведь нелепо же в самом деле постоянно напоминать нам о том, что мир лежит во зле, если мы и сами ни когда этого не отрицали. Вы можете не принимать православие, но вы не можете сказать, что оно не логично. Но у безбожников всегда очень плохо с логикой.

Православное мировосприятие строится на восприятии земной жизни и жизни вечной, как единого процесса. Нельзя анализировать только первую часть процесса и на этом основании делать выводы. Но к сожалению, православные и сами часто актуализируют в своем сознании мысли о земном, а о небесном не то чтобы забывают, но отодвигают его куда-то на периферию своего сознания. И тогда приходит кризис веры, если не полное ее крушение.

Как-то один православный, вполне искренне верующий человек поделился своим недоумением: «Ты посмотри, как хорошо живут безбожники, они смеются над нашей верой и все у них нормально». Я говорю: «Ну ты же знаешь, что у них после смерти все будет плохо, а у тех, кто прожил с Богом – все будет хорошо». А он мне как-то совсем безрадостно: «Да, конечно, я знаю…» Ну не просияло его лицо от мысли о Царстве Небесном. Он знал о посмертном воздаянии, но очень уж ему хотелось, чтобы и в этой жизни все было справедливо, чтобы все безбожники были посрамлены прямо здесь и