Чеченский угол - Ольга Тарасевич

Лицо моджахеда кажется незнакомым. Свадьба была шумная, пышная, всех гостей не упомнить.

Собравшись с силами, Айза прохрипела:

– Там… карточка…

Один из мужчин опускается на колени, но смуглые руки не торопятся снимать цепочку, открывать висящий на ней медальон. Он ощупывает одежду, натыкается на прикрытый складками истрепанного платья пистолет, отшвыривает его в сторону.

Щелкает маленькая крышечка.

– Да, это Юсуп. Как же тебе досталось, милая…

Опираясь на руку моджахеда, Айза медленно поднялась на ноги. Покой и счастье заполнили сердце. Она выбралась из горного ада, впереди ждет лагерь, а там – свои. Помогут. Научат. Юсуп будет отомщен.

Голова кружится, черные стволы деревьев двигаются кругом зикра, глубокая ватная ночь застилает глаза…

Сверху – белая запотевшая пленка. Сбоку – бородатое лицо Салмана.

Командир радостно улыбнулся:

– С возращением в жизнь, мужественная нохчи!

– С возвращением?

– Ты ничего не помнишь?

Айза задумалась. Нет, почти ничего. Разве только прохладную воду. Из тумана протягивается кружка, вода стекает по подбородку, а хочется не упустить ни капли. Очень жарко.

– Ты болела. Долго. Два месяца. Ребята по очереди дежурили у твоей постели.

Салман опустил ладонь на лоб Айзы и снова улыбнулся:

– Жара нет. Сейчас тебе принесут покушать.

Есть не хочется совершенно. Айза давится черствой лепешкой, но съедает все до последней крошки. Скорее встать на ноги. Скорее отомстить.

Однако Салман считал по-другому.

– Ты – слабая женщина, Айза. Твое место – у нашего очага, а не в бою. Заботиться о наших воинах. Готовить еду. Стирать одежду – вот твое дело, – говорил он в ответ на многочисленные просьбы дать оружие.

Айза спорила. Разве не написано в Коране: «Тех, которые не веруют в знамения Аллаха и избивают пророков без права, и избивают тех из людей, которые приказывают справедливость, обрадуй мучительным наказанием!» Юсуп хотел справедливости. Мучительное наказание его убийц – священный долг.

У Салмана была своя логика:

– Мы выполним этот долг, Айза. Мы – мужчины и воины. В аду томится множество женщин, попавших туда за то, что не ценили сделанное их мужьями. Не повторяй их ошибок, Айза!

Она почти смирилась. Почти – потому что даже когда руки чистили чудом принесенную в лагерь тыкву, или разделывали баранину, или штопали истертую, пропаленную боями одежду, даже после стирки хранящую едкий запах пота, мысли все равно летели к одному. Пробитый затылок шурави. Такой же, как у Юсупа.

Перепуганного пленного русского привели в лагерь ближе к вечеру. На костре уже булькало ведро с водой. Кипятка хватало и на чай, и на мытье посуды.

Скользнув взглядом по лицу русского, круглому, с вытаращенными голубыми глазами, Айза поднялась, чтобы уйти. Подальше от этих светлых коротко стриженных волос, от синих рядов ребер, виднеющихся через разорванную тельняшку. Еще немного – и она не выдержит, вцепиться в испуганного мальчика, разрывая на клочки вместе с ним все то зло, которое, как паразиты, облепило крошечную Ичкерию.

– Подожди, – остановил ее Салман. – Смотри. Ты же этого хотела.

Пленник забормотал в направленную на него камеру:

– Я п-прошу п-резидента и м-министра обороны прекратить боевые действия.

– А умирать ты хочешь? Говори, шурави, умирать хочешь?!

– Нет! Нет! Пожалуйста, н-не надо…

К русскому приблизился Салман. Извлек из висящего на поясе чехла острый нож, прижал его к шее, пуская тонкую струйку крови.

– Готов ли ты взять в руки оружие? Хочешь стать на путь священного джихада? Будешь сражаться с оккупантами?

Колени парня подогнулись.

Айза упивалась его страхом, бьющим тело нервной дрожью, залившим лицо крупными каплями пота.

– Я… нет… уж лучше смерть…

Связанного, мальчика долго избивали. Уже казалось, жизнь покинула худое изможденное тело. Но нечеловеческий крик завибрировал в горах, когда острый нож Салмана чиркнул в паху…

Айза улыбалась, вслушиваясь в эхо боли. Юсуп на небесах может быть доволен…

В лагере появилась запись последнего пути Хавы Бараевой. Айза смотрела на маленький квадрат экрана видеокамеры и сердце билось часто-часто.

Женщина в длинных одеждах, с закрывающим волосы хеджабом, говорит: «Это счастье – умереть за Аллаха». Темные глаза лучатся решимостью. И вот она уже едет в груженном взрывчаткой КамАЗе, звучит хриплый голос певца Тимура Муцураева, и все тонет в оглушительном ярком свете.

Тот взрыв унес жизни более 70 шурави.

Стать такой же, как Хава. Убить своей смертью. Освободиться и спастись – только об этом молила Айза Салмана Ильясова.

Но командир распорядился иначе. Через месяц у Айзы уже был паспорт на имя другой женщины. Молоденький моджахед Асланбек рвался в бой, но ему пришлось сопровождать Айзу в частых поездках к Мадине. Потерявшая мужа чеченка с радостью согласилась предоставить свой кров для содержания невест Аллаха.

Некоторых девушек Айза находила сама. Долго ездила по селеньям, выясняла, чьи родители готовы отдать дочерей – за деньги ли, по идейным соображениям или вследствие не сложившихся личных взаимоотношений. Некоторых шахидок приводили сами моджахеды. Влюбленные девочки с радостью шли на смерть. Были и те, кто не понимал, какой чести удостаивается – тогда с ними приходилось долго разговаривать, объясняя, какое это счастье – умирать за свою веру, за свою страну и свой страдающий народ.

У Айзы страха перед смертью не возникало. Она четко знала: на смену ей придут десятки других чеченок. Пока в селах и городах останется хоть один живой человек – земля будет гореть у русских под ногами.

И когда во время проверки документов на блокпосту у милиционера, чеченца, предателя, возникли подозрения, Айза с досадой думала лишь об одном: как же не прав Салман, запретив ей брать с собой оружие. Какой фейерверк мог бы сейчас здесь вспыхнуть!

Асланбек остался в машине, равнодушно поглядывая на дула направленных на него автоматов. Айзу один из коллаборационистов повел в небольшую, обложенную мешками с песком будочку.

И свет померк в глазах. Память нежно хранила лицо сидящего за столом человека. Как сложно сдерживать себя. Душа рвется к нему, любимому, единственному. Упасть к его ногам. Только там ее место.

– Я помню тебя под другим именем, – сказал Бислан, изучив ее паспорт. – Как ты это объяснишь?

Какие объяснения, разве это важно сейчас? Он – помнит! Родной, самый лучший, и ведь ничуть не изменился, тот же орлиный профиль, карие глаза, брови-угольки. Только лоб расчертили морщины.

– Пусть мужчина уедет, – распорядился Бислан. – Эх, Айза, Айза… Неспроста у тебя документы не в порядке. Неправильно ты поступаешь.

Они проговорили до ночи.

Бислан рассказал, что совсем недолго пробыл в лагере сторонников президента Ичкерии Джохара Дудаева. Ушел, когда понял: не той дорогой ведет страну генерал. Не биться надо с Россией, а сотрудничать, как бы противно ни было. Иначе – разрушенные дома, тысячи загубленных жизней, выжженная земля. Военная мощь русских рано или поздно растопчет страну, и легче от этого никому не будет. А строить всегда тяжелее, чем ломать.

Айзу разрывали сомнения. Бислан говорит так уверенно, так складно. Но как же Юсуп? Как же брат и отец? Ведь и Коран, и чеченский адат говорят: неверным и обидчикам надо мстить.

– Настоящие неверные далеко, Айза.

– Далеко?

– Они в Москве и Грозном. Всегда существовала тесная связь между нашим и русским начальством. Ты, может, не знаешь, как садились в Грозном самолеты с оружием? Оно уходило в Абхазию, часть оставалась в Чечне. А нефть? Стерли с лица земли дома и школы, только нефтеперерабатывающие заводы работали даже под бомбежками. Неужели ты думаешь, это просто так? Случайные совпадения? Нет, Айза, это сговор. Москва выделяла нам миллиарды на восстановление разрушений. Где эти миллиарды, а, Айза? Где поднявшиеся из руин города?

Она молчала. То, о чем говорил Бислан – пугающе незнакомо.

Любимый закурил сигарету, выпустил облачко сизого дыма.

– Ты не тем объявила джихад, Айза.

– А… что же делать?

Он не сомневался: необходимо возвращать в Чечню мирную жизнь. Следует сложить оружие и начать сотрудничать с федералами. Они никогда не откажутся от этого клочка земли. Поэтому надо сделать все для того, чтобы они как можно скорее получили желаемое. Война и так унесла слишком много жизней нохчи. А плохой мир лучше хорошей войны.

– Хочешь посмотреть, как я живу?

Стыд и радость обожгли щеки.

– А жена не заревнует?

– Я не женат, Айза. Моя мать пропала. Я не могу рисковать, не хочу заводить семью. Во всяком случае, пока.