Принц и пилигрим - Мэри Стюарт

— О, вполне в духе Марка, — хрипло пояснил Друстан. — Затевается ссора, доходит до крика, а там и меч покинул ножны. Зачем Марку какие-то причины? Разве ты сама не знаешь почему?

— Он был без оружия, — бесстрастно проговорила Анна.

Друстан наклонился и мягко извлек меч из судорожно стиснутой руки принцессы.

— Вижу.

— Должно быть, и Марк это видел! Неужели у него хватило подлости обнажить меч против безоружного?

— Он был пьян. По крайней мере, так скажут люди.

— Да, конечно! — В голосе Анны звучало горькое презрение. — И сочтут это достаточным оправданием. Но я — я не прощу!

— Ну разумеется! — поспешно согласился Друстан. — Но пойми, у тебя еще будет время поразмыслить о том, что предпринять. А теперь тебе надо бежать, бежать вместе с мальчиком. Слушай. Это произошло после того, как они отужинали. Трапезовали они наедине; потом приказали принести вина и отослали слуг. Король выпил слишком много, а потом совершилось это злодейство. Но Бодуин, хотя при нем не нашлось ничего, кроме ножа, которым он резал мясо, защищался доблестно. Так что без шума не обошлось; столы и скамьи были перевернуты, а король, вне себя от вина и ярости, так орал, что слуги во внешних комнатах встревожились и примчались на помощь. Спасти Бодуина они уже не успели, но один из них сбегал за мной, и когда я поднялся в трапезную, я увидел твоего супруга вот так, как видишь его ты, а король был в крови…

— А! — вот и все, что сказала Анна, но Друстан ее понял.

— Нет, ничего серьезного, всего лишь пара царапин, но слуги потребовали мазей и повязок, явился лекарь, и пока что они удерживают его в покоях. Но Марк по-прежнему вне себя. Теперь он кричит об измене и клянется, что лишит жизни тебя и твоего мальчика.

— За что?!

— За то, что твой муж совершил предательство, защищаясь ножом от своего короля. Да какая разница! — яростно воскликнул Друстан, — Это случилось! Я принес его сюда, но тебе нельзя задержаться, чтобы похоронить его, и даже оплакать его некогда. Беги, Анна, беги ради своего сына, и побыстрее!

За дверью послышался какой-то шум. Оба развернулись, Друстан выхватил меч, но то была всего лишь служанка принцессы, с боязливым любопытством заглядывавшая в комнату.

— Госпожа? Я слышала… ах! — пронзительно вскрикнула женщина, разглядев на постели окровавленное тело.

Ее вопль разбудил мальчика. Тот протестующе захныкал, и детский плач пробудил Анну от кошмарного забытья. Обездоленная жена еще успеет наплакаться — потом. А сейчас она — принцесса и мать принца. И они с Бодуином, хотя и неохотно, обсуждали, что делать в подобном случае. Бодуин мертв. Надо спасать его сына. К тому же нежданно-негаданно они обрели бесценного помощника в лице Друстана, а ведь он, возможно, сейчас рискует ради них жизнью. Пока Анна со служанкой поспешно упаковывали веши, Друстан рассказал, что уже отправил слугу за лошадьми и что этот человек немного их проводит. Обсуждать, куда ехать, нужды не было. Об этом говорилось, и не раз. Кузен Анны встарь владел замком в нескольких неделях пути к северу, за пределами Корнуолла, и в более гостеприимном краю — достаточно далеко, чтобы чувствовать себя в безопасности. Родич этот скончался, и теперь в замке хозяйничала его вдова, которая обещала в случае нужды предоставить убежище Анне и ее сыну. Там до них даже король Марк не доберется.

Вот так и вышло, что минут двадцать спустя Друстан, держа в правой руке обнаженный меч, а в левой неся ребенка, пинком распахнул дверь и двинулся вниз по лестнице. Анна и Сара, ее служанка, напихали все, что решились захватить с собой, в узлы, которые могли поместиться в переметные сумы у седла. У принцессы в руках по-прежнему был мужнин меч.

— Быстрей, быстрей! — приговаривал Друстан.

Но Анна, уже стоя на пороге, внезапно развернулась и бросилась к кровати. Друстан и служанка ожидали увидеть скорбное расставание, прощальный поцелуй в лоб… Мальчик, сидя на плече мужчины, следил за матерью широко раскрытыми, все еще сонными глазами.

Анна склонилась над постелью. Несколько мгновений казалось, будто она борется с трупом мужа. Но когда принцесса отступила назад, все увидели, что она сняла с мужа вышитую рубашку, которую он совсем недавно надевал, ласково посмеиваясь над женой. На груди, поверх шитого шелком узора, расплылись кровавые пятна. Они уже успели заскорузнуть и потемнеть.

Похоже, с поцелуями было покончено. Анна постояла, прижимая к груди окровавленную рубашку, и заговорила с лежащим на кровати.

— Господин мой, — сказала супруга Бодуина, — твой сын будет носить твою рубашку и твой меч, а когда он вырастет, он отомстит корнуэльскому чудовищу за сегодняшнюю ночь. Я обещаю тебе это, и эти трое да будут моими свидетелями.

Затем она развернулась и последовала за Друстаном во двор, где ждал слуга с лошадьми.

Глава 3

На небе обозначился месяц — молодой, затянутый дымкой, но хоть сколько-то света он все же давал. Сперва ехали осторожно, но когда выбрались на дорогу, идущую вдоль побережья, видно стало лучше — море, казалось, отражало лунные лучи обратно в небо. Несколько миль скакали вдоль берега настолько быстро, насколько позволяла ухабистая тропа, с плеском минуя броды. Наконец дорога круто повернула наверх, к вересковой пустоши. Там пролегал старый римский тракт, и мост соединял берега реки Тамарус. Отсюда путь вел точно на восток.

Здесь, несмотря на то что море осталось позади, ехать стало полегче. Дорога была прямая. Правда, местами она заросла травой, но все же ее старались поддерживать в приличном состоянии. Через некоторое время небо очистилось и показались звезды.

Горен, человек, посланный Друстаном, дорогу знал и лошадей добыл свежих и резвых. Так что ехали быстро. Горевать Анне по-прежнему было некогда: она склонилась к самой гриве своего гнедого, высматривая ямы и колдобины. Сейчас она думала лишь о бегстве, о том, чтобы как можно скорее доставить сына в безопасное место. Меч Бодуина висел в ножнах у луки седла, его окровавленная рубашка, кое-как свернутая, покоилась в седельной суме. Крупный гнедой, на котором ехала Анна, тоже принадлежал Бодуину. Пока что этого было довольно: Бодуин здесь, с ней, а сын Бодуина крепко спит на руках у Сары. Анна не отрывала глаз от смутно различимой дороги, и все ее мысли были устремлены вперед: от этого путешествия зависела ее жизнь, и мальчика — тоже.