Иосиф Сталин в личинах и масках человека, вождя, ученого - Борис Илизаров

В том же разделе Сталин порассуждал о динамичности общественной надстройки, о ее решающем влиянии на классовую борьбу в социуме. В первом варианте он ограничился простым указанием на то, что язык, в отличие от надстройки, «нейтрален по своему существу, индифферентен к борьбе общественных сил, к борьбе классов, к характеру общественного строя»[1083]. Затем Сталин последнюю фразу зачеркнул и все заново переработал, попросту выведя язык из состава надстройки: «Язык в этом отношении коренным образом отличается от надстройки. Язык порожден не тем или иным базисом, старым или новым базисом внутри данного общества, а всем ходом истории общества и истории базисов в течение веков. Он создан не одним каким-нибудь классом, а всем обществом, всеми классами общества, усилиями сотен поколений. Он создан для удовлетворения нужд не одного какого-либо класса, а всего общества, всех классов общества. Именно поэтому он создан, как единый для общества и общий для всех членов общества общенародный язык. Ввиду этого служебная роль языка, как средства общения людей, состоит не в том, чтобы обслуживать один класс в ущерб другим классам, а в том, чтобы одинаково обслуживать все общество, все классы общества. Этим, собственно, и объясняется, что язык может одинаково обслуживать как старый умирающий строй, так и новый поднимающийся строй, как старый базис, так и новый, как эксплуататоров, так и эксплуатируемых»[1084]. Обратим внимание на то, что Сталин, решительно отрицая классовую природу языка, пока еще пишет о языке как явлении общественном. В этом месте в первом варианте была вставка, в которой говорилось в противовес Лафаргу (без упоминания имени) о том, что французский язык одинаково хорошо обслуживал любые классы до и после революции: «Французский язык так же не плохо обслуживал новые классы после французской буржуазной революции, как он обслуживал старые дореволюционные классы французского общества»[1085]. В окончательном варианте Сталин этот текст выкинул, но оставил аналогичный пассаж о русском языке до и после Октябрьской революции. Не ограничившись ссылкой на русский язык, Сталин, по своему обыкновению, решил перечислить большинство языков народов СССР. Монотонное (вновь вспомним А. Солженицына!) нанизывание примеров – один из самых излюбленных и старых его полемических приемов, должных демонстрировать особую убедительность доводов «корифея». Последовала такая рукописная вставка: «То же самое нужно сказать об украинском, белорусском, узбекском, казахском, грузинском, армянском, эстонском, латвийском, литовском, молдавском, татарском, азербайджанском, башкирском, туркменском и других языках советских наций, которые так же хорошо обслуживали старый, буржуазный строй этих наций, как обслуживают они новый социалистический строй»[1086]. Еще в начале своей государственной карьеры, будучи наркомнацем, он с помощниками пытался разобраться в том, на каком общественно-экономическом этапе находились различные народы России. Тогда народы западной части страны он отнес к капиталистической формации, большинство же среднеазиатских народов и часть народов Кавказа – к формации феодальной, а некоторые народы Севера – к общинно-родовому строю. В то время у большинства отставших этносов не было единого разговорного и литературного языка. Позже, в середине 30-х годов, все они по его воле разом шагнули в формацию «социалистическую». Тогда же из различных национальных диалектов и говоров для них был назначен общенациональный разговорный, делопроизводственный и литературный язык. Над вопросом о том, какой из диалектов и наречий обслуживал, например, общенациональные интересы узбеков или туркмен в эпоху раннего феодализма, Сталин в 1950 году уже не задумывался, хотя сам же когда-то писал (вслед за Лениным), что нации формируются только в эпоху капитализма.

Продолжая развивать мысль о национальном языке, одинаково способном обслуживать все общественно-экономические формации, Сталин заявил, что язык «не отличается… от орудий производства, скажем, от машин, которые так же нейтральны, как язык, и так же одинаково могут обслуживать и капиталистический строй и социалистический»[1087]. В свое время Выготский (а также и Марр), используя марксистские понятия, рассматривал знак как специфическое орудие человека, а знаковую деятельность как деятельность орудийную в самом широком смысле слова. Однако в интерпретации Сталина (или его консультантов?[1088]) сравнение языка с орудием производства, тем более с машиной приобрело совершенно иной антиисторический и антимарксистский смысл. Напомню одно из общих мест марксизма: если вместе с изменениями в производственных отношениях не происходит очередная промышленная революция, которые сообща только и способны изменить способ производства на более передовой, то никакой смены общественно-экономической формации не произойдет. Сталина, уверовавшего в реальность своего социалистического общества, не смущало то, что «промышленный переворот» в СССР, начавшийся в 30-х годах, был всего лишь догоняющей промышленной модернизацией на базе устаревающей западной (буржуазной) технологии. Но он видел иное: по его «социалистическим», то есть колхозным, полям движутся такие же тракторы, что в США, на «социалистических» заводах стоят такие же станки, плавят металл примерно так же, как в Германии, и т. д. Действительно, обе «формации» так, как он их себе представлял, обслуживают одни и те же орудия производства. А был ли в СССР реальный формационный сдвиг, или же это было нечто иное, не имеющее отношение к марксистским прописям, эту мысль он не допускал. Отсюда понятна и его аналогия с языком, одинаково обслуживающим все «формации». В этом пункте Марр гораздо больший марксист, чем Сталин. После публикации статьи Сталин поймет сомнительность своей аналогии и попытается в последующих языковедческих заметках исправить положение. Однако тезис о независимости национального языка от формационных сдвигов в базисе и надстройке общества останется в его работе как основополагающий.

«Со времени смерти Пушкина прошло свыше ста лет, – писал далее Сталин. – За это время были ликвидированы в России феодальный строй, капиталистический строй и возник третий, социалистический строй. Стало быть, были ликвидированы два базиса с их надстройками и возник новый, социалистический базис с его новой надстройкой. Однако если взять, например, русский язык, то он за этот большой промежуток времени не претерпел какой-либо ломки, и современный русский язык по своей структуре мало чем отличается от языка Пушкина»[1089].