В другом мире: заметки 2014–2017 годов - Изабель Грав
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Skype
Использование программы Skype для интервью либо усложняет коммуникацию, либо делает ее вообще невозможной. Постоянно приходится иметь дело с заторможенными реакциями и ответами сво*ей собеседни*цы, поэтому о непосредственной реакции не может быть и речи, как и о том, чтобы перебивать е*е. Собеседни*ца уже в другом месте, говорит дальше, а ты смотришь на е*е застывшее лицо на экране. А еще постоянно прерывается голос, и приходится самой додумывать слова, чтобы на них ответить. Кроме того, невербальные реакции на слова собеседни*цы – взгляды и жесты – также невозможны в полной мере. По всем перечисленным причинам реальное взаимодействие через Skype вряд ли возможно, и нередко разговор состоит из не связанных друг с другом монологов. Можно сказать, что Skype способствует тому, чтобы под интервью начали понимать опрос, а не беседу. Какие-то разногласия едва ли могут возникнуть в рамках такого формата, потому что он усложняет мгновенный обмен репликами. И поскольку Skype подобным образом стремится к отсутствию конфликтов, то о нем часто говорят как о социальной сети, свободной от споров, иерархий и властных отношений. Что, конечно же, вовсе не так.
Расхламление
Сегодня дом моей матери будет освобожден от хлама. Я сама предложила, что сначала мы заберем себе личные вещи мамы, которые нам дороги или которые мы могли бы использовать, а потом наймем фирму по вывозу хлама. Так как никто из нас не может и не хочет делать эту работу, мы нашли наиболее прагматичный и доступный способ, особенно если учесть, что мы все живем в других городах. Однако само по себе слово «расхламление» мне не нравится: оно указывает на присущую этому процессу грубость. Ведь вещи, которые принадлежали моей матери и с которыми она жила, теперь оказались «хламом», их быстро уберут и утилизируют. Любой ценности – эмоциональной или символической – они теперь будут лишены, ведь хлам априори не имеет ценности, и его место – на помойке. В любом случае вряд ли стоит надеяться на какое-то бережное обращение с вещами. Но, похоже, представлять себе расхламление гораздо тяжелее, чем присутствовать при нем. Мой брат, который сейчас там, написал мне, что ему странно наблюдать за процессом. Теперь он стал свидетелем стремительной утилизации жизни его умершей матери. Ее жизненная реальность между тем грубо разложена на кусочки и растаскана по углам. Возможно, мне стоит еще раз пройтись по опустевшему дому, прежде чем его передадут покупателю. Это последняя возможность побывать в доме, к которому у меня такое неоднозначное отношение. И хотя я никогда не любила его и всегда избегала подолгу там оставаться, он всё равно был неосознаваемой, пусть и негативной, точкой опоры в моем внутреннем мире. И если мне больше не нужно бежать из дома моей юности, то откуда мне брать энергию для жизни, ту силу, которую я черпала – как я теперь понимаю – прежде всего из желания отгородиться и отделиться от него? Чем больше я концентрируюсь на своей жизни, тем отчетливее чувствую влияние детского опыта. Всё возвращается ко мне: любовь моей матери к классической музыке, отцовская одержимость порядком, наши отпуска на Балтийском море. И именно теперь, когда меня настигает мое детство, когда мои родители будто оживают во мне – в том числе и благодаря моей дочери, которая так похожа на маму, – их больше нет рядом, и мне не с кем поделиться этими наблюдениями.
Crossfit и bootcamp
На занятие приходит новый фитнес-тренер и заявляет, что сегодня у нас по расписанию круговая тренировка. При этом он сыплет словами новой фитнес-идеологии, такими как «crossfit» или звучащий совсем уж по-милитаристски «bootcamp» («тренировочный лагерь», англ.). Он организовал несколько зон, которые участни*цы тренировки должны пройти: поднятие тяжестей, отжимание или прыжки из положения сидя на корточках. Перед началом он проводит разминку, руководя нами тоном тюремного надзирателя. Мы просто бежим по кругу, а он из-за громкой музыки вынужден выкрикивать команды, словно в армии: на «раз» мы должны прыгнуть, на «два» – отжаться и прыгнуть, на «три» – поменять направление бега. Мы превращаемся в нечто среднее между бравыми солдатами и безвольными овечками, которым указывают, куда идти. В зале звучит какое-то низкопробное мейнстримное техно, в сочетании с криками тренера напоминающее военную муштру. Если в прежних фитнес-форматах главной задачей тренер*ки было мягко скорректировать ошибки участни*ц, то этот тренер делает всё вместе с нами, словно хочет преподнести нам урок: нужно использовать любую возможность, чтобы держать себя в форме. Если кто-то неправильно выполнил команду, то он или она должны (в качестве наказания) встать в центр круга и сделать дополнительное отжимание. Штрафы долгое время были исключены из спортивных курсов из-за критики черной педагогики. И как теперь объяснить возвращение старого доброго кругового тренинга, да еще в таком авторитарно-милитаристском варианте? И почему кроссфит пользуется сейчас такой популярностью? Может, этот «жесткий» тренинг больше соответствует жесткому духу времени, чем помешанная на внимании йога? Из-за беспощадной конкурентной борьбы и нехватки солидарности в обществе сильное и мускулистое тело вновь пользуется спросом. Результатом подобной тренировки должно стать закаленное, готовое к рывку вперед тело, которое невозможно вывести из равновесия. И тот факт, что сегодня вновь находятся люди, готовые добровольно подчиняться орущему на них тренеру-офицеру, тоже требует дополнительного объяснения. Я, к примеру, не смогла заставить себя дальше участвовать в этом курсе. Может, популярность формата bootcamp объясняется тоской по однозначным приказам во времена, когда в рабочей сфере требуется скорее противоположное – инициативность, самостоятельность и умение работать в команде? Возможно, в этом случае тренер, криком приказывающий тебе бежать в другом направлении, выполняет расслабляющую функцию. Не мы принимаем решения, а он за нас, и подобный стиль тренировки (как будто бы) облегчает нашу жизнь в современных экономических условиях.
Непроизводительные производительные сотрудницы
На примере певицы Карл Маркс показал, что одна и та же работа в зависимости от
