Красная тетрадь - Дария Беляева

Я молчал, не хотел сказать лишнего.

– А Макся парится, что он не такой серьезный человек. И злится, наверное. Он-то с нами тусит. Ему нас жалко.

– А что нас жалеть? – спросил я.

– Ты реально такой тупой или прикидываешься? Нас и Эдик этот жалеет. Всем, «блядь», вокруг так стыдно. Обалдеть можно.

Я остановился, резко развернулся, так что мы с Борей почти столкнулись лбами.

– Поясни.

– А что тут пояснять? Никому не охота особо мучить детей. Но вроде один предложил, а другой столько лет нас пас. Теперь всем неловко. Напряжение.

Я помолчал, а потом спросил:

– А почему ты это со мной обсуждаешь?

– А потому что ты поехавший, – сказал Боря. – И до тебя точно ничего не дойдет.

– Мне такого знать и не надо. Люди наверху разберутся и без меня.

– «Заебись», такой ты солдат.

Вдруг меня посетило странное чувство: Боря хочет поговорить по-настоящему, его что-то волнует, и только я смогу его понять. Я вспомнил, как он разжал руку, когда висел на парапете вниз головой. Он разжал руку медленно, это не далось ему легко, но все-таки Боря так сделал.

Я невольно посмотрел на свою ладонь. Теперь она пахла только земляничным мылом. Утром я очень долго оттирал от руки металлический запах, может, он мне уже только мерещился.

Боря сказал:

– Макся сопли разводит.

– Не думаю, что сто́ит так говорить.

– А моя мамашка думает только о том, какая она красотка.

Он сказал это как бы между делом. Я молчал. На самом деле Боря сам постоянно крутится перед зеркалом, а еще он залачивает волосы (единственный из всех детей, которых я знаю), да так сильно, что в нашей палате по утрам можно умереть. Даже тогда, после моря, его волосы оставались зачесанными назад и выглядели почти как сухие.

Я знаю их маму. Она красивая-красивая блондинка, с таким же смешным носиком, как у Володи и Бори, с холодными, светлыми глазами и довольно жестким характером. Все на свете, кажется, и вправду ей безразлично, зато она носит с собой карманное зеркальце и смотрится в него, когда ей скучно.

Володя не похож ни на кого из родителей, ни на своего паясничающего отца, ни на холодную, помешанную на себе маму, а Боря – он похож на обоих.

Я сказал:

– Наверное, она вам напишет.

– А твоя мамаша? – сказал Боря. – Ты ж «наебыш», Жданов. Вот она себе всю жизнь и старается доказать, что ты не зря у нее родился и жизнь ей не сломал.

– Зачем ты меня обижаешь? – спросил я. – Что ты хочешь сказать? Что мы с тобой оба умрем? Ты что, боишься?

Я собой не горжусь. Я так сказал из злости, чтобы сделать больно уже ему.

Он ударил меня и разбил мне губу.

Я утер кровь и сказал:

– Я справлюсь, потому что я правда этого хочу. А ты-то хочешь?

Измазанные красным пальцы я помыл в море.

Боря сказал:

– Будь мужиком, Жданов.

Но на самом деле, наверное, ему незачем было говорить это мне.

Не надо думать, что я больше совсем не купался. Я искупался еще раз! От соленой воды разбитая губа болела, но я читал, что море обеззараживает.

Правда, Андрюша потом сказал, что иногда можно так подхватить бактерию, которая разъедает плоть.

Надеюсь, я ее не подхватил!

Потом мы шли с пляжа через лиман. Девочки сказали, что тут лечебная грязь. Они вымазались ею все, и выглядели, как представительницы какого-то дикого племени. Наверное, такими представлял наших предков Максим Сергеевич.

– Парни, вы тоже хотя бы тапки снимите, – сказал Максим Сергеевич. – Вдруг правда лечебная.

Мне такое неприятно, но я обычно выполняю все, что говорят взрослые. Без шлепанцев идти по грязи оказалось странно, она была черная и такая мягкая, легко скользила между пальцев.

Мы прошли по этой грязи вдоль мелкого заливчика, а потом еще долго шли между тихой дорогой и выбеленным солнцем каменным забором, из-за которого выглядывали ветви сливовых и вишневых деревьев.

– Нельзя воровать! – говорил я. – Это же чужие сливы.

Володя сказал:

– То есть как, чужие? То есть собственники скрывают свои сливы от трудового народа?

На это мне нечего было ответить, и я сунул предложенную мне сливу в карман.

– Все равно их требуется сначала помыть. И они еще недозрелые, живот заболит.

Максим Сергеевич всю дорогу выглядел так, словно решает какую-то важную задачу. Потом он сказал:

– И правда, пойдем сегодня вечером на набережную погуляем.

– Классно, – сказал Володя. – А отбой можно попозже?

– Не настолько я жалостливый человек. Отбой по расписанию.

Когда мы дошли до корпуса, девочки тут же побежали смывать с себя засохшую грязь, Максим Сергеевич сказал, что ему надо повидаться с Эдуардом Андреевичем, а мы остались стоять между кипарисами.

Володя сказал:

– Макся лапа сегодня.

– Всем бы такого Максю, – сказал Боря. – Эй, дрочер, что насчет пыточек? Уже предвкушаешь?

– Да, – сказал Андрюша.

– Ты лучше скажи, где ты был вчера ночью, Володя? – сказал я.

– Это одна из загадок, оставленных в наследство человечеству, – ответил Володя.

– А твое-то какое дело? – сказал Боря.

– Такое, что я в ответе за дисциплину.

– Конечно, ты в ответе, крошка политрук. Заведи журнал и отмечай там отсутствующих.

Я решил так и сделать.

Боря пнул камушек, он отлетел в окно первого этажа, со звоном об него ударился и упал.

– Вот это меткость, – сказал Володя.

– Один – ноль в пользу меня, играем дальше.

Пока Володя искал камушек, я сказал Андрюше:

– Надо успеть до обеда привести себя в порядок.

– Я прочитал, что здесь водятся светлячки. Вдруг мы их увидим. На вид они очень отвратительные, если их рассмотреть.

Настроение у меня теперь стало хорошее, и я почти обо всем забыл, что меня сегодня волновало. Мы с Андрюшей решили пойти наверх, но когда мы уже почти подошли к крыльцу, кто-то сшиб с ног меня, а я уже сшиб Андрюшу.

Сначала я подумал, что это очередная выходка Бори, но потом я увидел Борю и Володю. Они стояли поодаль, лица у обоих были одинаково удивленными, и они показались мне еще более похожими, чем обычно.

– Там! – сказал мне тот, кто нас сбил. – Собака рожает! Пошли смотреть!

– Что? – спросил я.

– Ну, собака. Она сейчас родит за столовой! Пошли срочно смотреть!

Я уже совсем ничего не понимал. Андрюша сказал:

– Я коленку разбил.

Я сказал:

– Да какая собака?

Боря засмеялся, а Володя спросил мальчика, который нас с Андрюшей сбил:

– Эй, пацан, ты вообще кто?

– Сейчас это вообще не важно, кто я, просто пошли смотреть