Страсти по адмиралу Кетлинскому - Владимир Шигин

Однако на «Аскольде», несмотря на долговременный ремонт, как мы знаем, боезапас так и не был выгружен, что и создало реальные предпосылки к произошедшему инциденту. Но почему командир корабля пошел на столь вопиющее нарушение инструкций? На мой взгляд, здесь может быть лишь два варианта ответа. Первый — отказ от выгрузки боезапаса был обусловлен военным временем и тем, что, несмотря на нахождение в ремонте, «Аскольд» был включен в общую систему обороны Тулонской военно-морской базы. А поэтому в случае появления вблизи ее австро-венгерского флота должен был быть в готовности к открытию огня. Разумеется, появление австрийцев у Тулона могло рассматриваться лишь теоретически, но на войне, как на войне. Второй вариант — Иванов просто решил не утруждать себя и команду лишними (и весьма тяжелыми) работами, чтобы лишний раз не нервировать команду, а кроме этого, избежать, возможно, не слишком простых переговоров с местным французским командованием об организации хранения аскольдовского боезапаса на берегу. Кроме этого, командир мог таким способом пытаться экономить время для выхода крейсера в море. Ремонт в Тулоне и так неоправданно затягивался, и Иванов, возможно, считал, что даже одни сэкономленные сутки будут весьма не лишними.

Факт того, что никто никаких претензий капитану 1-го ранга Иванову относительно хранения артиллерийского боезапаса на борту стоящего в достаточно продолжительном ремонте корабля так и не предъявил, наводит на мысль, что все же ближе к истине является первый вариант — боезапас был оставлен на борту «Аскольда» именно ввиду военного времени.

В брошюре «Темное дело» участник событий на «Аскольде» бывший матрос крейсера С. Сидоров пишет: «Пошла полоса «подпаливания»… Офицеры не раз говорили вслух, что команда испортилась, с нею надо расправиться, — это обижало и озлобляло матросов». Пишет Сидоров и о некой «гильзе в кают-компании», якобы подброшенной туда матросами. Что это была за гильза и зачем ее надо было подбрасывать в кают-компанию — неизвестно. Если такое действо действительно имело место, то иначе, как провокацией по отношению к офицерам, это назвать нельзя. Кто-то и в без того не простой обстановке для чего-то старался взвинтить ее еще больше.

И опять вопрос — почему командир корабля после этих первых тревожных сигналах с «гильзой в кают-компании» так и не принял соответствующих мер? Теперь можно было, уж если не выгрузить артиллерийский боезапас, то хотя бы принять повышенные меры безопасности к его хранению и его охране.

Объяснение этому факту у меня одно. Капитан 1-го ранга Иванов 6-й уже знал о своем скором переводе на адмиральскую должность и именно потому резко ослабил контроль за ситуацией на корабле, положившись на вечный наш «авось». Ведь буквально через пару недель он должен был навсегда покинуть беспокойный «Аскольд». Но все случилось совсем не так, как мечталось без пяти контр-адмиралу Иванову 6-му.

Вот как описывает хронологию последующих драматических событий на крейсере историк Д. Заславский: «Около трех часов ночи 20 августа стоявший на дежурстве у офицерских проходов матрос Семенов услышал негромкий и глухой звук — как будто упал тяжелый предмет или выстрелил кто из револьвера Подошедшему в это время другому матросу Семенов сказал: «Уж не застрелился ли офицер какой-нибудь? — и тут же прибавил: — Одной собакой меньше».

На палубу выскочил полураздетый мичман Гунин.

— Что случилось?

Семенов высказал свое предположение. Пошли посмотреть в кают-компанию, там было пусто и тихо. Но дневальные тоже слышали странный и подозрительный удар. И вдруг запахло дымом Он пробивался из закрытого люка кормового погреба со снарядами, приподняли крышку, дым повалил гуще.

Матросы засуетились, прибежал старший офицер Быстроумов, вызвали боцманов. Погреб открыли, но спускаться туда было нельзя. Стали качать в погреб воду. Полагалось бы бить немедленно пожарную тревогу, однако Быстроумов приказал не шуметь и команду не будить.

Дым вскоре рассеялся. Когда унтер-офицер Мухин, а за ним боцман Труш и старший офицер спустились в погреб, они нашли на полу осколки разорвавшегося снаряда и остатки сгоревшей швабры. Первая мысль была о самовозгорании пороха. Но дальнейшие розыски тут же обнаружили фитиль, свечу и спички; а дальше оказалось, что погреб открыт поддельным ключом, а трубки в трех снарядах вывинчены. Не было ни малейшего сомнения в умышленности взрыва. В погребе было свыше тысячи орудийных снарядов. Покушение было выполнено грубо, неумело: при лучшей и более искусной подготовке легко мог бы погибнуть весь крейсер…»

Вот описание того же события на «Аскольде» в варианте исследования историков В.Я. Крестьянинова и С.В. Молодцова: «19 августа «Аскольд» стоял у стенки завода, носом к берегу. Вечером, как обычно, убрали плашкоут, соединяющий носовой трап со стенкой, и сообщение с берегом прекратилось. Все офицеры, кроме трех, и вся команда находились на корабле. После ужина и вечерней молитвы стали расходиться спать. Около 3 часов утра вахтенный матрос Ливийский, стоя под кормовой надстройкой, услышал где-то внизу глухой звук взрыва и побежал доложить вахтенному начальнику. Вестовой Рухлов, спавший у элеватора 75-миллиметрового погреба, проснулся от взрыва и упавшего на него свистка переговорной трубы, идущей в этот погреб. Слышавшие взрыв, не понимая, в чем дело, стали осматривать соседние отсеки. Мичман Г.В. Майумский с комендором Н.Ф. Стецюком, спустившись в баталерское помещение, обратили внимание на приоткрытую броневую крышку люка в 75-миллиметровый погреб боеприпасов.

Приподняв крышку, они отпрянули — из люка повалил густой дым Ситуация становилась серьезной — в погребе находились 828 снарядов и около 100 тысяч ружейных патронов. Прибежавший старший офицер Быстроумов приказал открыть кингстон затопления погреба, но вода шла медленно. Тогда стали накачивать воду в погреб брандспойтом через элеватор. Когда старший кондуктор А.Д. Мухин полез в шахту, Быстроумов остановил его: «Задохнетесь». Старший офицер пытался спуститься сам, но вынужден был выйти. Хотя на корабле имелись противогазы, в критический момент они оказались к работе не готовы. Мухин, обмотав лицо полотенцем, полез в шахту и успел заметить, что дверь погреба открыта. Большего разглядеть не удалось. Когда дым немного рассеялся, Мухин снова спустился в погреб и на этот раз увидел, что горят швабра и веники. На палубе лежали разорванная гильза 75-миллиметрового патрона, два патрона с вывинченными ударными трубками (капсюлями), три ударные трубки, ключ для их вывинчивания, а неподалеку полурастоптанная свечка и обгоревшая спичка. Спустившийся в погреб Быстроумов и еще несколько человек при более подробном осмотре обнаружили, что в беседках повреждены 9 патронов, причем из одного торчал порох. На переборке и палубе были видны две вмятины, как выяснилось позже, от удара снаряда. Сам же снаряд, вылетевший из гильзы и неразорвавшийся, лежал под беседками. Вылезая из погреба, Мухин увидел в вентиляционной трубе замок от погреба со вставленным ключом. Старший офицер предположил сначала, что взрыв произошел от самовозгорания старого пороха (выделки 1904 года) и приказал вручную выгружать боеприпасы на верхнюю палубу. Но температура в погребе была нормальной. Приглядевшись, Быстроумов обратил внимание, что у разорвавшейся гильзы резьба для ввинчивания ударной трубки цела. Он попробовал ввернуть одну из найденных трубок в гильзу, и оказалось, что она легко ввинчивается. Если бы взрыв произошел от самовозгорания пороха, ввернуть трубку было бы нельзя. Быстроумов приказал собрать все предметы, наводящие подозрение на умышленный взрыв.

На другой день весь корабль только и говорил о ночном происшествии. Обсуждали, кто же мог это сделать. Кто-то вспомнил, что однажды, сидя в одном из баров Тулона, комендор И.М. Ляпков, изрядно выпив, сказал, что ему предлагали 20 тысяч рублей за взрыв крейсера».

Кроме этого, 21 августа во время выгрузки боеприпасов с «Аскольда» на баржу (от греха подальше решили боеприпасы с крейсера убрать) гальванер П.Ф. Пакушко заметил, как все тот же Ляпков неожиданно самовольно ушел с баржи на корабль и что-то спрятал в свой рундук. Бдительный Пакушко через своего приятеля М.И. Седнева немедленно сообщил об этом случае старшему офицеру. Однако при проверке оказалось, что Ляпков ходил за рукавицами.

По свежим следам уже утром после взрыва были арестованы 28 человек. Реальных обвинений против них не было. Просто, боясь повтора диверсии, командир корабля решил изолировать от команды всех наиболее недесциплинированных и неблагонадежных, по его мнению, матросов. Всех их временно заключили под стражу в кормовой кубрик. Разумеется, с юридической точки зрения это было вопиющим самоуправством. Однако, принимая во внимание реальную ситуацию на корабле, стоит согласиться с тем, что мера эта была в определенной мере оправданная, хотя и вынужденная.