Пощады никто не желает! - Глеб Дойников

Прорыв не дался даром и японцам, на "Идзумо" снизил ход до 15 узлов и потерял половину запаса плавучести и большую часть казематной артиллерии правого борта. "Цусима" к концу прорыва полностью прекратил огонь, на правый борт у него не могло стрелять ни одно орудие. Правда большая их часть вышла из строй из за слишком частой стрельбы, собственные шимозные снаряды начали разрываться в перегретых стволах. Шедшая концевой "Оттова" пострадала от продольного огня отставших русских, и теперь с трудом поспевала даже за поврежденным "Идзумо". Хотя то что она все еще была на плаву и сохраняла ход, уже было чудом. После поворота Бер приказал расстреливать концевой японский крейсер полными бортовыми залпами как "Осляби", так и "России" с "Палладой". Получив почти одновременно десятидюймовый бронебойный снаряд и 190 миллиметровый фугас, приправленные парой шестидюймовых попаданий, "Оттова" могла БЫ сразу пополнить список потерь. Но… Снаряд с "России", способный разнести половину верхней палубы ограничился сбитием носовой трубы. А болванка весом в двести килограмм, прилетевшая с "Осляби" и способная дойти до машин крейсера и оставить его без хода, отрикошетила от скоса бронепалубы, прошла крейсер насквозь и не взорвавшись упала в море с левого борта. "Нийтака" потеряла несколько орудий, и щеголяла пожаром на юте. Но в целом этот бой в рамках большого сражения японцы выиграли вчистую. "Ослябя" уже не мог дойти до Порт Артура, и теперь ему оставалось две дороги — в Вейхайвей на ремонт и возможно интернирование, или на дно, если японцы не оставят его в покое.

Пока "Ослябя" с "Россией" пытались остановить Камимуру, оторвавшийся от них более быстрый "Пересвет" вместе со "Светланой" гнался за отрядом Девы. На медленно отстающем "Пересвете" его старший артиллерист Михаил Михайлович Римский — Корсаков пытался огнем носовой башни сбить ход улепетывающему "Иосину". Тот угораздило идти концевым в колонне Девы, и теперь весь огонь отставших русских был направлен на него. Японцы отстреливались из орудий кормовых плутонгов, но орудия "Иосино" могли достать только до "Светланы". "Пересвет" расстреливал врага из пары носовых десятидюймовых орудий находясь все зоны ответного огня. У него были другие проблемы — в погребах носовой башни кончались снаряды. И сейчас по палубе корабля сновали матросы, перетаскивая запасенные в минных погребах дополнительные снаряды в носовую башню.

Идея взять на борт дополнительный боекомплект главного калибра первому пришла в голову старшему артиллеристу "Победы" Владимиру Любинскому. По плану боя "Победа" должна была вести беспокоящий огонь по японцам с дистанции шестидесяти кабельтов, благо она имела самые дальнобойные на русском флоте орудия. Но что останется в погребах через два часа боя, если всего снарядов по семьдесят пять на ствол, а скорострельность каждого орудия выстрел в минуту? Решение пришло к Владимиру Александровичу во сне. Ему почему то приснились довоенные учения, по постановке вокруг "Победы" минного заграждения, из "противоминных мин". По довоенной доктрине, броненосцы рейдеры типа "пересвет" должны были во время рейдов в океане при длительных стоянках окружать себя минными заграждениями, для предотвращения атак вражеских миноносцев. Тогда, летом 1903 года, наблюдая за медленной постановкой мин с минный плотиков Любинский никак не мог понять, какому идиоту пришла в голову эта идея? Каждую ночь окружать себя такой завесой "Победа" не могла — просто не хватит мин. Выставить мины на подходе к вражескому порту тоже не получится — постановка каждой мины с минного плотика занимает с четверть часа, а болтаться всю ночь напролет у входа в чужой порт… Да и мины старого образца воистину были "противоминами" — их хватало только на утопление миноносца, но никак не на корабль крупнее. Вот и таскала "Победа" полсотни тонн бесполезного взрывоопасного балласта в носовом минном погребе, хорошо хоть с началом войны его освободили… На этом месте Любинский вдруг рывком проснулся и бросился к столику. Через пять минут вычислений стало очевидно, что без нарушения дифферента корабля в носовой минный погреб можно взять с полсотни снарядов главного калибра, вместе с полузарядами. Причем, все это богатство будет храниться всего в десятке метров от носовой башни. Правда элеваторами для подачи снарядов на верхнюю палубу данный погреб оборудован не был. Но уж если тали и даже якорный шпиль были способны обеспечить подъем мин весом в три центнера, то и более легкие снаряды им будут по силам. А что делать с кормовой башней… Придется ополовинить запасы патронов для противоминной артиллерии, их погреб как раз в корме. Если надо, то часть ящиков с патронами можно хранить и прямо у орудий, они не так подвержены детонации как пороховые картузы. Наутро Руднев с Макаровым не только утвердили план Любинского к применению на "Победе", но предписали паре однотипных броненосцев принять дополнительные снаряды в погреба артиллерии ПМК и хранения мин.

Сейчас на медленно отстающем от отряда Девы "Пересвете" во всю кипела работа по переноске снарядов и картузов. Каждый снаряд весил более двухсот килограмм, и таскать их приходилось на носилках, которые несли по четыре матроса. В кормовой башне проблема с нехваткой снарядов не стояла — одно из ее орудий вышло из строя от частой стрельбы. Поэтому матерящиеся матросы тащили в носовую башню снаряды как из носовых, так и из кормовых погребов. Увы, при первых же пристрелочных залпах японцев по броненосцу матросы по приказу старшего артиллерийского офицера выкину за борт переносимые пороховые картузы. Защищенные всего лишь одним слоем ткани они могли взорваться от попадания любого раскаленного осколка. Рисковать взрывом способным вымести с палубы все в радиусе пары десятков метров было бы глупо, и переноска снарядов прекратилась.

При первом попадании "Иосино" повезло. Единственной преградой способной остановить русский десятидюймовый снаряд на нем был скос бронепалубы, толщиной аж в пять дюймов. И снаряду было угодно влететь именно туда. Две затопленные угольные ямы накренили крейсер на пять градусов на левый борт. Но к удивлению даже собственного командира "Иосино" даже не снизил ход. Следующим попавшим спустя десять минут снарядом, была снесена вторая труба, и на этот раз, из — за падения тяги, ход снизился до шестнадцати узлов. Японский крейсер уже не отрывался от "Пересвета", а с трудом шел мог поддерживать одну с ним скорость, и начал медленно отставать от своих неповрежденных коллег. В момент открытия отрядом Девы огня по "Мономаху" командир носовой башни Николай Винк наконец то добился полноценного попадания в увертливого японца. Болванка главного калибра русского "витязя" проломила бронепалубу, и взорвалась во втором котельном отделении японской "собачки". С покореженными паропроводами, свистя кубометрами стравливаемого в атмосферу пара избиваемый корабль мгновенно сбросил ход до десяти узлов. После переключения паропроводов и изоляции изрешеченных котлов кормового отделения мехи обещали снова дать пятнадцать узлов, но — через пятнадцать минут. Под угрозой расстрела в упор десятидюймовыми снарядами командир "Иосино" Саеки вынужден был уйти вправо, в надежде, что "Пересвет" пойдет за угрожающими транспортам "Кассаги" и "Читосе". К моменту отворота "Иосино" вместе с парой впереди идущих крейсеров уже открыл огонь по пытающемуся прикрыть своим корпусом транспортники "Мономаху".

Командир старого крейсера, каперанг Владимир Александрович Попов, готовился к смерти. Как своей, так и своего корабля. Он находил несколько ироничным тот факт, что в этот выход в море его старый крейсер Руднев с Макаровым вообще не планировали брать. Его устаревшему крейсеру, последнему представителю эпохи броненосных пароходо — фрегатов не было места в боевых порядках современного Русского Тихоокеанского флота. Он был лишним и в колонне крейсеров Руднева, где его пятнадцать узлов сковывали бы всю четверку новых быстроходных кораблей, ни в колонне старых броненосцев. Там то его скорость была вполне адекватна, а многочисленная артиллерия среднего калибра могла бы скомпенсировать почти полное отсутствие таковой на "Сисое" и неудачные башни "полтав", но… Когда он в третий раз пришел к Рудневу с предложением проставить его броненосный крейсер в линию к "старикам", то устало посмотрел ему в глаза и задал один вопрос, — "сколько попаданий двенадцатидюймовых снарядов может пережить "Мономах"?". После неловкой паузы, во время которой адмирал и командир молча бодались взглядами, первым сдался Попов.

— Одно, если сильно повезет два. Но зато средний калибр мой старик может держать как бы не лучше вашего "Варяга". Затопления от каждого попадания мне не грозят, полный пояс по ватерлинии от носа до кормы, до шести дюймов, — мгновенно перешел в контратаку Попов.

— Этому поясу еще бы скос бронепалубы, и корабль способный дать узлов двадцать, тогда и я бы на него точно "Варяг" променял. Хотя стойкость вашей стале — железной брони на уровне трех дюймов Круппа, но японские снаряды держать и правда будет… Но главный калибр нет. Не могу я, Владимир Александрович, брать грех на душу и ставить вас в линию к броненосцам. Это было бы бессмысленным убийством пяти сотен человек, у вас столько в экипаже? Ради чего их подставлять под расстрел броненосцев Того, ради десяти минут отвлечения огня на старый крейсер? Или ради полудюжины почти безвредных для японских броненосцев шестидюймовых снарядов, что ваши комендоры успеют всадить в них пока те не разозлятся на вас всерьез?