Филин - Андрей Воронин

«Наверное, про горный ручей я уже загнул, – подумал Серебров, – сразу возникает нежелательная ассоциация с Кавказом, а кавказцев у нас в России не любят».

– Я бы сказал, это божественная энергия, потому как она дарована Всевышним. Вы удивительная женщина, вы можете грешить, не совершая греха.

– Не совсем понимаю вас… – крайне польщенная, проговорила Станислава.

– Погодите еще секунду, нет, минуту.., я должен понять, что с вами происходит, – ладони Сереброва оказались на бедрах женщины.

Он держал ладони так, что те то находили, то теряли контакт с телом, и женщине постепенно передавалась эта дрожащая нервность. Ее Серебров умело симулировал. Теперь уже подрагивали бедра Станиславы.

– Почему вы замолчали?

– Я боюсь, вы обидитесь, если я скажу правду.

– Лучше скажите, что вы чувствуете?

– У вас очень мощная половая чакра, она такая же сильная, как и сердечная.

– Боже мой, что вы говорите?

– Я не обидел вас?

– Я сама виновата, спросила такую глупость, а вам было невозможно отказать. Как хорошо, что я отключила телефон, – улыбнулась Нестерова, – иначе бы…

– Иначе что?

– Иначе вам бы не поздоровилось. Мой муж…

– Я знаю, именно он распорядился убить Николая.

– Не знаю, – тряхнула головой Нестерова, – он желал его смерти, это точно, но убить он не способен.

– Я не собираюсь мстить, успокойтесь, – сильная ладонь мужчины коснулась плеча Станиславы. – Мужчина, решившийся любить шикарную, умопомрачительную женщину – я имею в виду вас, – должен быть готов поплатиться за любовь жизнью. И скажу вам, это ничтожная плата по сравнению со счастьем, которое вы можете подарить.

– Вы преувеличиваете, хотя, конечно, вас и приятно слушать.

– Я говорю правду.

Медленно-медленно Серебров приблизился к Станиславе и коснулся губами ее губ. Именно не поцеловал, а коснулся.

– Вы с ума сошли, нас могут увидеть!

– Мне все равно, потому что я… – и Серебров замолчал, зная, что фразу за него додумала женщина.

– За что же это нам такое?! – воскликнула Станислава.

И Серебров еле сдержал улыбку, когда услышал «нам», значит, в ее мыслях они уже вместе.

– Станислава! – проговорил он.

– Я даже не знаю вашего имени.

– Какое значение имеет имя, если есть такие слова, как «любимая», «единственная»?

– Вы слишком быстры.

– Возможно, у меня осталось мало времени, – и Серебров выразительно посмотрел сквозь прутья кладбищенской ограды на свежую могилу, намекая, что вскоре и он может оказаться в сырой земле.

«Я должна отомстить мужу», – подумала Станислава.

– Ваш муж просчитался, – сказал Сергей Владимирович, – он хотел ваших слез, испуга. А вы сильная женщина, вы умеете противостоять горю.

В ответ Сереброву досталась благосклонная улыбка и многозначительный взгляд. Таких взглядов Сергей Владимирович видал в своей жизни множество и умел в душе оставаться к ним абсолютно равнодушным. Станиславе казалось, что мужчина пожирает ее глазами, вливается в нее возбужденным взглядом сквозь зрачки, но на самом деле Серебров смотрел на то, как отражаются в глазах женщины небо, высокие деревья, птицы, кружащиеся над кладбищем.

Обычно мужчины ведут себя с женщинами, как домашние животные с хозяевами. Давят на психику, вымогают ласки и наглеют до тех пор, пока им категорически не скажут «нет». Станислава уже готова была услышать нечто вроде «поедем ко мне», «пройдемся по городу», «навестим ресторан», но вместо этого Серебров жарко шепнул ей в самое ухо:

«Встретимся завтра», – и вложил в ладонь женщины маленький прямоугольник картона. Затем, отступив на шаг, вынув мобильный телефон, включил питание.

И тут же приложил палец к губам, то ли посылая воздушный поцелуй, то ли намекая, что говорить вслух теперь опасно.

– Завтра, – беззвучно прошептал он, отступая к машине. Он шел так, как отдаляются от королевского трона, пятился спиной и делал это, сохраняя достоинство.

Станислава смотрела, как разворачивается машина Сереброва, как мужчина на прощание машет ей рукой в открытый люк. Не удержавшись, она послала короткий воздушный поцелуй и ощутила слабость в ногах.

«У вас очень мощная половая чакра», – прозвучала у нее в голове дурацкая фраза, оброненная Серебровым. И возможно, из-за предельной глупости эта фраза врезалась ей в память, как врезается строчка из незатейливой, но навязчивой песни – что ни делай, о чем ни думай, она звучит и звучит в голове.

"Я даже имени его не услышала, – подумала женщина. – Но важно ли это? – она разжала ладонь и глянула на картонный прямоугольник. На нем были лишь цифры – номер мобильного телефона, ни имени, ни фамилии, ни рода занятий. – Как он смотрел на меня! Он просто сходит от меня с ума!

Скажи я хоть слово, намекни, он пополз бы за мной на край света".

И только сев в машину, Станислава вспомнила, почему она оказалась здесь, у кладбищенской ограды.

Она вспомнила Николая, но теперь его объятия, поцелуи казались женщине далекими и нереальными, словно она вспоминала не сцены из собственной жизни, а рисовала в сознании картины из рассказанной кем-то истории, пресные, не очень интересные, лишенные эмоций и чувств.

Голова перестала болеть, в груди ощущалось приятное тепло. И все существо Станиславы рвалось к действию.

«Он знает мое имя, возможно, видел меня раньше, следил.., и влюбился».

Женщину не смущало то, что она не услышала от незнакомца признания в любви. Договоренная ею самой фраза казалась теперь услышанной.

«Он предусмотрителен, – подумала Станислава, доставая из сумочки телефонную трубку, – он дорожит мной».

При всей легкомысленности Станиславе раньше не удавалось за каких-то полчаса знакомства, не имея представления о том, кто стоящий перед ней мужчина, заинтересоваться им настолько, чтобы забыть о муже, о прежнем любовнике, забыть о работе.

Она чуть подрагивающим пальцем включила в трубке питание, и та мгновенно разразилась пронзительной трелью.

– Да, слушаю, – женщина еле сдерживала волнение.

– Береги себя. Ты мне нужна.

Глава 10

Кандидат в депутаты Игорь Иванович Горбатенко, окончательно разуверившийся в действенности своих прежних связей, ерзал в кресле. Он с отвращением смотрел на телефон, факс, копир – вещи эффектные, но в его ситуации абсолютно бесполезные. Еще большее отвращение вызывали у него сложенные в углу комнаты агитационные листовки с его собственным красочным портретом. Стопки листовок по сто штук в каждой крест-накрест перетягивала противная лохматая бечевка.

Когда их только привезли, жена кандидата в депутаты и многочисленные знакомые, заглядывая в глаза Игорю Ивановичу, хлопая по плечам, приговаривали:

– Ты, Игорь, мужчина на все сто.

– Как Карлсон, – добавляла дочь, – мужчина в расцвете сил.

Лысина на портретах была тщательно припудрена и не блестела, как в жизни. Сейчас же чело Игоря Ивановича покрывали капельки пота и мелкие противные морщины.

«Казалось, все просчитал, когда ввязывался, все клялись мне в верности, сулили золотые горы. А когда до дела дошло, как наехала на них власть, все, как страусы, головы в песок повтыкали и знать меня не желают, говорят, что даже незнакомы со мной. Стоит договориться о встрече с избирателями, как тут же в клубе, в школе и даже на птицефабрике свет сам собой отключается, аварии случаются, канализацию прорывает. „Террористы“ бомбы подкладывают – по телефону. Будьте вы все неладны!»

Горбатенко прекрасно понимал, что оказался между молотом и наковальней. Власти оказалось вообще неинтересно, чтобы кто-нибудь прошел по его округу.

Все места в Думе были давным-давно поделены, должности обещаны. И тут появляется какой-то Горбатенко, как прыщ на заднице.

"Когда был следователем районной прокуратуры, телефон мой звонил беспрерывно. Того отмажь, этого посади, этого припугни, да так, чтобы небо в копеечку показалось. Все делал в лучшем виде и себя не забывал. Но я ведь и думать не думал, представить себе не мог, какие деньжищи нужны, чтобы провести избирательную кампанию. На одной народной любви серьезное дело не провернешь. Я же не Алла Пугачева, не Казанов. Им хорошо, вышел на сцену, песенку спел, анекдотик рассказал, все в тебя и влюбились.

А я не учащийся кулинарного техникума, я бывший следователь, как-никак, я борец с коррупцией, по особо важным делам четыре года работал. Префекта завалил. Все говорили, что он неподъемный, а я, Горбатенко, взялся, подналег, жилы себе надорвал, но своего добился. А то, что его через год выпустили, это не мое дело. Больше ему в политику не сунуться. Как меня народ полюбил, особенно после того, как меня из прокуратуры выгнали за прогул! Поехал отца с матерью навестить, святое дело, отпросился у начальника, а приезжаю – приказ на увольнение. Чтоб вы все подохли! Да еще по статье. И предупредил главный: