Колыбель колдуньи - Лариса Черногорец

— У Ратиши была любовь великая — Любава. Человек он был лихой, жениться не стал, да только сердце свое из груди вырвать не мог. Любава его привечала, а в худой день, бывало, и от княжьих людей прятала в погребе. Вот в ее избе-то, в погребе, второй камень и спрятан.

— А где эта изба?

— Ох, и глуп ты бываешь, барин мой дорогой! — Ксана покачала головой, — за столько веков, какая ж изба уцелеет!

— Так как же нам найти то место! — Я обиделся на «глупого» но виду не подал.

— Камень сам нам укажет, где он. Да только тут дело посерьезнее будет.

— В каком смысле?

— А в том, что не сундук это с золотом, а поклажа под зарок.

— Это мне совершенно ничего не говорит.

— Лихие люди такую поклажу делали, когда угроза их жизни была. Закопают неглубоко свою вещь — когда серьгу из уха, а когда и крест нательный, а рядом сокровище кладут. Кладут не с тем, чтобы забрать обратно, а с тем, чтобы не нашел никто. Покуда цела поклажа, — не сможет человеку никто вреда причинить.

— Вроде оберега?

— Так и есть. Верней Любавы у него никого не было. Она не предавала, берегла его, как могла, вот он у нее в подполе и спрятал поклажу и зарок дал — какой, того я не ведаю. А только кончился тот зарок, в тот момент как не стало Ратиши. Теперь клад вроде как бродить будет, пока его не обнаружат.

— А почему его раньше никто не нашел? Или может, нашел?

— Легенду, конечно, всяк в деревне знает, да только до того ли людям. Они и забыли про нее уже. Видно никому до тех камней дела не было.

— А если бы кто-то из деревенских нашел? — Не оберешься мороки, Данила Алексеевич, — у крепостного кто камень купит в деревне — да никто! В город без разрешения хозяев не сунешься, а коли и попадешь, так нарвешься на прохвоста, или в участок сдадут. Нет. Наши крестьяне не станут этим промышлять — найдут, так все равно барину отдавать. Не станут они. Камень на месте, я чувствую. Завтра с раннего утра и начнем поиски. Ложись спать!

— Опять один! Ну, уж дудки! — Я подхватил ворожею на руки и понес в спальню. Она, слегка, для вида, сопротивлялась, но я всегда знал, что нужно сделать с женщиной, чтобы сопротивление не было таким уж активным. Эту ночь я не намерен был отпускать её от себя. Она покорно лежала рядом, положив свою голову мне на грудь:

— Мне надо уйти ненадолго.

— Я не отпущу тебя. Ты сама понимаешь, как мало у нас времени. Найдем эти камни, отыщем ключ и все — я тебя больше никогда не увижу! — я сжал её в объятиях, хотелось плакать.

— Не надо, милый барин, — она провела рукой по моим волосам и сделала пасс перед глазами:

— Спи!

И я уснул. Тут же без возражений. Проснувшись глубокой ночью, я нащупал только пустую постель рядом. Она опять меня провела! Ответила на мой порыв, одарила своей любовью и исчезла. Видимо такова судьба всех мужчин, у которых возлюбленная — колдунья. До рассвета я не мог сомкнуть глаз.

Я был рассержен на Ксану за ее побег, но беспрекословно выполнил все, что она велела: собрал мужиков, велел запрячь две телеги, запасся свечами, факелами, огнивом, мешками, веревками. Усевшись рядом с Ксаной на одну из телег, я обиженно и вопросительно посмотрел на нее.

— Не сердись, барин, я ведь не все могу тебе рассказать. Кое-что должно быть скрыто от твоих глаз.

— Ты носишь моего ребенка. Ты должна заботиться и о нем и о себе, по крайней мере, не по лесу ночью бегать, а спать в теплой постели под охраной надежного мужчины. — Я невольно улыбнулся от такого самохвальства.

— Поедем за село — там за полем нераспаханная равнина. Давным-давно там была деревня, только она сгорела от лесного пожара. Вся дотла выгорела. На пепелище тогда ничего не стали строить — построили здесь, да за рекой. Место большое, называют у нас его Пожарищами, но до вечера найдем, что ищем.

Мужики заволновались:

— Барин, что делать надо?

— Слушайте, что Ксана скажет.

Как заправский генерал она выстроила телеги друг подле друга и велела идти парой по равнине, а дойдя до пролеска развернуться обратно — словно бы поле пахали и так до конца её. Мужики смотрели на нее как на сумасшедшую. На нее, потом на меня. Поколебавшись, я кивнул им. Ксана вновь запрыгнула ко мне на телегу, и мы тронулись бороздить пустошь.

— Скажи мне, — я взял ее озябшие руки в свои и пытался отогреть их. — Скажи, куда ты все время пропадаешь?

— Я — дочь этого леса. Я служу ему, а он — мне. Мне нужно каждый день быть у Колыбели, чтобы не пропустить… — она замялась.

— Что не пропустить, — я откинул с её лба непослушный темный локон, — что, Ксана?

— Когда наступит момент. Скоро первый снег. Мы должны успеть. Колыбель подскажет…она может открыться для постороннего человека только однажды. Мне надо все для этого сделать. Иначе ты не сможешь уйти.

— Читаешь там свои заклинания и танцуешь у водопада? — я улыбнулся с горечью. — Лучше побудь со мной, нам так мало осталось вместе, вдвоем…

— Мне нужно готовить отвары и …многое надо успеть, понимаешь! Обещай мне, что не станешь больше меня удерживать силой. Я все равно уйду. Я буду возвращаться сразу как смогу, правда!

— Обещаю, — я выдавил из себя это слово, вовсе не будучи уверенным в том, что сдержу свое обещание. Словно услышав мои мысли, Ксана с улыбкой, слегка наклонив голову, заглянула в мои глаза:

— Обещания надо выполнять. Помни об этом.

Телеги нарезали круги по пустырю безрезультатно. Солнце клонилось к закату. Ксана заметно нервничала. Вдруг, телегу, едущую рядом с нами, тряхнуло, и она ушла одним колесом в землю.

— Есть! — Ксана подпрыгнула от радости и тут же скомандовала:

— Цепляйте ту телегу к нашей и вытаскивайте.

Мужики засуетились около телег. Мы сошли на пустырь. Когда мужики оттащили телегу, мы увидели узкий лаз, размером с колесо этой самой телеги, который вел вниз.

— привяжи факел к веревке и спусти вниз, — тон Ксаны не терпел возражений.

— Я спущусь!

— Не смей! Делай, как я велю, барин.

Я послушно обвязал факел веревкой и поджег его, опуская вниз. На какое-то мгновение факел осветил темноту подземелья и тут же погас.

— Попробуй еще раз.

Но раз за разом картина повторялась — факел опускался и гас. Посмотреть, что там внизу не было никакой возможности.

— Барин, а дайте-ка я спробую — у меня получится. — Один из крестьян, видимо, чтобы угодить мне, вызвался спуститься вниз. Его обвязали веревкой, дали ему факел, свечи и огниво.

— Ежели чего, Тимофей, ты за веревку дергай — мы тебя тут же вытащим.

Мужика опустили в провал. Тут же зажегся свет факела, мы смотрели вниз. Было довольно глубоко, виднелись земляные стены полусгнившая лавка. Вдруг факел погас и внизу заиграли голубоватые сполохи. Тимофей закричал и дернул за веревку. Его потащили наверх. Когда показалась его голова с выпученными от ужаса глазами, мы переглянулись — он был седым. Лицо его было перекошено, половина тела отнялась.