Избранные труды - Арон Трайнин

В различной степени могут быть выражены и другие элементы состава. Приведем следующий пример.

Начальник автотранспорта Иванов предоставил своему знакомому из личных соображений машину для поездки на вокзал. Здесь имеются все элементы состава ст. 109 УК РСФСР: должностное лицо, незакономерное действие по службе, причинение ущерба государству. Однако ни один советский следователь, ни один прокурор, ни один судья не будет привлекать и судить Иванова по ст. 109 УК РСФСР. В этом примере до минимума сведен один из элементов состава ст. 109 УК РСФСР – незакономерные действия должностного лица, как не будут привлекать и судить за растрату 10 руб. и т. д. Следовательно, снижение одного из элементов состава до ничтожного уровня способно каждый состав лишить уголовно-правового значения.

Таким образом, можно подвести следующие итоги:

1) В соответствии с материалистическим принципом искусственного изолирования явлений при изучении конкретных причинных связей необходимо признать, что в сфере уголовного права из всех факторов, определивших наступление результата, должно быть выделено в качестве причины человеческое действие (бездействие), а в качестве результата – общественно опасный результат.

2) В соответствии с различением главных и второстепенных причин необходимо признать, что причинность имеет свои градации. Отсюда следует, что в сфере уголовного права причинение как элемент состава преступления может быть, подобно другим элементам состава, различной степени, может быть главным и второстепенным, большим или меньшим. Весьма в этом отношении поучительно определение Судебной коллегии Верховного Суда СССР по делу об аварии теплохода «Байдуков». Материалами дела было установлено, что пески, на которые сел пароход, не были оборудованы плавучей обстановкой и что диспетчер не предупредил капитана о резком падении горизонта воды. «…Именно эти перечисленные обстоятельства, – указала Коллегия, – явились основными причинами (курсив мой. – А. Т.) происшедшей аварии с пароходом, а не допущение к штурвалу уполномоченного пароходства А.»[82] .

Следует отметить, что действие лица, образовавшее главную причину общественно опасного результата, при прочих равных условиях должно влечь за собой большую уголовную ответственность, чем действие лица, игравшего второстепенную роль в причинении этого результата. Следовательно, не только степень вины, но и степень причинения определяют степень общественной опасности и, следовательно, меру уголовной ответственности.

Самостоятельного рассмотрения заслуживает вопрос о том, является ли причинная связь элементом каждого преступления или лишь так называемых «материальных» преступлений. Так, в учебнике уголовного права (4-е издание) сказано: «Установление необходимой причинной связи между действием лица и наступившим преступным результатом требуется для возможности признания наличия состава преступления при совершении всех тех преступлений, где закон преследует не само действие, а его результат»[83]. Такое утверждение является ошибочным. На деле, конечно, закон преследует виновного и за совершенное им действие, и за причиненный этим действием результат. Но более существенно иное: верно ли утверждение, что причинная связь в так называемых «формальных» деликтах отсутствует?

Выше была рассмотрена теоретическая ошибочность и практическая вредность для социалистического правосудия признания особых категорий так называемых «формальных» преступлений. Здесь в связи с учением о причинной связи неправильность этого различения выступает с особой отчетливостью.

Действительно в социалистическом уголовном праве для ответственности необходимо наличие, в числе прочих элементов объективной стороны состава, причинной связи, а в числе элементов субъективной стороны – наличие вины. Утверждение, что по целой группе так называемых формальных преступлений причинная связь отсутствует, подрывает, таким образом, общий, огромного значения принцип социалистического правосудия об ответственности лица только в случае наличия в содеянном всех признаков состава преступления. Оказывается, по этой ошибочной конструкции, что принцип этот вовсе не общий, ибо распространяется он не на все преступления, а лишь на группу так называемых материальных преступлений.

М. С. Брайнин, сторонник различения формальных и материальных преступлений, вынужден был признать, что «особенностью нашего действующего уголовного законодательства является то, что оно не разрешает вопроса о формах вины в формальных преступлениях. Каждая из четырех форм вины рассматривается исключительно как отношение субъекта преступления к последствиям своих действий»[84]. Далее автор, пытаясь несколько смягчить свое собственное, в корне подрывающее различение формальных и материальных преступлений, утверждение, добавляет: «Поскольку наступление преступного результата не является обязательным условием формальных преступлений, требование, чтобы виновный предвидел последствия своих действий и желал их наступления, не может носить столь категорического характера, как в материальных преступлениях». Эта «поправка», однако, ни в какой мере положения не меняет, ввиду обязательности наличия для уголовной ответственности как причинности, так и вины (наряду с остальными элементами состава). Это категорическое требование социалистического правосудия.

В действительности, конечно, положение не таково: причинность, как и вина, – одинаково необходимые элементы составов всех без исключения преступлений.

Учебник пытается обосновать свою позицию ссылкой на определение Уголовно-кассационной коллегии Верховного Суда РСФСР от 13 ноября 1925 г. Это определение, однако, ни в какой мере точки зрения учебника не подтверждает. Вот выдержка из названного определения, приводимая в учебнике: «Лицу, совершившему то или иное деяние, наступившие объективные последствия могут быть вменены в вину лишь в том случае, когда последствия явились результатом его действия, то есть только в том случае, когда между деянием и последствием имеется причинная связь, установление каковой является важнейшей задачей предварительного и судебного следствия»[85].

Непонятно, как это определение может быть использовано для доказательства того, что причинная связь требуется лишь там, где «закон преследует не само действие, а его результат», то есть лишь по так называемым материальным преступлениям[86]. Напротив, и в приведенном определении, и во всех без исключения определениях и постановлениях Верховного Суда СССР, относящихся к вопросам причинной связи (а их довольно много), нигде не приводится различение так называемых материальных и так называемых формальных преступлений и нигде не указывается, что причинная связь является элементом состава лишь первых, так называемых материальных преступлений. Да и может ли быть иначе?

Если из группы лиц кто-то позволил себе ругань в отношении другого лица, то является совершенно необходимым установить, кто это оскорбление причинил, хотя оскорбление признается так называемым формальным преступлением.

Беспомощные попытки пояснить, что в подобных случаях устанавливается будто бы не причинная связь, а «виновник» или «субъект» оскорбления, ни в каком смысле не меняют положения. С тем же основанием можно говорить также о «виновнике» или субъекте убийства бесспорно материального преступления. Нельзя по этому поводу не вспомнить верных и острых слов Ф. Энгельса, направленных против тех теоретиков, которые, отрицая необходимость авторитарного управления в промышленности, допускали необходимость «поручения». «Эти люди, – писал Ф. Энгельс, – думают, что мы можем изменить известную вещь, если мы изменим ее имя. Эти глубокие мыслители просто-напросто смеются над нами»[87]. Совершенно ясно, что «виновник», «субъект» преступления – и есть лицо, причинившее преступный результат.

Поэтому во всех случаях одинаково необходимо установление причинной и виновной связи: кто виновно причинил обиду, тот и есть виновник или субъект обиды, как и только тот, кто виновно причинил смерть, есть убийца. Процессуальные действия по установлению лица, причинившего преступный результат, также одинаково возможны и часто нужны как при так называемых материальных, так и при так называемых формальных деликтах.

В советской литературе можно отметить и другого рода попытку сузить круг преступлений, по которым причинная связь является элементом состава. Проф. М. Д. Шаргородский пытался утверждать, что в случаях совершения преступления в форме бездействия причинная связь отсутствует, ибо бездействие причинять не может[88]. Вместе с тем в полной мере учитывая, что причинная связь в качестве необходимого элемента должна иметься в составе каждого преступления, проф. М. Д. Шаргородский находит выход в утверждении, что и при бездействии следует привлекать к ответственности за причинение. Конечно, такое решение вопроса не может быть признано удовлетворительным. В социалистическом праве уголовная ответственность должна покоиться на фактах, а не на предположениях, и тем более предположениях, фактам противоречащих. Нет и не может быть никаких оснований обращаться в социалистическом уголовном праве к помощи презумпции причинной связи или иллюзиям причинной связи. Марксистская методология дает и здесь ключ к простому и ясному решению вопроса: результат может быть причинен поведением человека в двух формах этого поведения – путем действия и путем бездействия.