Слепая любовь - Кристина Аханова

— Н-ну, я сочувствую. Я, конечно, постараюсь помочь. Если нужны лекарства какие-то или консультации известных психиатров… Может быть, отправить его в Швейцарию? Там прекрасные клиники, говорят лучшие в мире.

Глаза Веры запылали гневом.

— Не Швейцария ему нужна, а я! Неужели ты не понимаешь?! Он мне так верил! Так любил! А что я сделала с его жизнью? Ты пойми, весь мир для него рухнул! Сейчас я его не брошу… Не могу… Это было бы самым подлым предательством, последней каплей. Не могу… Потом поговорим, я тебе позвоню.

Андрей побледнел и спрятал кольцо.

— Вера, я не могу ждать, пока Егор выйдет из депрессии, — заговорил он, стараясь быть спокойным. — Я не считаю себя виноватым. И ты не виновата. Мы любим друг друга, и должны быть вместе.

Он взял Веру за плечи, повернул к себе, стараясь заглянуть в глаза. Она оттолкнула его.

— Ты не понимаешь…

— Я все понимаю, — Андрей начал терять самообладание, волна гнева захватывала и несла его. — Это шантаж. С его стороны. А с твоей — синдром сиделки.

— Что?! — изумилась Вера.

Неразумное, непреодолимое желание сделать ей больно охватило Андрея. Чтобы она поняла, каково ему, чтобы почувствовала его страдание, разочарование, обиду! Злые слова слетали с его губ и хлестали ее:

— Да, тебе нравится сидеть у постели безнадежно больного, выхаживать, жертвовать собой, вызывая всеобщее восхищение и уважение… Ты живешь в придуманном мире, где все подчиняется тебе, все в твоих руках. И ты не хочешь столкновения с реальной жизнью и нормальным здоровым мужчиной. Раньше я тебе нравился, не так ли? Ты жалела меня потому, что я был слаб, несчастен, всеми брошен. А здоровый я тебе не нужен?

У Веры затряслись губы.

— Нет, неправда! Я люблю тебя.

— Так в чем же дело? — жестко спросил Андрей.

Его холодный тон, прищуренные глаза, губы, сжатые в тонкую полоску, ошеломили Веру. Ей показалось, что перед ней стоит совершенно чужой человек.

— Во-первых, ты не разведен. — Она старалась говорить спокойно, отстраненно, но ей это плохо удавалось. — Во-вторых, Егор болен. В-третьих, я не бизнесмен, не “новый русский”, я — “старая русская”, я не могу идти по головам, не считаю, что цель оправдывает средства, и не бросаю друзей в беде. — И Вера заплакала. Она вдруг вспомнила застывшее серое лицо Егора, его руки, высовывающиеся из слишком коротких рукавов застиранной больничной пижамы… Но разве Андрей может понять? — Он так жалок, так жалок… — Она хотела объяснить, донести до него весь ужас ситуации не столько словами, сколько интонацией и выражением лица. — Так изменился… Его мать и тетка умоляли меня… Я с ними всю жизнь знакома, мы почти родня…

Андрей бессильно стукнул кулаком по столу. Любовь и счастье, едва обретенные, уходили от него, исчезали в сплетении нелепых случайностей. Он воскликнул, отбросив гордость и самолюбие, с нескрываемой мукой в голосе:

— Вера! Неужели все, что было между нами, ничего не значит? Не бросай меня! Мне плохо без тебя!

Вера уронила голову на руки, рыдания сотрясали ее хрупкое тело. Андрей осторожно взял ее за руку, еще на что-то надеясь. Она подняла залитое слезами лицо и поглядела ему прямо в глаза. И вдруг Андрей понял, внутренний голос ясно сказал ему, что она не изменит своим убеждениям. «Мать, — с горечью подумал он, была права: как Вера решит — так и будет». За внешностью слабой хрупкой женщины таились несгибаемый дух и уверенность в своей правоте. Андрей молча встал и пошел к двери.

— Андрей… — позвала Вера.

С облегчением и мгновенно вспыхнувшей надеждой он рванулся к ней… Она показывала на шкатулку. Андрей схватил ненавистный ларец и зашагал по коридору, не разбирая дороги, не видя перед собой никого и ничего. Люди в белых халатах, скрытые для него туманом отчаяния, провожали его удивленными взглядами.

Прошло две недели. Лето вступило в свои права, тополиный пух летал по улицам, под каждым деревом гукал младенец в коляске, молодые мамы страстно обсуждали достоинства и недостатки памперсов и решали глобальный вопрос: прикармливать или не прикармливать овощными смесями?

В лаборатории обсуждали летние отпуска. Васька патриотически отрицал достоинства Багамских и Канарских островов и убеждал всех ехать в Перхушково — любоваться родной природой, удить рыбу, сушить грибы и сливаться с народом.

Среди общего веселья и больших надежд Вера чувствовала себя столетней старухой. Что-то умерло в ней. Андрей пропал, не звонил, не приходил, не искал ее — уж она бы знала. Вообще не подавал признаков жизни. Она, конечно, сказала, что не хочет его видеть, но в глубине души не верила, что он поймет ее слова буквально. Все стало так, как она хотела. Но хотела ли она этого?

Вера каждый день навещала Егора в клинике неврозов. Он лежал в отдельной палате, похудевший, отрешенный, смотрел в потолок и не реагировал ни на что. Вера подолгу сидела рядом с ним, держала за руку, разговаривала, рассказывала новости институтской жизни. Егор оставался безучастен. Улучшение не наступало. Лечащий врач, молодой, баскетбольного роста, с широкой улыбкой (только что со студенческой скамьи, но, как говорили, очень талантливый и добросовестный психиатр) разводил руками — ухудшения нет, улучшения тоже. Положение стабилизировалось, это главное. А там видно будет… Время — лучший лекарь. Вера слушала эти утешительные банальности, она и сама умела убедительно сообщать больным подобные вещи, и думала о своем. Ей казалось, судьба ее решена — так и будет она всю жизнь ходить сюда, как на работу… И тащить эту обузу. Перед собой она не могла притворяться — ничего не было в ее душе, кроме жалости и чувства вины. Она исполняла свой долг, как она его понимала, — и только. И ничего хорошего Вера уже не ждала.

Однажды она освободилась раньше обычного и сразу побежала к Егору. Время было неприемное, но старушка-вахтерша пропустила ее. Вера сунула ей в карман халата шоколадку и побежала на третий этаж.

Палата была пуста. Окно распахнуто. У Веры потемнело в глазах. Она швырнула на пол пакет с передачей, зазвенели банки, раскатились апельсины. Затаив дыхание, Вера подошла к окну и выглянула, ожидая увидеть распростертое тело в сиротской пижаме. Под окном цвели одуванчики и ходили жирные больничные коты.

Вера бросилась в коридор. Ноги ее подкашивались. Она хотела крикнуть, позвать на помощь, но горло перехватила судорога. Никого не было видно. Из ординаторской доносились взрывы хохота. Вера решительно открыла дверь, намереваясь устроить разнос бездушному медперсоналу.

И обомлела. Сначала она подумала, что глаза обманывают ее. Но нет. Это был Егор! Он сидел на столе, отодвинув груду историй болезни, с сигаретой в одной руке и банкой пива в другой. Он только что рассказал анекдот. Ржали врачи, хохотали медсестры, нянечка, уронив швабру, помирала от смеха. Егор помахал рукой, требуя тишины, и начал следующий анекдот: